— Они возле Волкова кладбища живут. Значит, там волки бегают.

— Не бойся. Больше не бегают. Давно съели всех.

— А разве волки вкусные?

— Да уж наверняка повкуснее крыс. Всё, помолчи немножко, ладно? У меня от твоей болтовни голова болит.

— Сам говорит, что я хорошая. А у самого голова болит, — обиделась Ольга. Но тут Юра сунул ей за щеку крохотную сушеную рыбку, и обида на брата тотчас улетучилась. С одной стороны, девочке было очень жаль маминых сережек и цепочки. Но с другой — до чего же вкусный зверь. Этот самый снеток.

В мирное время путь от Садовой до Растанной занял бы не более часа. Но сегодня на него ушли все три. Мало того что и так плелись по сугробам нога за ногу, так еще и на подходе к Лиговке застала воздушная тревога. Пришлось укрыться в ближайшем бомбоубежище.

Последний отрезок пути дался Ольге особенно тяжело. От слабости девочку буквально шатало из стороны в сторону, и Юрию приходилось постоянно подхватывать ее, удерживая в состоянии хрупкого равновесия. Каждый шаг давался с трудом, а в мозгу колотилось одно: «Только бы не упасть. Главное — не упасть». Хорошо, что квартира Самариных располагалась на первом этаже. В противном случае у Ольги не достало бы силенок подняться. И не факт, что Юрка, сам вымотавшийся донельзя, сумел бы втащить ее по ступенькам наверх.

Но вот наконец и заветная парадная.

Они справились, дошли…

* * *

— О боже! — всплеснула руками Самарина, открыв на отчаянный мальчишеский стук и обнаружив стоящих на пороге детей. — Юра! Оленька! А закоченевшие-то! Откуда вы?

Юрка облегченно выдохнул. Страшно подумать, чтобы с ними сталось, если бы Самариных не оказалось дома. Возвратиться к себе, на Рубинштейна, брат и сестра были уже не в состоянии. Хоть ложись прямо здесь, на лестничной площадке, и помирай.

— Здрасьте, теть Люся. Мы из дому. А по дороге еще и крюка пришлось дать. По одному важному делу.

— Заходите скорей! И дверь, дверь закрывайте! А то квартиру выстудим, а у нас Лёлечка больная лежит.

Вот и оно, вожделенное тепло. Конечно, не Африка, как у Марцевича, но все равно здесь много теплее, нежели на стылом, пробирающем до костей уличном морозе.

Самарина на ощупь отыскала в прихожей спички, зажгла лучину и Юрка поразился увиденному: в мирной жизни красавица и модница, тетя Люся мало того что пугающе отекла и почернела лицом, так еще и была с ног до головы закутана в какие-то немыслимые хламиды. И это она! «Королева советского трикотажа», как некогда подшучивал над супругой дядя Женя.

— Тетя Люся!

— Что, Оленька?

— А чем Лёлька заболела?

— Ох, милая. Тем же, чем и все. Одна у нас нынче болезнь. Блокадная.

— Ничего, доктор полечит, и все пройдет, — авторитетно успокоила Ольга. — А у нас для Лёльки сюрприз есть. Юрка, покажи!

— Да погоди ты со своими сюрпризами! — насупился Юрий, и Самарина, угадав в его голосе недоброе, тревожно спросила:

— Что-то случилось? С бабушкой?

— Умерла бабушка.

— Когда?

— Позавчера. Я ее на Кирпичный завод отвез.

— Ох вы мои бедные!

Самарина обхватила, прижала Ольгу к себе и до боли прикусила губу, чтобы не зарыдать в голос. Но все равно в черных уголках ввалившихся глаз выступили слезинки.

— Теть Люсь! — виновато забормотал Юрий. — Тут такое дело… Я бы сам ни в жисть, но я слово бабушке дал. Понимаете, она просила, если с ней случится что-то плохое… В общем, чтобы мы к вам пошли.

— И правильно сделали! — Самарина утерла рукавом телогрейки слезы и решительно взяла Ольгу за руку. — Пойдем, милая. Я тебя к Лёльке на кровать, под одеяла засуну. Будете друг дружку греть. А ты, Юра, обожди здесь. Я быстренько.

Тетя Люся повела Оленьку в детскую, а обессилевший Юрка опустился на пол и привалился спиной к вешалке. Стянув рукавицы, стал растирать распухшие от мороза ладони и пальцы.

Через пару минут Самарина возвратилась.

— Всё, Юрочка, Ольгу я устроила. А теперь займемся тобой.

— Людмила! Что там, черт возьми, происходит?! Кто пришел?! — донесся из кухни раздраженный голос дяди Жени.

Оказывается, глава семьи в этот час тоже находился в квартире.

— Женя, ну что ты кричишь? В конце концов, мог бы сам выйти и посмотреть! Ох, Юра, горюшко ты мое, руки-то совсем отморозил! Идем скорей к буржуйке отогреваться.

— Теть Люся! Вы меня, наверное, не так поняли? Бабушка, она… она хотела, чтобы мы с Ольгой остались. У вас пожить. Я ведь теперь в железнодорожных мастерских работаю. А Ольга одна боится в квартире долго быть.

— Я все прекрасно поняла. Разумеется, вы останетесь у нас.

— Что такое?! — из кухни выкатился возмущенный Самарин и сурово выпучился на супругу. — А поставить меня в известность уже необязательно?

Из рассказа бабушки Юрий знал, что Самарина не взяли на фронт якобы по причине целого букета заболеваний. Однако сейчас, сугубо визуально, дядя Женя выглядел много лучше супруги.

— Здравствуйте, — выдавил этикетное Юрка, но Самарин не обратил на парня ни малейшего внимания, продолжив негодующе сверлить глазами жену.

— Людмила, я требую объяснений! Что значит «останетесь у нас»? У нас тут что — ночлежка, приют? А кормить этих сиротинушек тоже мне прикажешь?

— Кормить нас не нужно. У нас свои карточки имеются. И еще вот… — не слушающимися пальцами Юрий развязал вещмешок и достал банку тушенки. — Это на всех.

Вот теперь Самарин удостоил гостя своим вниманием, и Юрка взялся обосновывать обоюдовыгодный интерес:

— И дрова у нас свои. Нам в мастерских каждый день, после смены, по две дощечки выдают. От вагонов разбомбленных. И дома, на Рубинштейна, еще полно книг осталось. Толстых.

— Никаких на всех! Юрий, спрячь сейчас же банку! — приказала тетя Люся и укоризненно посмотрела на мужа. — Женя, как тебе не стыдно?

— Интересно, и за что мне должно быть сейчас стыдно? А впрочем… — Самарин театрально развел руками. — Поступай как знаешь. Вплоть до того, что можешь пойти на улицу и привести сюда еще десяток человек. Ты же у нас альтруистка.

— ПРЕ-КРА-ТИ немедленно! Слышишь?

— А что? Неплохо быть такой вот «туристкой», — по давно заведенной привычке дядя Женя не мог допустить, чтобы последнее слово оставалось не за ним. — Особенно когда зарабатываешь не сама.

Произнеся эту тираду, Самарин возмущенно прошествовал обратно на кухню — и в прихожей повисла тишина. Людмиле было стыдно за супруга, а Юрию — за то, что они создали Самариным дополнительные проблемы. Кабы не Олька, после такого выступления дяди Жени он ни за что бы не остался в этой квартире. Вернулся бы как-то домой, плевать, что нечеловечески замерз и устал. Но вот сестра…

— Ты, Юра, не обращай внимания. И, пожалуйста, не сердись на него. Это он не со зла. Просто… просто у дяди Жени в последнее время нервы сдают. Он очень переживает: и за нас с Лёлечкой, и за то, что с эвакуацией никак не складывается.

С этими словами Самарина ласково приобняла парня за плечи:

— Идем. У меня как раз и кипяточек поспел.

Делать нечего — Юрка покорно поплелся за тетей Люсей.

* * *

Барон сидел на скамеечке в саду, смолил одну за другой и покачивал ногой в такт невеселым мыслям. Минуты текли, а решения не было. Не складывалось. Самарин никак не выходил из головы, сидел в душе болезненной свербящей занозой.

С одной стороны, казалось бы, да и наплевать. Шут с ним. Но с другой — такое ощущение, что если эту занозу не удалить, то его персональная, Юрки Барона, совесть так никогда до конца и не очистится. Не факт, что на Страшном суде сие зачтется. Но, если уж и кидать понты, то разве что перед самим собой. А все остальные варианты суть есть позерство и грубая дешевка.

Ленинград, февраль 1942 года

Дверь открыл Самарин и посмотрел на Юрку так, что парень сразу понял — случилось что-то страшное. В подтверждение мелькнувшей догадки из дальней комнаты донеслись приглушенные рыдания тети Люси.

— ЧТО?!

— Лёлечка померла, — прохрипел Самарин.

— Как? Когда?

— Как ты ушел на работу, девок будить стали. Твоя проснулась, а нашу… вишь, не добудились. — На физиономии дяди Жени обозначилась гримаса досады. — Ч-черт! Черт! Один день! Всего один только день!!!

— Какой день?

— А такой! — Самарин достал из внешнего кармана телогрейки какую-то бумажку и затряс ею перед самым носом парня. — ВОТ! Только вчера получил-таки! Да куда там получил? Зубами выгрыз!!! А уж сколько я им за ради этой бумажки мануфактурного товару перетаскал?! У-у-у!!!

— Что это?

— Разрешение на выезд. Пропуск на троих, — дядя Женя развернул бумагу и с плохо скрываемым сарказмом зачел: — Явка на пункт эвакуации к 9:00. Взрослых — двое, несовершеннолетних — одно лицо.

Только теперь Юрка заметил, что в коридоре появились узлы и чемоданы. Еще утром их здесь не было. «Значит, все равно уезжают», — кольнуло в мозгу завистливое.

— А Ольга где?

— Там. В детской.

— Она… знает? Про Лёлю?

— Нет. Люська наплела ей что-то про… — Самарин презрительно скривил губы. — Про спящую красавицу. Которую лучше пока не будить, а то сказка испортится. Тьфу! Сказочница, блин!

— А Лёлю… ее… уже?..

— Днем дежурная труповозка квартал объезжала. На Пискаревку свезли.