Токарев
Ноябрь 1979 г.
Ленинград
Говорят, что ожидание праздника доставляет намного больше положительных эмоций, чем сам праздник. Ведь ожидание — это всегда «мечтание», а мечта — она мечта и есть, она идеальнее и красивее реальной жизни. В канун праздника человеку подсознательно грезится чудо, которым праздник может стать, — и, как правило, он им не становится. К тому же в России праздник чаще всего оборачивается горьким похмельем, а канун — канун как раз заканчивается праздником. Стало быть, даже подсознательно получается, что в ожидании праздника светлого и радостного больше, чем в самом событии…
Артем любил суетливые предпраздничные дни — и времени больше оставалось свободного, и люди как-то наэлектризовывались, и вообще — жизнь становилась какой-то другой, в нее словно входил какой-то дополнительный смысл. 6 ноября тренировка у Токарева-младшего закончилась почти на час раньше, чем обычно. Тренеры — тоже люди, им тоже надо было подготовиться к наступавшим ноябрьским. Точнее, не подготовиться, а «прорепетировать» — судя по количеству бутылок, которые Артем успел углядеть в тренерской. Ну и чудесно — будет время с Анькой встретиться — и в конце концов решить, чем и где развлекать себя после демонстрации. Задумавшись, Артем шел через Румянцевский сад, где на лавочках кучковалась и шушукалась василеостровская шпана. Токарев многих из них знал — совсем своим для ватажников он, разумеется, не был (все-таки сын мента и сам мент будущий), но и за чужака его не держали — Артема абсолютно устраивали такие отношения вежливого и, в общем, доброжелательного нейтралитета.
Его заметили. Лидер группы, девятнадцатилетний парень по прозвищу Вата, сказал что-то негромко и кивнул на Артема. Парнишка помладше (по прозвищу Хабарик), сидевший на спинке скамьи, ловко оттолкнувшись, бросился прямо под ноги Токареву — с таким видом, будто потерял что-то на дорожке. Артем ловко отскочил в сторону, Хабарик, под негромкие смешки дружков, выпрямился лицом к лицу с Токаревым и в своеобразной «манэре» поздоровался:
— Выше знамя советского спорта!
Артем покачал головой:
— Вот ты под колеса швыряешься — а мне из-за тебя сидеть!
Шпана шутку оценила, и смешки стали громче. Хабарик насупился:
— Жути нагоняешь, Артем Батькович?!
Токарев-младший очень не любил, когда ему даже в легкой форме намекали на то, что он, дескать, всегда может спрятаться за спину папы-милиционера, а потому мгновенно ощетинился:
— А при чем здесь «батькович»?
Вата спрыгнул со скамейки и, нагоняя солидность голосом, погасил преддверие конфликта:
— Борща!
Артем спокойно пожал протянутую Ватой руку. Постояли, перебросились несколькими ничего не значащими «светскими» фразами. Потом Вата, склонив голову набок, вдруг выдвинул неожиданное (похоже, и для самого себя) предложение:
— Артем, мы тут порешили к Александровским набежать… Айда?
Токарев усмехнулся сам про себя: всяк готовится к праздникам по-своему — василеостровская шпана решила подразмяться на петроградской — а после удачного «рейда», и праздник станет веселее — будет чем перед девчонками понтануться… Артем хорошо знал, чем заканчиваются такие набеги одной шпанской ватаги на другую — нормальный человек в этом вряд ли бы углядел что-либо веселое…
— И чем провинились? — спросил Токарев из вежливости, зная, в общем-то, что для набега особой причины не нужно — нужно, чтобы настроение было.
Вата хмыкнул:
— А в изложении на заданную тему много клякс понаставили…
Артем кивнул, признавая серьезность повода, и улыбнулся:
— В троллейбусе все не поместимся…
Это был вежливый отказ, но Вата сделал вид, что не понял, и продолжал настаивать:
— Петроградские — тоже не «первый класс, вторая четверть». А у тебя — навык. Айда?..
Токарев твердо покачал головой:
— Вата, извини, но… Если сочту нужным — сам напрошусь.
Вата вздохнул и глянул на Артема с прищуром:
— Странный ты пассажир… С одной стороны — с пионэрами макулатуру не собираешь, с другой — и с пацанами не мотаешься…
В этих словах вроде бы и угрозы никакой не прозвучало. Но тон, каким они были произнесены, явно похолодел. По скамейке словно ветерок прошел — шелестнули шепотки, а потом встал и шагнул к разговаривающим парень, уже имеющий условную судимость в биографии и творческой псевдоним Крендель. По лицу Кренделя было понятно, что он счел слова Ваты поводом к конфликту:
— Один на льдине?
Артем поймал его взгляд и автоматически отступил на шаг, поднеся руку к подбородку — якобы потирая лицо, а на самом деле принимая исходную позицию для отражения удара. Токарев отлично знал повадки шпаны и не тешил себя глупыми иллюзиями, что, дескать, для «василеостровских» он — свой.
— Тебе, конечно, видней, — сказал Вата, делая вид, что не замечает маневров Кренделя. — Но и мы в жизни подсобить иногда могем…
— Не сомневаюсь, — кивнул Токарев. — Однако меня — вычеркивай.
— Ну, что же, — поджал губы Вата. — Приношу извинения, если наговорил вам грубостей.
От некоторого внутреннего напряжения Артем не смог ответить легко и изящно. Его фраза вышла слегка высокомерной:
— Принимаю. И надеюсь, что больше…
Договорить ему не дал Крендель — среагировав на борзой тон «мусоренка», тот кинулся на Токарева. Артем увернулся и тут же попал левой Кренделю в плечо. Вата не дал разгореться стычке, спровоцированной, по большому счету, им же самим. Он встал между Токаревым и Кренделем с видом умудренного жизнью миротворца:
— Дуэли до лучших времен. Все. Волга! Без последнего!
И вся ватага мгновенно сдернула к выходу из садика. Убегая, Вата успел пожать Артему руку и со значением глянул. Токарев задумчиво смотрел вслед шпане — получалось, что Вата, остановив потасовку, как бы оказал ему некоторую услугу, то есть повесил на Артема мелкий, но должок…
Токарев подошел к телефону-автомату на 1-й линии и, порывшись в карманах, нашел двухкопеечную монету. Собираясь позвонить Ане, Артем сморщил лоб, вспоминая ее новый номер телефона, — цифры он запоминал почему-то плохо, а семья Тороповых летом переехала в новую квартиру — на Петроградской стороне, соответственно, и номер телефона изменился. Собственно говоря, изменился не только номер. Отец Ани, Александр Владимирович Торопов, резко пошел в гору — теперь он уже был не просто доцентом, преподававшим в инженерно-экономическом институте, а членом бюро горкома партии и председателем приемной комиссии города. Правда, на отношении к Артему его карьерный рост никак не отразился — Александр Владимирович был мужиком приветливым, с чувством юмора, и Токарева-младшего привечал чуть ли не любезнее всех в семье. Плохо (для Артема) было то, что в новую большую квартиру Тороповых на Петроградке переехал еще из Павловска отец Аниной мамы — недавно овдовевший пенсионер Ножнин Федор Алексеевич. Дедушка постоянно сидел дома, и Токареву почти не удавалось побыть с Аней наедине. «Квартирный вопрос» застопорил нормальное развитие сексуальных отношений — а тискаться и целоваться до одурения на лавочках, по подъездам и в кинотеатрах было уже тяжело — и морально, и физически. Анька вообще вела себя немного странно (опять же — с точки зрения Токарева) — она никак не могла решиться наконец расстаться с девичеством, при этом сексуальные игры ей очень даже нравились — видно было… Из-за этого вот компота в отношениях Ани и Артема появился даже легкий элемент извращенности, что постепенно начинало тяготить обоих. К тому же Аня теперь была дочкой «очень большого начальника» — то есть невестой с перспективой, а вот в «женихах» у ней состоял парень, для которого высшее счастье заключалось в том, чтобы стать оперуполномоченным в отделении милиции. И если Александр Владимирович Торопов в этом обстоятельстве ничего плохого не видел, то его жена и тесть постепенно объясняли Ане, что такое мезальянс и чем он плох по жизни. Аня с мамой и дедушкой бескомпромиссно ругалась, но в душе — в душе кое в чем соглашалась с ними. Артем и в самом деле не очень походил на принца, способного подарить своей избраннице весь мир. А себя Аня без ложной скромности считала вполне даже принцессой. Отсюда — возникали нюансы. И эти нюансы осенью стали проявляться все чаще и чаще…
Токарев вспомнил наконец номер и начал вертеть телефонный диск. Трубку на том конце провода снял Александр Владимирович. Артем кашлянул и поздоровался:
— Вечер добрый, Александр Владимирович. Аня дома?
— Привет-привет, — добродушно отозвалась трубка. — Как себя чу?
— Ну… — замялся Токарев и козырнул словечком, недавно почерпнутым из лексикона полковника Богуславского: — Если коротко — эклектизм…
— Че-го?! — опешил Александр Владимирович и тут же рассмеялся: — Тема, не пугай меня. Я родился в Нарыме, там за «измы» мигом бы пятак начистили!
Артем улыбнулся:
— А в Гавани и без эклектизма — это быстро.
— Ну, тогда нас окружают психически нормальные люди, — рассудительно сказал Александр Владимирович. — Зову.
Трубку перехватила Аня, не слышавшая начала разговора:
