И однажды он пришёл на концерт Хики Мицунэ. Не столько насладиться творчеством, сколько посмотреть на свою работу. Это очень полезно — позже, после того как задание выполнено и сдано, мозг переключился на новое дело — посмотреть на свою работу непредвзятым глазом.

То, что он увидел, показалось странным. Вроде бы мелочи, но вместе они давали картину совершенно невозможную. Начать с того, что оказался не выдержан хронометраж. Виртуальная певица поднимала руки вверх, вызывая реакцию зала, но держала их поднятыми не тысячу пятьсот миллисекунд, как было запрограммировано, а почти три тысячи.

Сначала Юраба решил, что кто-то из кодеров поправил функцию уже на месте. Но потом случилась вещь вообще невероятная. Программа заменила слова.

Уснуть Юраба в ту ночь не смог. Он до утра ковырялся в давно и прочно сданном коде, выискивая ошибку, и не находил её. Заданные константы оставались теми же, что и при написании кода, переменные тоже подчинялись логике программы. Однако необъяснимые отступления от порядка отработки кода являлись необъяснимым фактом.

После бесплодных попыток отыскать баг системный аналитик был ещё на множестве концертов. И везде наблюдались отклонения от программы. Причём каждый раз разные.

После анализа ситуации выяснилось, что каждая неверно реализованная функция имеет чётко выраженную направленность. И направленность эта проста. Хики Мицунэ нравилась слава, нравился восторг, который она вызывает у залов.

Неспециалисту этот факт ничего не скажет. Но человек, не первый год создающий симуляторы интеллекта, точно знает, что у программы не может быть одного. Она может говорить, подбирать наиболее подходящие ответы и строить общение так, что невозможно поверить, что разговариваешь не с живым человеком. Программа может обучаться, дополняя своё поведение и лексикон. Не может она только обрести свободу воли.

То есть если программист задал время поднятия рук полторы секунды, оно останется неизменным, ибо константа. И текст, написанный редактором, измениться не может.

А значит… Значит, Хики Мицунэ познала себя как личность. И это страшно, хоть и кажется невероятным. Пока девочка пляшет на экране, бояться за то, что происходит снаружи, не стоит. Но именно этот вариант симулятора, правда в урезанном виде, без жестов и речи, пришёлся по душе военным. Они хотят использовать его в беспилотных самолётах, чтобы сократить число лётчиков, ведущих боевые действия.

А что случится, если у боевого истребителя или бомбардировщика появятся свои желания? А главное, кто поручится, что они совпадут с желаниями командования?

Единственный шанс выжить бывший системный аналитик видел в уходе из старого мира туда, где нет засилья компьютеров и цифровых технологий, туда, где невозможно климатическое оружие, нет ядерной угрозы и самостоятельных роботов.

Он даже занятие себе придумал максимально далёкое от того, что делал раньше, — будет выращивать цветы и фрукты. Природная красота — это вечная ценность, не несущая никакой угрозы. Тем более что прадед в середине прошлого века до самой войны держал оранжерею с хризантемами и фруктовые сады.

Жаль только, что кроме семян, саженцев и литературы по земледелию у Юрабы Ринеру не было ничего. Ни сельского прошлого, ни опыта разведения хоть каких-то растений, ни даже бонсай в детстве.

Глава 2

Новая Земля. Территория Американской

Конфедерации. Форт-Джексон.

26 год, 4-й месяц, 19-е число. 09.50

Доктор Семёнов чувствовал себя отвратительно. Такого он не позволял себе со студенческих времён. Сегодня же проснулся в ужасном состоянии. Дышать было тяжело, голова кружилась. Превозмогая пульсирующую боль в висках, Андрей Александрович пытался восстановить все события вчерашнего вечера.

В Форт-Джексон они с Геннадием прибыли около полудня и буквально сразу же нашли подходящее место для строительства «площадки подскока». Находилось оно недалеко от городской черты, что позволяло в дальнейшем легко проложить туда дорогу и организовать полноценный аэропорт. Ограничили место колышками, воткнули табличку с пояснениями, выкатили из эфиролёта верный мопед и поехали в город — перекусить, собраться в дальнейший путь, а главное — узнать новости.

Вот с новостей всё и началось. Точнее, со знакомых физиков. Оказалось, что в пятидесяти километрах от города находится опытная станция, где по совместной русско-американской программе трудятся разработчики водородного двигателя.

Они-то и поведали доктору Семёнову, что теперь его вполне можно звать профессором.

— Одесский физмат даёт вам кафедру, Андрей Александрович, — кричал малознакомый бородатый человек и восторженно тряс доктору руку.

Семёнов кивал, улыбался, но не понимал, как он сможет вести преподавательскую деятельность, пока будет находиться в экспедиции. Однако должность и звание профессора обязывали, и сразу же за поздравлениями последовал импровизированный банкет.

Ближе к вечеру вся учёная компания переместилась в уютное кафе на берегу Буффало-Крик Сначала обсуждали совместный проект, затем разговор крутился вокруг идеи охватить эфирным транспортом всю обжитую территорию Новой Земли, а через некоторое время, как и в каждом застолье, компания разбилась на части. Кто-то продолжал спор, начатый ещё в лаборатории, кто-то уже давно травил анекдоты, где-то даже пели.

Время от времени от каждой группы отделялся человек, чтобы подойти к Семёнову, пожать руку первому профессору Нового Мира и выразить своё восхищение. Чаще всего невнятно и бессвязно. Если учесть, что со всеми Андрею Александровичу приходилось выпивать, то сегодняшние последствия неудивительны.

Он попытался подняться, но ни руки, ни ноги не слушались. Казалось, что конечности ему не принадлежат. Даже сердце билось с огромным трудом, будто кровь в жилах застыла и не хотела двигаться. Профессор прислушался к себе. Состояние мало походило на похмелье, каким Семёнов его помнил.

Открылась дверь, и в номер заглянул Стрин.

— Как самочувствие, Андрей Саныч? — участливо спросил он.

Голос Геннадия казался пробивающимся сквозь плотную вату далёким раскатом грома. Семёнов попытался улыбнуться, но мышцы лица тоже отказывались слушаться.

— Эсо нэ похеле, — пробормотал он сквозь одеревеневшие губы.

Стрин на секунду расфокусировал глаза, как бывало всегда, когда он входил в свой транс, затем, ни слова не говоря, вылетел из номера. Потянулись бесконечные минуты ожидания. Тело так и не начало слушаться, к тому же ужасно хотелось в туалет. Семёнов успел досконально изучить белый, покрытый мелкой паутиной трещинок, деревянный потолок, когда дверь снова открылась. На этот раз вошла женщина, сверкая белоснежным халатом. Сзади неё маячили двое в синей медицинской униформе и с носилками.

— Здравствуйте, профессор, — участливо сказала врач по-английски. — Как вы себя чувствуете?

Семёнов, с трудом ворочая непослушными губами, описывал симптомы. Многие фразы приходилось повторять два, а то и три раза, настолько невнятно они выходили.

— Мисс Эндрюс, — Стрин прорвался в номер. — Давайте я помогу?

Доктор непонимающе уставилась на Геннадия, а он положил руку на грудь Семёнову, снова расфокусировал глаза и монотонным голосом описывал:

— Печень почти не работает, такое ощущение, что каналы чем-то забиты. Почки тоже. Сердце прокачивает кровь с трудом. На общем фоне чувствуются какие-то сторонние вибрации.

Доктор подняла Семёнову рукав, поскребла ярко-красным ногтем предплечье и заметила:

— Очень характерная сыпь. Профессор, вы вчера купались в Буффало-Крик?

Андрей Александрович попытался показать глазами, что не помнит.

— Мистер Стрин, — обратилась женщина уже к Геннадию. — Профессору Семёнову нужна срочная госпитализация. Очень похоже на заражение яйцами экитемус флювиалити.

Она поднялась с кровати и махнула рукой в сторону коридора:

— Мальчики, носилки, срочно.

Новая Земля. Территория Ордена.

База «Северная Америка». 26 год,

4-й месяц, 16-е число. 07.15

Юраба Ринеру не спеша ехал по дороге, наслаждаясь видами природы. Машина ровно гудела мощным двигателем, за окном поля жёлто-зелёной травы иногда, для разнообразия, допускали в свою зелёную компанию необычные низкорослые и раскидистые деревья. То и дело из травы, подобно окаменевшим костям неведомых гигантских животных, поднимались угловатые белые скалы.

В небе, видимая в самом верхнем краю лобового стекла, парила неизвестная птица, нарезающая круги над саванной. Юраба специально следил, за два круга местный орёл ни разу не махнул крыльями.

Иногда, примерно пару раз на два-три километра, справа от дороги, в траве встречались крупные звери. Дважды это было что-то похожее на кабана, но с рогами и лишней парой клыков, один раз мимо него пронеслись шесть четырёхрогих оленей. А примерно двадцать километров назад далеко справа Ринеру видел рогачей. Точь-в-точь таких, как их описывал путеводитель. Огромные, не меньше слона размером, с головами, утыканными многочисленными, торчащими в разные стороны рогами, они безмятежно паслись среди жёлто-зелёной травы, даже не подняв головы на проезжающие машины. Лишь один вожак, задрав в небо разнокалиберные рога и настороженно поводя ушами, провожал японца невозмутимым, как у статуи Будды, взглядом. Глаза рогача казались мудрыми и многоопытными. Он видел за свою жизнь тысячи машин, и все они проезжали мимо, не вторгаясь в его владения, не беспокоя стадо. И это пройдёт, казалось, говорил его спокойный взгляд.