— Погиб?

— Пропал без вести. В конце 42-го. А как, при каких обстоятельствах, выяснить не удалось. Хоть после войны мы и пытались. Знаем только, что осенью 41-го Лукин попал в плен в районе Луги. Бежал. Прибился к партизанам. Ходил на диверсии. В том числе в одиночку. С последней акции в расположение партизанской базы не вернулся. Это всё.

— Знакомая история.

— К сожалению, да. Только Тинке от того не легче. Двоих детей в одиночку поднимала. Причем младшую, Юльку, Сереге и повидать не довелось. Ладно, это тема грустная. Посему давай лучше, Владимир Николаич, раскидаем эти жалкие остатки и помянем хорошего человека.

— Давай, Михаил Васильевич, помянем. Светлая память.

И мы снова выпили. И снова не чокаясь. И в эту минуту мне подумалось, что, если задаться целью за один присест помянуть поименно всех хороших людей, что встречались на моем пути, нужно будет опустошить бочонок коньяка. Никак не меньше…

Бочонок бочонком, а без откомандирования в вагон-ресторан Машеньки за третьей бутылкой все равно не обошлось. Признаться, я и припомнить не могу, когда в последний раз употреблял спиртное в таких лошадиных дозах. А куда было деваться? Коль связался младенец с морским чертом. «Эй, моряк, ты слишком долго плавал!» Хороший, к слову, фильм. А вот мой шеф, Грибанов, по выходу из просмотровой, помнится, окрестил его «подсознательно рекламирующим западный образ жизни». И забавно было услышать подобное от человека, курящего исключительно «Marlboro».

Стоп! Что-то я не в меру того… уподобляюсь Олегу Михайловичу и ему подобным. Так, глядишь, и сам не заметишь, как по аналогии с тем же джазом договоришься до того, что, мол, сегодня куришь американские сигареты, а завтра — Родину продашь… О! Кстати, сама по себе фразочка не лишена оригинальности. Надо будет ее тоже Юлику Семенову озвучить. До кучи к истории про коньяк и колбасу.

* * *

— …Не понял? И что ты хочешь этим сказать?

— В общем, я эта… подумал давеча.

— Ну-ну! Ты подумал, и тебе понравилось. Дальше что? Вавила, рожай быстрее!

— Че-его?

— Того! Ночь на дворе, а я человек семейный. Вернусь домой, жена спросит: где шлялся? И как оправдываться стану? Ведь ни фига не поверит, что я с дятлом время коротал, а не с какой-нибудь залетной кукушечкой.

— А не пошел бы ты, начальник?! Мало того что который год из меня кровь пьешь, так еще и глумишься!

— Ну, извини. Машинально с языка слетело. Виноват, был сейчас не прав.

— Ты, начальник, не сейчас — ты по жизни не прав. Короче, я отказываюсь.

— Та-а-ак… Курс прежний, ход задний. Даже не думай, друг ситный! Тема запущена, люди заряжены.

— Они убьют меня. Если узнают.

— Кто тебя убьет?

— Барон с Хрящом.

— Каким образом, если мы их обоих прихватим на этой хате?! Каждому по совокупности семерик маячит. И это самое малое.

— Все равно. Найдут способ. Перешлют на волю маляву — и привет.

— Да на фига ты им сдался?! Тем более я уже объяснял: если что, мы и тебя как бы подведем под задержание. Тогда у них и тени сомнения не останется, что палево не по твоей вине. Я и бумагу специальную отстучу.

— Какую бумагу?

— Из местной дежурной части. О том, что сигнал о проникновении в хату поступил от соседей по подъезду. И бумага эта будет засвечена — и Барону, и Хрящу. Сечешь поляну?

— Секу.

— А коли сечешь, чего менжуешь?

— А ты стопудово уверен, начальник, что все именно так и завертится? Как ты мне тут цветными мелками расписываешь?

— За точное количество пудов не скажу. Да и уверенность — это лишь полдела. Все остальное — удача.

— 50 на 50 — расклад хреновый.

— Оно как посмотреть. Тебя вон в свое время не очко сгубило, а всего-то двадцать два. Короче, прочь сомнения!.. Молчишь? Прекрасно, молчание — знак согласия. Когда думаешь с Хрящом пересечься?

— Завтра у Валюхи, на Маклина, в честь ейных именин гулянка намечается. Может, Хрящ там и нарисуется.

— Во-от! Отличный повод! За чужим хмелем всякое мелем… А что за Валюха?

— Да ты ее не знаешь. Крановщица новая, из «Мутного глаза».

— А, Валька Гуманистка? Знаю, конечно.

— Почему Гуманистка?

— Потому что сменщица ее, тетя Фрося, из расчета на пять кружек пива две чайные ложки стирального порошка сыплет. А Валька — всего одну… Ладно, Вавила, давай действуй. Завтра хорошенько погуляй на аменинах, а потом сразу мне отзвонись, как оно прошло. С учетом выходных — можешь смело жарить на домашний. Но в пределах разумного. Я к тому, что по ночам имею дурацкую привычку спать…

Глава вторая

— Владимир Николаевич! Просыпаемся!

Кудрявцев с усилием открыл глаза и увидел перед собой лицо проводницы Машеньки.

— Встаем-встаем. Прибыли. Ленинград.

— Как?! А сколько времени?

— Времени — строго по расписанию, — не сдержала ухмылочки проводница. Впрочем, тут же сочувственно добавила: — Я вам минералочки холодной принесла. Это Михаил Васильевич обеспокоился. За ваше самочувствие.

— А где он сам?

— Так ушел уже. Самый первый из вагона выкатился. И, между прочим, как огурчик.

— А, черт!

Кудрявцев спрыгнул с верхней полки, судорожно оделся, после чего сковырнул пробку боржому и жадно присосался к бутылке. Искренне в эту минуту сожалея, что не озаботился перед отъездом спуститься на этаж к химикам и разжиться антипохмельными таблетками. Секретнейшая, между прочим, разработка. И одна из тех немногих, что не во вред, а исключительно во благо человеку.

— Что, товарищ генерал, морген гутен не бывает?

В дверном проеме купе, насмешливо скалясь, стоял Яровой. Собственною персоною.

— Пашка! Здорово, чертяка!

Старые друзья синхронно шагнули навстречу и крепко обнялись.

Затем, расцепившись, взялись жадно рассматривать друг дружку.

— Забурел! Забурел, командор! Щечки наел, брюшко отпустил!

— Так чем нам, пенсионерам, еще заниматься? Это вам, в генералитете, по статусу положено быть стройными да поджарыми. Хотя, если начистоту, видок у вас, товарищ генерал, неважнецкий. Оно и понятно. — Яровой выразительно скосил глаза на столик. — С двух-то бутылок коньяка.

— С трех. Еще одна, пустая, под полку закатилась.

— Ого! А сколько ж, стесняюсь спросить, было певцов?

— Двое.

— Обалдеть! Не стареют душой ветераны. Да ты, Володька, пей-допивай свою минералочку-то. Хотя в подобном состоянии пивко всяко пользительнее. Кабы знал, захватил бы из дома «Жигулёвского».

Допивая боржоми, Кудрявцев продолжал разглядывать Пашу. Время его не пощадило: изъеденное морщинами одутловатое лицо, набрякшие мешки под глазами и обильная седина, почти целиком победившая былую чернь некогда шикарной шевелюры. В довершение к облику — оно, не брюшко, но самое натуральное брюхо. Кудрявцев был старше Ярового на несколько лет, однако в сравнении с ним, даже в нынешнем похмельном состоянии, выглядел чуть ли не плейбоем.

— Я пока на вокзал ехал, пытался подсчитать: это ж сколько мы с тобой не виделись? Получается, почти двадцать лет?

— Даже больше двадцати. С января 1942-го.

— Одуреть! Так, ты мне главное скажи: у тебя на сегодня какой распорядок?

— Да, собственно, никакой. Завтра, во второй половине дня, надо к вам на Литейный проскочить. Но это уже перед самым отъездом. А сегодня я в полном твоем распоряжении. Разве что с гостиницей определюсь.

— Никаких гостиниц! У меня на даче заночуешь.

— Так ты еще и дачник?

— И дачник, и огородник, и садовод, — с гордостью подтвердил Яровой. — А еще автолюбитель.

— Мужчины! Может, вы все-таки продолжите разговоры на перроне? — сунулась в купе проводница. — Состав вот-вот в депо двинется. Мне, конечно, не жалко, но…

— Нет-нет, красавица. Хоть наш бронепоезд и стоит на запасном пути, в депо нам пока не требуется. Володька, у тебя, кроме портфеля, еще какая поклажа имеется?

— Нет.

— Тогда двинули. Машина у меня на кругу. Правда, заранее извиняюсь, что не ЗИМ.

— Переживу как-нибудь. Кстати, портфель я еще в состоянии носить сам.

— Нет уж, дружище! Сделай такое одолжение — позволь раз в жизни за ручку генеральского ридикюля подержаться…

* * *

Как и договаривались, в одиннадцать Валера заехал за Бароном. За десять минут они домчались до вокзальной площади, где и расстались, условившись, что вечером Барон самостоятельно доберется до тещиного дома и снова заночует там. К немалому удовольствию таксиста, условие было подкреплено трешкой задатка.

На самом деле при идеальном раскладе Юрий не собирался проводить еще одну ночь в Перми, но, если бы до этого дошло, выбрал бы некий иной вариант ночлега. Валеру же он обнадежил сугубо по профессиональной, с годами выработанной привычке: негоже случайным людям выдавать творческие планы — так и тебе, и им спокойнее будет. Мало ли что? Человек предполагает, а мусора располагают.

За минувшую бессонную ночь в голове Барона сложился окончательный план действий. И теперь он принялся исполнять его строго по пунктам, двигаясь от простого к сложному. Для начала Юрий пошел на вокзал, отстоял в очереди и купил два билета до Ленинграда на прямой поезд: один на сегодняшний вечер, второй — на завтрашний, на тот случай, если все задуманное сегодня совершить не удастся. Затем направился в ближайшую сберкассу, где открыл сберкнижку на предъявителя и положил на оную восемьсот рублей. Оставив на карманные расходы полторы сотни рябчиков. Дальше предстояло то, что посложнее.