— Всё верно. По отцу у меня все немцы, по матери — русские.

— Гена! — раздалось сзади. Курт звал меня, размахивая коробчатым магазином. — Я всё подготовил. Покажи этим птенчикам, как надо стрелять.

— И этот туда же, — проворчал я и поплёлся на огневой рубеж.

— Хочешь лазерный целеуказатель? — Май-ер жестом фокусника вынул из-за спины прибор и в секунды прицепил его к винтовке.

— Зачем? Дальше пятидесяти метров точки почти не видно, а ближе он и не нужен.

Старик несколько обиженно снял ЛЦУ и вынул из кармана тактический фонарь.

— Тогда вот это повесь.

— Курт, я тебя уважаю. Но пока не надо. Изменится центровка, а я хочу сначала голую винтовку попробовать.

С этими словами я устроился в положение лёжа.

— Понял, — сказал Курт и миролюбивым жестом поднял руки ладонями ко мне. Потом внезапно громко скомандовал: — Фертиг! Фояр!

От неожиданности я всадил первую пулю в мишень на пятьдесят метров, почти не целясь. Глянул в трубу — семёрка. Прицелился и выстрелил снова. Пуля послушно легла в самый центр чёрного круга.

Винтовка и вправду была хороша. Отдача ровная, почти не била вверх, в основном назад и не сильно, гильза вылетала не дёргая, не мешая и не перекрывая обзор, ствол возвращался на линию стрельбы почти мгновенно. Центровка тоже не оставляла желать лучшего. Я понял, что шопинг сегодня намечается не только у Жанны.

С полчаса я тестировал «четыреста шестнадцатую» на разных дистанциях, с оптикой и без, стоя, с колена и лёжа. Даже выпустил пару тренировочных залпов из подствольного гранатомёта, который ловко и быстро прицепил Курт Майер. Потом вошёл в боевой транс. Мгновенно оружие стало продолжением моей руки. С минуту, не целясь, тыкал пулями точно в центры всех доступных мишеней, и винтовка слушалась меня беспрекословно. Расстреляв последний подготовленный магазин, я вышел из транса и с неохотой отложил замечательное оружие.

Стайка молодых солдат ополчения глядела, изумлённо открыв рты. Полковник Окочукво улыбался с таким довольным видом, будто сам тренировал меня. За спиной негромко зааплодировал Курт Майер.

— Гут, Гена Зер гут. Как тебе винтовка? Берёшь?

— Спора нет. На дистанции до трёхсот она хороша. Но как снайперское оружие… Не уверен.

— Но почему, Гена?

— Калибр маловат. Пять пятьдесят шесть хорош в ближнем бою. На дистанции он быстро теряет энергию. Да и сдувать будет.

— Гена, я дам тебе таблицы, всё сам проверишь. А калибр… Что калибр? Не из «Барретта» же тебе стрелять. Зато не будет проблем с боеприпасом. Стандартный натовский патрон есть везде, кроме, может, Русской республики.

— «Барретт» — нет. Вот если бы ты мне «Remington MSR» принёс, с руками бы оторвал.

— Шутишь? Я её только в рекламном буклете видел. Но, если хочешь, заказать могу. Правда, боюсь даже представить, во сколько она тебе обойдётся.

— Я её тоже живую в руках не держал, только слышал. Но ты поинтересуйся, уж больно вкусная штука.

— Хорошо, я поспрашиваю. А «четыреста шестнадцатая» как? Понравилась?

— Да нравится она мне, нравится. Сколько ты за неё хочешь?

— Только для тебя, майн кумпель, вместе со всеми обвесами, роскошным прицелом от Шмидта и Бендера, цинком патронов и цинком ВОГов, всего пять тысяч триста экю.

— Курт, ты точно немец? Цены ломишь как одесский еврей.

— Не обижай меня, майн кумпель. На этой сделке я получу всего три сотни, а мне ещё магазин содержать. Я такие деньги запросил лишь потому, что вот эти вот желторотики, — он кивнул головой в сторону молодых ополченцев, — увидят, что ты купил винтовку, и закажут у меня такие же. Но для них она пойдёт по совершенно другой цене. — Майер покачал пальцем и улыбнулся.

— Ладно. Я сейчас прогуляюсь к новому ювелиру, посмотрю, почём он возьмёт мои камешки. Если с ним в деньгах сойдёмся, сразу же зайду за винтовкой. А может, и за двумя. Жанне она уж очень подойдёт — отдача слабая.

— Гут. Тогда с тебя сто сорок два экю за патроны и ВОГи.

Мы пожали руки, и я вышел из стрельбища. За спиной раздались негромкие возгласы молодых ополченцев.

На улице я достал ходиболтайку и сказал:

— Дорогая, я к ювелиру. Ты со мной?

— Нет, — раздалось в ответ. — Мы с Анжи в Фиссе. Ты же не будешь там ничего покупать?

— Собираюсь только прицениться. Хочу узнать, почём он возьмёт камни.

— Только не покупай ничего без меня.

На улице было уже по-настоящему жарко, и я подумал, что пора менять бейсболку на широкополую шляпу — уши горели.

Ювелир обустроился основательно. Он занял дом совсем недалеко от представительства Ордена, полностью переделав первый этаж под магазин и мастерскую и надстроив второй. Я толкнул новую, не успевшую потемнеть на солнце деревянную дверь, и привязанный к ней колокольчик громко известил хозяев о гостях.

В помещении никого не было. Я подошёл к высокой дубовой стойке, забранной стеклом, и только тогда понял, что всё-таки в магазине я не один. Из-за стойки белела маленькая, обрамлённая редкими чёрными кудряшками лысина.

— Бонжур, — сказал я по-французски, помня фамилию ювелира.

Хозяин дёрнулся, и в мою сторону повернулся гигантский, похожий на флюгер нос. Я несколько опешил. Что это был за нос! Такой нос мог дать солидную фору форштевню пиратского корабля. Огромный, весь покрытый тонкими красными прожилками, с небольшой горбинкой и живыми, хищными ноздрями, он приковывал к себе всё внимание. Под ним совершенно терялись небольшие «гитлеровские» усики, а сверху его венчали толстые очки со сложными диоптриями. Сам владелец носа казался бесплатным приложением к нему. Маленький, неказистый, лысый, он будто жил в тени своего носа. Создавалось впечатление, что основные решения принимал не человек, а этот красавец, увенчанный очками как короной. А мужчина лишь покорно следовал воле своего носа.

— Бонжур, — повторил я.

— Вот поц, — вполголоса пробормотал ювелир и тут же расплылся в деловой улыбке. — Good afternoon, mister. How are you? Do you speak English?

— Дую, но фигово, — ответил я по-русски.

— Боже мой! Вы даже не представляете, как вы меня обрадовали. С английским у меня не сказать что хорошо, хотя и жаловаться тоже не приходится. Но вот когда вы заговорили по-французски… Чтоб я так жил, как я его знаю. И куда вы мне прикажете в этой ситуации деваться?

— Никуда не надо деваться. Меня зовут Гена.

— Марк. Марк Омделёр.

— А фамилия вроде французская.

— Я вас умоляю! Каких только фамилий не бывает на свете. Скажите, здесь есть кто-то, кто может похвастать чисто арийским происхождением?

— Может, вы в чём-то и правы. У меня с материнской стороны все русские, хотя по папе я — немец.

— Вот и у меня. Фамилию таки дал папа, а происхождение, как и положено, мама.

Я рассмеялся, хозяин поддержал меня неуверенным хихиканьем, хотя ноздри при этом зло сжались. Казалось, его нос не одобряет подобного юмора, и ювелир смеётся втихаря, чтобы тот не слышал.

— Я принёс вам немного камней на оценку.

— А, так вы и есть тот самый легендарный алмазопромышленник и меценат! — Ноздри его возбуждённо затрепетали. — Так знайте, что я вам сейчас буду сказать. Именно из-за вас я и приехал в эту глушь. И здесь, на границе цивилизации, я хочу делать с вами наш общий маленький гешефт. Вы будете приносить мне камни, я буду забирать их у вас за хорошие деньги и делать из них настоящую красоту.

— И сколько вы можете за них предложить? — Я вынул мешочек с камнями, пересыпал содержимое в ладонь, потом расстелил мешочек на стойке и высыпал на него алмазы.

Ювелир надел на лоб увеличительное стекло с подсветкой, затем стал брать камни по одному. Он взвешивал их, измерял, протирал пальцами в тканевой перчатке, долго в каждый вглядывался…

Вся процедура затянулась почти на полчаса. Всё это время я стоял, молча глядя на работу специалиста. Наконец последний алмаз вернулся на своё место, и Омделёр нараспев произнёс:

— Ну-у… За этот десяток, которые меньше карата, я дам вам по четыреста экю. Кроме вот этого, он почти прозрачный, хоть и самый мелкий, пойдёт за семьсот. Та пара, что по два карата, — крайне неудачные. Придётся скалывать больше половины, там вкрапления, они сильно уценят камни. Вы можете посмотреть сами, я даже с удовольствием дам вам лупу, если вы не верите старому Марку. Так что тоже максимум пятьсот, и не говорите мне, что я не даю настоящей цены. Вам никто не заплатит больше.

— А эти? — я указал на пять крупных, без малого по три карата, и один почти на четыре.

— О, эти — это не камни, это таки песня. Именно они и сделают вам весь гешефт. Это замечательные камешки, и я готов приобрести у вас каждый за две тысячи экю. А этого милого малыша, — он указал на самый большой, — даже за пять. Итого с меня вы можете получить двадцать тысяч семьсот экю ровно. Это очень, я повторю, если вы не расслышали, очень немаленькие деньги.

— Марк, да вы просто грабите меня! — Сам собой у меня стал прорезаться одесский акцент.

— Помилуйте, Гена, что вы знаете за грабёж? Вот когда вам приходится бросать всё и убегать, теряя по пути последние штаны, это таки да, грабёж. А когда вам предлагают хорошую цену за неплохой товар, это никак не грабёж, это совместный взаимовыгодный бизнес.