Андрей Левицкий, Алексей Бобл

Кланы Пустоши

Авторы благодарят Ежи Тумановского за то, что он есть, а также Александра Шакилова — за то, что его нет с нами.

Часть первая. ФЕРМЕР

Глава 1

Выйдя из гаража, стоящего позади дома, Борис Джай-Кан сказал:

— Карбюратор я починил. Поедешь к Железной горе, отвезешь продукты Знахарке и Старику.

— Прямо сейчас? — удивился Туран.

Было раннее утро, солнце только выглянуло из-за горизонта, но ферма уже проснулась. Со стороны барака доносились голоса батраков, в загоне хрюкали свиньи, в ангаре тихо гудела динамо-машина.

Борис тщательно вытер ветошью испачканные машинным маслом руки. Он был чем-то озабочен — губы поджаты, брови нахмурены.

— Прямо сейчас. И Мику с собой возьмешь.

— Еще и Мику! Его-то зачем?

Младший брат Турана был существом бодрым и энергичным. Провести с ним целый день в тесной кабине трехколесной мотоциклетки — не слишком приятная перспектива.

— Как мы там поместимся? Мика уже здоровенный.

Борис взглянул на старшего сына, бросил грязную тряпку в ящик для мусора и пояснил:

— Я же сказал: карбюратор в порядке, я починил. Поедешь на «Панче». Назар говорил, ты не хуже меня научился управлять.

— На «Панче»?! — обомлел Туран Джай. — Научился, да! Назар не соврал! Но ты… разве тебе машина не нужна?

«Панчем» называли бронированный крытый грузовик, самую большую машину из тех, которыми владел Борис Джай-Кан, хозяин богатой фермы на юге Пустоши. До сих пор он не разрешал сыну самому ездить на «Панче», только вместе с механиком Назаром.

— А почему на нем? — спросил Туран и тут же добавил, испугавшись, что отец передумает: — Нет, я не против, конечно. Но…

Разговаривая с отцом, он заметил, что тот немного медлит, прежде чем ответить, ему как будто требовалось больше времени, чем обычно, чтобы подобрать нужные слова. Заметил, но не придал этому значения.

Взявшись за створку ворот, фермер пояснил:

— Дороги сейчас опасные. В этом сезоне холмовейники часто воюют, можешь наткнуться на матку ползунов. Помоги открыть.

Они вдвоем навалились на тяжелые скрипучие ворота.

— Продукты для Знахарки я положил, — добавил Борис. — Старику патроны, ну и другое. В кузов лучше вообще не суйся, пока на место не приедешь, понял? Штуцер в башне заряжен. В ящике под сиденьем динамитные шашки лежат. Если что — пуганешь волков.

Последних наставлений отца Туран не услышал — он любовался «Панчем», стоящим в центре просторного гаража.

Грузовик был хорош: мощная бронированная кабина, лобовое стекло сверху и снизу прикрыто листами железа, расстояние между их краями меньше полуметра, только-только чтобы водитель видел дорогу. Кузов усилен стальными подковами-тюбингами вроде тех, которыми в туннелях древнего метро укрепляли свод. Туран в метро, конечно, никогда не бывал, но Назар ему рассказывал. Механик покупал тюбинги у торговцев, чьи караваны иногда проходили через владения Бориса Джай-Кана. Немало отчаянного народу в поисках поживы шастает по развалинам городов и древним подземельям.

Круглое отверстие в крыше кабины закрывала оружейная башенка — колпак из толстой жести с бойницей. Внизу, между сиденьями, приварена полка; если встать на нее, голова окажется как раз напротив отверстия. Рядом на скобах висит двуствольный нарезной штуцер приличного калибра.

Туран пошел вдоль «Панча». Хороша машина, нечего сказать. Огромные черные колеса, массивные подножки. Противотуманные фары накрыты выпуклыми круглыми решетками, толстая выхлопная труба торчит позади оружейной башенки.

— Брута! — крикнул отец. — Ты все сделала?

— А то! — донеслось снаружи. — Чего кричать с утра пораньше?

Пока мать Турана болела, Брута вела хозяйство в доме. Старуха была сварлива, зато вкусно стряпала.

— И чего сразу спешка? — проворчала она, входя в гараж с корзиной, накрытой полотенцем. — Что за времена такие? Все торопятся, бегут куда-то…

Туран принял из рук Бруты корзину, пахнущую пирожками, и полез в кабину. Позавтракать этим утром не удалось, отец поднял его ни свет ни заря и сразу погнал мыться, а после — в гараж.

— Быстрее, — поторопил Борис Джай-Кан, когда старуха ушла. — Поставь под сиденье и поднимай Мику, а то он сам встанет и убежит, потом ищи.

— Но зачем мне Мику с собой брать? — Туран спрыгнул с подножки.

Еще пять минут назад он не хотел никуда ехать, но узнав, что ему доверят «Панч», обрадовался. Вот только присутствие беспокойного брата могло все испортить.

— Сыпь у него, — сказал Борис, помедлив. — Сыпь на шее.

— Ну и что? У него всегда где-нибудь сыпь, а потом проходит.

— Мать волнуется. А ей нельзя волноваться.

Фермер стоял в воротах, озаренный тусклым утренним светом, — темный силуэт на сером фоне. Среднего роста, крепко сбитый, в старых брюкахгалифе и свитере. Голова не покрыта. На поясе висел пистолет, закатанные рукава обнажали сильные волосатые руки. Турана всегда удивляло, что волосы на голове отца седые, сквозь них просвечивает загорелая лысина, а на руках поросль густая и черная.

— Пять минут у тебя на то, чтобы поднять Мику и прийти к матери. Время пошло!

Определенно, это было утро сюрпризов.

— А к матери зачем? — вконец удивился Туран. — Мы же к ужину вернемся, а то и раньше.

И вновь пауза — отец молчал, хотя вопрос был совсем простой.

— Она теперь редко вас видит. Попросила, чтоб зашли. Тебе сложно? Почему я должен тебя уговаривать?

Нет, Турану было не сложно. Хотя в последнее время вид матери и ее разговоры производили гнетущее впечатление. Он, конечно, жалел ее и в то же время старался видеться как можно реже, из-за чего его слегка мучила совесть.

— Всё, давай! — Отец шагнул за ворота, но потом, словно устыдившись своей суровости, остановился. Поглядел на сына и, когда тот выходил из гаража, легко хлопнул по плечу.

Туран ни разу не видел, чтобы Борис Джай-Кан смущался, он не привык к отцовским проявлениям чувств, даже таким сдержанным, — и неуверенно улыбнулся в ответ. А фермер уже спешил к сараю, откуда двое молодых батраков выводили низкорослую бесхвостую лошадь.

* * *

Мика, прыгая на одной ноге и натягивая на вторую башмак, едва не улизнул через заднюю дверь.

— Стой! — Туран ухватил его за соломенные вихры на темени. — Никуда ты не пойдешь.

— Чего это?! — заголосил младший брат. — Пусти! Мне надо!

— Отец сказал, едем к Железной горе.

— Не хочу к горе! — Мика попытался вырваться. — Там старики эти!

Мальчишка не любил Знахарку и ее брата, которого все называли Стариком. Они вечно пичкали его полезной, но невкусной кашей из карликовой кукурузы, а старуха еще заставляла открывать рот и высовывать язык, который долго рассматривала. Потом она щупала ему бока и мяла живот сухими сильными пальцами.

— Правильно, к старикам и едем, — кивнул Туран.

— Зачем? Не поеду!

Мика смешной, конопатый, лопоухий. Когда сердится, щеки у него краснеют, а между бровей пролегают две морщинки, одна короткая, другая длиннее. Он дернулся, но Туран крепко держал его за волосы — у Мики аж слезы выступили от возмущения.

— Батя сказал, Знахарка микстуру новую сделала, которая матери может помочь. Надо Знахарке отвезти продуктов и забрать лекарство. Прямо сейчас выезжаем. Ты что, не хочешь, чтоб мать выздоровела?

— Ты сдурел! Конечно, хочу! — оскорбился Мика. — Я только ехать не хочу! Я вчера силки…

— На «Панче», — перебил Туран.

— Я… Ого! — Мика замолчал, от удивления открыв рот. Потом мотнул вихрастой головой и добавил огорченно: — Не, все равно не могу, дела у меня… Да отпусти ты!

Но Туран не отпустил, зато отвесил Мике подзатыльник, чтобы не вырывался. Наклонив голову брата влево, вправо, потом вперед и назад, внимательно осмотрел кожу. И правда — сыпь между ключицами и немножко за ухом. Но из-за такой ерунды ехать к Знахарке?..

— Батя сказал — обязательно едем вдвоем. И к матери перед дорогой велел зайти.

Мика что-то еще возмущенно бубнил, но Турану было не до него. Прикрыв заднюю дверь, он потащил брата по темным коридорам. Оба они не любили ходить в дальнее крыло дома, в комнату, устланную толстыми коврами, приглушающими звуки шагов. На полу здесь стояла большая старинная ваза, треснувшая, с облетевшей позолотой, над кроватью висели древние картины в резных рамах. А на самой кровати под лоскутным одеялом лежала мать. В комнате всегда было закрыто окно и всегда горела свеча в блюдце на табурете.

Мама казалась старухой, хотя была намного младше отца. Она почти выжила из ума, лихорадка изуродовала ее лицо и иссушила мозг.

Верткий Мика, который обычно и минуты не мог усидеть на месте, жался к Турану. Братья встали у изножья кровати, непроизвольно стараясь держаться подальше от матери. Та громко дышала, темные волосы разметались по подушке. Лицо покрывали глубокие морщины, будто трещины в земле. Лихорадка так и называлась — земляной. Из-за болезни кожа пересыхала и лопалась. Больной постоянно не хватало влаги, она много пила, но нарушенный обмен веществ — мудреное выражение, услышанное Тураном от паломника-лекаря из киевского Храма, — неотвратимо сводил ее в могилу.

Глядя на сыновей лихорадочно блестящими глазами, мать приподнялась на локте и выпростала из-под одеяла тощую руку.

— Дети мои! — произнесла она с надрывом, и Мика вздрогнул.

В последнее время в голосе матери появилось что-то пугающее, незнакомое, будто вместо нее говорил чужой человек.

— Уезжайте! — сказала эта незнакомая старая женщина. — Уезжайте быстрее. Ну же, ну!

Она вдруг заплакала, зашмыгала острым длинным носом — а ведь раньше он не казался Турану таким уж длинным — и замахала на сыновей руками, будто на цыплят, которых хотела отогнать под навес, потому что в небе показался ястреб.

Это было совсем неприятно. Мика вцепился в локоть Турану, тот ухватил брата за плечо и, пятясь, потащил его из комнаты. Вслед им неслись всхлипывания и неразборчивые причитания.

Выбравшись из дома, братья перевели дух. Стало светлее, солнце поднялось над затянутым дымкой горизонтом. Вскоре начнется такая жара, что почти вся живность, обитающая на просторах южной Пустоши, попрячется по норам и старым подвалам.

От ворот доносился голос отца — Борис распределял между батраками работу на день, хотя те обычно и сами знали, что делать. На ферме явно что-то происходило, но Туран никак не мог понять, что именно.

Братья вошли в гараж и молча полезли в кабину «Панча». После встречи с матерью говорить не хотелось. Туран завел мотор, тот запыхтел, зарокотал и выплюнул через трубу облако копоти. Мика потянулся к свисающему с потолка тонкому тросу с деревянной «грушей» на конце, собираясь огласить ферму ревом гудка, но Туран перехватил его руку.

— Не надо, — сказал он. — Мать напугаешь.

Не зря Назар брал хозяйского сына в поездки на соседние фермы, к дамбе — огромному бетонному сооружению, одиноко стоящему посреди степи, — и к Железной горе. Теперь Туран уверенно вывел грузовик из гаража и повернул, огибая один из больших ветряков, снабжающих ферму электричеством.

Поместье окружал частокол с натянутой поверху колючей проволокой. За высокими воротами шла дорога; если поехать по ней влево, то к полудню попадешь к разрушенному мосту, за которым стоит Дворец, а если от развилки взять вправо, то в конце концов пересечешь речку Сухую. Вообще-то Сухая и не река вовсе, просто в мокрый сезон, когда подолгу льют дожди, там собирается вода, превращая русло в бурный ручей.

Столпившиеся у ворот батраки оглянулись. Мика заерзал на сиденье и пробормотал:

— Ого, сколько их.

Борис что-то втолковывал Назару, а тот поглаживал приклад тяжелого четырехствольного ружья, которое обычно висело в мастерской на стене. Когда «Панч», извергая клубы дыма, подъехал ближе, отец шагнул к нему, и Туран приоткрыл дверцу.

— Заходили к матери? — спросил Борис.

Сын рассеянно кивнул, думая о предстоящей поездке; он впервые в одиночку — Мика не в счет — отлучался из дома так далеко, да еще на «Панче». Фермер помедлил, будто собираясь с мыслями, и сказал:

— Не гони, езжай осторожно. Слышишь?

— Слышу, — ответил Туран. — Не буду гнать.

— Не суетись, если наткнетесь на матку ползуна. Ползуны шума двигателя боятся. Задержишься — переночуете у Знахарки, я разрешаю. На платформы не засматривайся, если появятся, а то въедешь во что-нибудь. Всё, тусклого вам солнца!

— Тусклого солнца, — откликнулся Туран, а Мика нетерпеливо махнул отцу рукой.

Борис отвернулся, пошел вдоль ограды. Батраки открыли ворота, Туран вдавил педаль, и машина поехала. На этот раз он не успел помешать младшему брату — тот схватился за «грушу» на конце тросика и дернул что было сил. Протяжно взвыла сирена, в конюшне заржали лошади, утробно хрюкнула свинья в сарае. Если кто еще спал на ферме, то теперь уж точно проснулся.

Частокол остался позади. В зеркале Туран увидел, как затворились ворота. И тут же притихший было Мика, распахнув дверцу, полез из кабины.

— Не поеду я с тобой! — крикнул он, встав на подножку. — Хоть и на «Панче» — не могу! У меня важное дело!

— Стой! — Не отпуская руля, Туран схватил брата за плечо. — Куда лезешь на ходу?! Под колеса захотел?

Он втянул Мику обратно, захлопнул дверцу и отвесил ему подзатыльник.

— Ну так останови, чтоб не на ходу! — заныл Мика, потирая ушибленное место.

Грузовик ехал по дороге из укатанного щебня, справа тянулась ограда фермы, слева — каменистая равнина, окутанная дымкой. Среди камней торчали обломки бетонных плит и кирпичной кладки, заросшие колючим кустарником. Возле толстой ржавой трубы, врытой в склон холма, виднелась разноцветная куча гнилья — туда вывозили мусор.

Мика все не успокаивался:

— Останови! Не могу я сейчас уехать!

— Да почему?

В Туране боролись противоречивые чувства. С одной стороны, надо показать брата Знахарке, раз отец так хочет, с другой — сыпь-то и правда ерундовая. Мику всякий раз такая покрывает, если он на солнцепеке долго побудет. Туран предпочел бы сам прокатиться по Пустоши: слишком уж брат беспокойный, вечно крутится, болтает без умолку. Как с ним целый день в кабине просидеть? Это ж немыслимое дело!

— Я силки на ползунов поставил! — объявил Мика, шмыгая носом.

— Врешь! — удивился старший брат. — Когда успел?

— Ничего не вру! Вчера успел. Вечером батя с Назаром в гараже копались, а я с ужина пораньше убег. Ты что, забыл?

— Забыл, — признался Туран. — Теперь вспомнил. Точно, тебя не было, когда компот давали. Брута еще ворчала. Так ты говоришь…

— Говорю — силки!

Видно было, как Мике хочется без всяких объяснений выскочить из кабины, но он не решался, опасаясь еще одного подзатыльника. Да и прыгать на ходу из здоровенного «Панча» действительно опасно.

— Я девять силков поставил. За мельницей, у старой скважины на краю поля, в кустах, где скелет хамелеона лежит, ну и еще… Отпусти, как мне ехать?

— Мда-а, — растерянно протянул Туран. — Выходит, что никак.

Мика ловко обращался с силками. То ли места правильные выбирал, то ли еще что, но без добычи никогда не оставался. Ночью ползуны далеко отползали от холмовейников в поисках пищи, а днем прятались, так как на солнце, особенно в сухой сезон, быстро гибли. Потому и нельзя оставлять ползуна в силке на целый день — тварь издохнет и протухнет. Тут Мика прав. Но с другой стороны…

— Да о чем я думаю! — Туран хлопнул ладонью по рулю. — Как я тебя отпущу? Ну, соберешь ты ползунов, а дальше что? Большое солнце начнется — куда денешься? Придешь на ферму, скажешь бате: меня Туран из машины вытолкал? Нет уж!

— Не приду! — возразил Мика. По шальным блестящим глазам было видно, что он уже все продумал. — На ферме никто не узнает, что я с тобой не поехал. Я до обеда ползунов соберу, а когда большое солнце начнется, вернусь и в дальнем сарае спрячусь, в том, что над обрывом. Туда никто не ходит, ты ж знаешь. Пустой он, чего туда ходить.

— Над обрывом?

— Я там весь день просижу! Ползунов освежую, шкурки развешу, мясо завялю. У меня там кадушка заготовлена, в сарае, и вода с солью, и ножик, и скребок. Честно! Я даже еду в тряпки завернул, в сене спрятал…

Мика с надеждой глядел на брата.

Ограда осталась позади, «Панч» ехал вдоль кукурузного поля. Впереди, где дорога поворачивала, виднелся тот самый сарай над обрывом.

— Нет, — решил наконец Туран. — Не могу тебя отпустить. Если батя узнает…

— Да не узнает же! Слушай… — Мика схватил брата за локоть и горячо зашептал, перегнувшись через рычаг переключения передач: — Я тебе половину шкурок отдам. Нет, все! Кроме одной! А мясо мне, я на духовую трубку его обменяю у Шипа и на дротики. Мы с Шипом уже договорились. А шкурки — тебе! Я приманку для силков почти декаду собирал, столько личинок натаскал! Во все силки ползуны попались, точно говорю, они красных личинок знаешь как любят? Девять силков, тебе восемь шкурок! Я их сам оскоблю и высушу. На восемь шкурок ты себе… ты себе пистолет старый на базаре сменяешь! И патроны к нему, целую коробку!

Это решило дело.

«Панч» подъехал к развилке, дольше медлить было нельзя. За пограничным холмом начиналась территория, где мальчишке лучше не бегать без присмотра взрослых. Там обитали шакалы и панцирные волки, к тому же по округе шастали люди атамана Макоты.

В общем, пора было принимать решение.

— Ладно, — сказал Туран, притормозив, и брат тут же распахнул дверцу. — Стой!

— Ну чего еще? — заныл Мика. — Давай быстро, солнце встает!

Оно и правда вставало — почти целиком поднялось над холмами. Скоро начнется жара. Если не поторопиться, попавшие в силки ползуны быстро стухнут.

— Поклянись, что соберешь ползунов так, что никто не заметит, и сразу в сарай.

— Чем поклясться?

— Поклянись… поклянись здоровьем матери.

— Ладно, — сказал Мика, вывернувшись из-под руки брата. — Клянусь.

— И дождись меня вечером. Увидишь «Панч» на дороге — сразу беги к нему и садись, вроде как все время со мной ездил.

— Клянусь, клянусь! — Мика соскочил с подножки и помчался к заброшенному строению над обрывом.

Туран крикнул вслед:

— Учти: обманешь меня — мы с тобой враги! Понял? И мать умрет, если ты клятву нарушишь!

— Не умрет, не умрет! — прокричал Мика в ответ, не оборачиваясь.

Туран утопил педаль газа и навалился на руль, объезжая пограничный холм.

* * *

Когда солнце поднялось на два кулака выше горизонта, он включил радио.

Пришлось долго крутить ручку настройки, слушая шипение, свист, треск и неразборчивые голоса. Антенна на «Панче» была так себе, это не тарелка, которую Назар поставил на крыше дома. Туран услышал древнюю музыку — механик говорил, что у предков она называлась джазом, — потом неразборчивый голос.

Ферма давно скрылась из виду, «Панч» ехал по заросшему бурьяном пустырю. Миновал покосившуюся решетчатую громадину, темно-рыжую от ржавчины. По словам Назара, когда-то такие вышки служили опорами для проводов, по которым на дальние расстояния передавалась электроэнергия. «Ну и странный мир был у предков», — всякий раз думал Туран, завидев это удивительное сооружение.