— Чего поднялась ни свет ни заря? — Славик уселся напротив Алёны. Взял чашку с кофе.

— Привычка, — с европейской непринужденностью ответила Алёна. Выработанный за годы жизни за границей акцент никуда не пропал, но стал менее заметным. — В Британии на работу обычно приходят к восьми утра или даже к семи — если этого требуют обстоятельства. Не могу быть «совой», я прирожденный «жаворонок».

— Понятно, — нейтрально ответил Славик. Отпил из чашки.

Алёна по корректной европейской привычке пыталась поддержать вежливый разговор. Славик слушал краем уха:

— …Знаешь, эти проблемы с унификацией понятий в Google, когда в английском подразумевается одно, а на немецком получается…

— Минутку! — зацепившийся за ключевое слово Славик выпрямился. — Ты хорошо знаешь немецкий язык?

— Смеешься? Говорю как на родном.

— Еще минутку! Подожди!

— А что случилось?..

Славик примчался обратно через сорок шесть секунд. В руках держал перевязанную желтоватой шелковой ленточкой стопку писем.

— Можешь перевести?

Алёна взяла первый конверт, открыла. Вынула исписанную перьевой ручкой бумагу. Пробежалась взглядом по строчкам.

— Это личная переписка, судя по всему. Мне кажется, неудобно…

— Забей. Моя… Ну да, моя бабушка умерла. И оставила за собой кой-какие семейные секреты, — Славик одновременно врал и говорил правду. — Переведи письма, а? Ну очень прошу!

— Пойдем. — Алёна встала, забрала конверты. — Покурим на лестнице.

Выбрались на чистенькую лестницу, поднялись выше, к окну на двор. Алёна уселась на крашенный белым подоконник, скрестив ноги. Славик нарочно отвел взгляд.

— …Подписано бароном Альбертом фон Фальц-Фейн, — Алёна начала изучать письма. — Ого! Весьма известный человек, меценат, спонсор некоторых фондов — культура, искусство, живопись… К твоей бабушке обращается как к близкой подруге, «моя дорогая, милая». Он что, был ее любовником?

— Нет, — уверенно ответил Славик. — В советские времена? Совершенно невозможно! Что еще?

— Да ничего особенного. Сплошная бытовуха — куда ездил, с кем общался, сколько проиграл в казино Монако. Чума и холера, писать русской подруге о пятидесятитысячном проигрыше в рулетку, представляешь? В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году!

— Почему бы и нет? Горбачев, перестройка и все такое…

— Так или иначе, забавная переписка. Вот гляди… — Алёна извлекла новую открытку и прочитала громко: — «Сегодня ровно восемьдесят лет! Помни! Твой вечно — Альберт». Открытка датирована первым августа 1994 года. О чем именно твоя бабушка должна помнить, уяснил? Очень странно — дата, фотография…

— И чего? — не понял Славик.

— И ничего! — внезапно озлилась Алёна. Передала Славику открытку. — Посмотри!

Славик опять ничего не понял. Повертел карточку в руках, отметил дату и фирму — Бундеспочта, ФРГ, Мюнхен, 1994. На открытке дама в пышном платье и какой-то офицер с аксельбантами, множеством орденов и при ленте с саблей.

— Эрцгерцог Франц-Фердинанд с супругой, — пояснила Алёна. — Наследник престола Австро-Венгрии.

— И что? — повторил Славик.

Алёна тяжко вздохнула и хотела было высказать необразованному Славику все, что она думает, но тут открылась дверь квартиры — одним лестничным пролетом ниже, в зоне прямой видимости.

Серега. Морда чуть заспанная, хитрая и одновременно обеспокоенная:

— Чего тут сидите? Не холодно на лестнице? Мы вас обыскались! А ну домой…

— Домой, значит, домой, — моментально среагировала дисциплинированная Алёна. — Славушка, давай поднимайся. Пойдем еще кофе выпьем.

— Не Славушка, а Славик. Терпеть не могу когда меня так называют!

— Договорились. Наташка наверняка уже завтраком озаботилась, опять будет закармливать насмерть. Славик, ты можешь приготовить специально для меня тосты?

— Еще чего! Будешь есть обычные бутерброды. С докторской колбасой. Тут тебе не «Астория».

— Докторская? О, вкус босоногого детства!

Славик забрал раскиданные по подоконнику старые письма, заново перевязал ленточкой и пошел вниз по лестнице, к гостеприимно распахнутой двери. Где-то в недрах квартиры добродушно переругивались Серега с Натальей.

…Дом. Это мой дом.

* * *

— Некоторые узелки мы распутали, — сказала Алёна после завтрака. — Славик, можно было и самому сообразить: если господин Кейлин до семнадцатого года действительно являлся адвокатом владельца заповедника Аскания-Нова, то есть старого Фридриха фон Фальц-Фейна, неудивительно, что старушка общалась с наследниками этой обширной семьи… Родилась она в тысяча девятьсот двадцатом?

— Девятнадцатом, — поправил Славик.

— Следовательно, ее приятель, ныне живущий в Лихтенштейне, старше на семь лет — ого, да ему под сотню! — Алёна включила ноутбук и вылезла на родной Google. — Жив-здоров, сразу видно человека старой закалки. Теперь по поводу нескольких открыток, на фоне прочих выглядящих необычно. Я отобрала шесть, смотрите…

Лондонская филологесса выложила в рядок полдюжины почтовых карточек, включая ту самую, с фотографией эрцгерцога. На прочих были изображены виды городов или невинные пейзажи.

— Самые обыкновенные открытки, — откомментировал Серега. — В чем проблемы?

— Текст. — Алёна по очереди перевернула карточки. — Две напоминают об исторических датах и непременно слово «Помни!». Первая мировая война, август девятьсот четырнадцатого — бабушка Славика тогда не родилась, а барону исполнилось всего два года. Вторая посвящена — вы не поверите! — девятисотлетию взятия Иерусалима крестоносцами Готфрида в тысяча девяносто девятом году, я проверила на сайте энциклопедии «Британика», все верно… На открытке фотография храма Гроба Господня в Иерусалиме, отправлено из Тель-Авива пятнадцатого июля, точно в день сомнительного юбилея… Славик, твоя бабушка увлекалась историей?

— Откуда я знаю? Я ее видел только в детстве, разок-другой! Но книжек по истории в доме нет…

— Компьютер в гостиной? — вздернула бровь Алёна.

— Не смотрел, он запаролен…

— Понятно. Едем дальше. Последние четыре карточки совсем невнятны. Как, по-вашему, что означают фразы «Рейкьявик открыт» или «Открылось в Неаполе»? Больше ничего, только подпись, инициалы — ФФ. Даты отправления к каким-либо известным событиям не приурочены. В списке городов еще Барселона и Реймс. Ничего не понимаю. Что у них там наоткрывалось?

— Выставки, фестивали? — разумно предположила Наталья. — Он ведь искусством занимается?

— Сейчас посмотрим, — Алёна вернулась к ноутбуку. — Рейкьявик, январь девяносто девятого… Ничего. Никаких крупных мероприятий международного уровня. Барселона? Тоже пусто…

Расследование если и продвинулось, то лишь на один крошечный шажок вперед — Славик решил, что Фальц-Фейн вполне мог оказаться загадочным иностранцем, навещавшим мадам Кейлин в больнице и появившимся на кремации, однако прямых подтверждений тому не было. Да и вряд ли престарелый барон отправился бы в Питер из своего Лихтенштейна, девяносто шесть лет — это вам не шуточки. Впрочем, фотографию из Интернета надо распечатать и отнести сестрам в Мариинскую, вдруг опознают?

Серега с Натальей собрались в кино и зазывали Славика, однако тот сослался на несуществующие дела и остался дома. Алёна отправилась в «Асторию», упомянув о двух деловых встречах, — какие дела могут быть в воскресенье? Ах, «бизнес»? Ну тогда извиняйте, бизнес-леди, — вы сами этот путь выбрали.

— Соседи у тебя буйные, — заявил Серега, завязывая шнурки на ботинках. — Часа в три ночи в стену будто тараном молотили, мы еще заснуть не успели…

— Соседи? — Славик почесал в затылке. — В квартире напротив живет вполне приличная пожилая пара, преподаватели, со мной всегда здороваются. Неужто шумели?

— У них там словно шкаф упал, причем раза четыре подряд, — проворчал Серега, кивнув на стену прихожей напротив входа в гостиную.

— Пить надо меньше, — ответил Славик. — С той стороны — лестница. Ладно, народ, заходите еще…

— Вечером, — кивнула Наталья. — Мы же в кино с сумкой чистого белья не попремся? Потом заберем.

Отправив восвояси гостей, Славик вышел на лестницу — никакого грохота он не слышал, спал как убитый. Краска на стенах не поцарапана, никаких разбитых бутылок или — фу, гадость какая — использованных шприцев, частенько валявшихся на лестничных клетках дома на Ленской. Люди здесь обитают порядочные, в основном старики или богатенькие буратины, купившие престижные квартиры в центре во время риэлтерского бума начала века.

Сереге наверняка почудилось.

Вернулся, разыскал в карманах куртки блокнот с записями, попытался оживить большой компьютер. Сидел больше часа, но безуспешно: коды не подходили. Может и впрямь, поступить по серегиному совету — форматнуть жесткий диск и заново установить систему? Нет, ни в коем случае! Если бабушка что-то прятала, это самое «что-то» могло оказаться именно в…

Да мать-то вашу! В чем дело?

В коридоре ощутимо грохнуло, чашка с чаем, стоявшая возле клавиатуры, слегка подпрыгнула. Славик опять выскочил на лестницу — пусто, ни души. Соседи сверху развлекаются? Ничего подобного!

И тут Славик впервые заметил некую странность, на которую прежде внимания не обращал. Ковров в квартире не было, нигде. Голый паркет, по стенам обои разной степени красноты, да и не любил Славик ковры: пылесборники, чистить замаешься. Однако, по правую руку, в пяти шагах по направлению к кухне, за открытым гардеробом темного дерева висел прямоугольный ковер размером метра два на полтора — черно-бежево-зеленый, с двумя пятнистыми ланями, пасущимися на лужайке. Китайский новодел, но вполне приличный — на фоне архаичной обстановки квартиры выглядел он чуть нелепо. Больше того, ковер по краям тщательно прибит мебельными гвоздиками с широкими круглыми шляпками, просто так не отдерешь.