На основе этого соображения (про Бушкова, в смысле) возникает идея: может, нас в какой параллельный мир занесло? Глупости. Не бывает параллельных миров. Только Амбера Желязновского со всеми примочками, причиндалами и разборками нам не хватает. Выкини из головы. Но что же это тогда?

Через главную дверь не пойдем. Монахи заметят. Убираем все следы пребывания. Злополучная бумажка с чертиком отправляется в очаг, блюдо и кувшин — на кухню, в общую свалку посуды, хозяева не разберутся. Пятьдесят центов с Кеннеди давно изъяты. Ручку — в карман. Перетопчется трактирщик без подарка. Может, отпечатки пальцев на столе и посуде вытереть? Тьфу, это уже паранойя.

Самое главное в другом: нет в доме современной техники. Никакой. Телефон, телевизор, видео, электропроводка, центральное отопление отсутствуют как данность. Никаких следов цивилизации. Даже конфетной обертки не найти. Дер-ревня!!

Надо уходить. Дворами-огородами. Так сказать, спланированное отступление на заранее подготовленные позиции.

Детишки шарахаются. Вышла дебелая полная баба на крыльцо. Заорала. Ничего, мы гордо маршируем мимо, не обращая никакого внимания. Мужа у нее в доме нет, как видно, в поле работает. Сама склочница в драку не полезет. Черт подери, какой же у них язык?

Казаков выбрался на дорогу примерно в полукилометре от деревни. Как раз там, где сходились два тракта. Перекресток отмечал невиданный дорожный знак — здоровенный каменный крест, потемневший и замшелый. В камне выбит едва различимый, стершийся со временем, текст.

Да это ж латынь! Только в этом древнем языке многие предложения заканчиваются словом «est». Ладно, и на эту деталь не обратим внимания. Пойдем-ка домой. Дел еще невпроворот.

* * *

Дел много, ничего не скажешь. Первое — самое неприятное. Похороны. Погода теплая, от трупов уже начинает слегка тянуть запашком. Забрать все ценное — одежду (ее потом постирать можно, неподалеку обнаружилось болотце и маленькое озерцо), документы. Часы. Личное оружие. Когда оказываешься в таком неприятном положении — ничего не ясно и ничего не известно, — пригодится любая вещь. Следовательно, хоронить лучше в исподнем. Никакое это не мародерство, не думайте.

Почва здесь песчаная, легкая. Четыре часа на рытье ямы. Глубина метра два. Положить трупы. Ровненько и аккуратно, потому как даже к мертвому человеческому телу надо питать уважение. Недаром у древних германцев первейшим правилом считалось предать земле тело усопшего. Хоть война вокруг, хоть ураган. Засыпать яму. Место отметить — взгромоздить здоровущий пень.

Спите. Может быть, вам сейчас куда получше, чем мне. А молиться над могилой мы не приучены. Просто спите.

Что дальше? Помыться. Снова дать сигнал в молчащий эфир. Выкопать на южном склоне оврага пещерку, продукты хранить. Сюда солнечные лучи не заберутся, а песок сыроватый. Прохладно.

Уже вечер наступает. Шалаш строить не имеет смысла — кунг вертолета отлично защитит от дождя, если таковой вдруг изволит пролиться на эту непонятную землю. Приготовить поужинать. Что для этого нужно? Верно, кострище. Только не пионерское, а правильное. Обложенное камушками. Только сейчас оные камни собирать не время, как верно глаголил какой-то библейский пророк. Время собирать камни наступит завтра.

Завтра и наступило. Казаков сам не запомнил, как запросто вырубился у костра. Три дня постоянного напряжения дали себя знать. Он бы и дальше бдел, да что-то говорило: нефиг. Никто не прилетит. И не появится из-за холмов французская полиция, не угостит шоколадом и коньяком «Д’Артаньян». На хрена нам шоколад? У нас мед есть. Причем очень хороший. Свежеворованный.

Солнце било в глаза. На часах — десять утра. Новая странность. Вчера спьяну (да какое там спьяну, от силы полтора стакана слабенького вина) улегся возле кострища, рассчитывая поразмышлять, да так и заснул. Ночью поднялся ветер. Сухая трава на дне ложбинки занялась. Сгорел бы как пить дать.

— Ну, спасибо, — сказал Казаков неизвестно кому, поднявшись и оглядевшись. Угольки, брошенные на подсохшие золотистые заросли травы, почему-то погасли. Никакого пала. Будто затоптаны. Ну точно, затоптаны. А вот этот забросан землей. Тут что, кто-то был? Неведомый благодетель, ангел-хранитель? Только почему-то никаких следов на песке. А ты — сам дурак. Не маленький и не в пионерском лагере. Последствия представляешь? Лесной пожар? Во было бы весело!

Так что изволь быстро подняться и делать нормальный костер. С каменными стеночками, чтоб ни искорки ветер не унес. И траву в радиусе трех метров выдрать. До голого песка.

Но вначале — нажать на неприметном приборчике несколько кнопок и вновь оповестить окружающий мир о своем бедственном положении. Молчит эфир. Будто умерли все. Или даже рождаться не собирались.

Первейший враг одиночки — бездеятельность. От нее можно сойти с ума. По-настоящему. Всегда и постоянно нужно что-то делать. Работать. Заниматься приготовлением вкусной пищи — трав здесь полно, можно поэкспериментировать. Пойти в лес и собрать полный котелок малины, она здесь спелая и невероятно крупная. Сбежать от медведя — тоже дело. Не один господин С. В. Казаков, 1979 года рождения, русский, высшее и так далее, малину любит.

Мишка появился неожиданно, как из-под земли. Просто вывалился из кустов, повел лобастой башкой и уставился изумленно. Кто тут в его владения вторгся?

— Пардон, мсье, — сглотнул Казаков, осторожно отступая. — Я, с вашего позволения, пойду?

Медведь вопросительно рыкнул и подался вперед. Опомнился Казаков только в своем импровизированном лагере. В кунге аппарата. К-250 — машина крепкая, медведь не взломает. Внутрь пробраться сложно, а разбитый фонарь кабины слишком узок. Зато косолапому не понадобилось собирать ягоды самому — полный малиной котелок был позорно брошен прямо там, в зарослях. Придется вернуться и забрать.

Живая природа напоминала фильмы Дэвида Аттенборо. Серия «Обитатели широколиственных лесов». Казаков за всю жизнь не встретил столько зверья, сколько за неделю, проведенную в странной Франции. Правда, зверье было насквозь обыкновенное, никакой экзотики вроде снежного человека или мамонта.

Медведи. Однажды забрел волк, но сбежал, перепугавшись двуногого. Зайцы прыгали по ночам. Барсуки пыхтели. Птиц — великое и непуганое множество. На пятый день Казаков остался без еды: в пещерку заявились лисы и нахально уволокли окорока с сыром. Увидеть оленя или лань — в порядке вещей. Если их не шугать, они живописно постоят неподалеку и на тебя тоскливо посмотрят. Что это, мол, завелось тут у нас, в нашей-то девственной фауне?

Шлялись кабаны — эти твари никого и ничего не боялись. Пакостные клыкастые чучела. Один поганый хряк, заявившись ночью, явно обуялся приступом деструкции и развалил «камин» Казакова. Вдобавок сожрал все, что нашел, и нагадил посреди стоянки.

А Казаков вкалывал. Вовсю. Каждый день от рассвета до заката. Принимал меры к обороне. Кое-что вспомнил из рассказов Жюля Верна, другому хорошо учили, до третьего сам додумался. Вокруг маленького лагеря с разбитым вертолетом посредине вскоре образовалось кольцо где хитрых, где простеньких ловушек, предназначенных как для человека, так и для четвероногих. Зато каждый день в рационе имелось свежее мясо, в основном жестковатая зайчатина. Но вскоре силки преподнесли два сюрприза — истошно визжащего маленького кабанчика размером с откормленного бультерьера и двух куропаток, по своей глупости попавшихся в петли. Кабанчик был совсем юным — еще с полосочками на спине. Вкусный, зараза. Только вот соль кончается.

Куропаток ночью сперли лисы, видимо, посчитавшие становище Казакова своими охотничьими угодьями.

Никто не приходил и никто не прилетал. Радио молчало. Время шло. Изредка Сергей чувствовал, что рядом присутствует кто-то непонятный, самую малость помогавший в сложных ситуациях. К примеру: сухопутный Робинзон копал волчью яму для непрошеных гостей, да так увлекся, что остался на ее дне. Выбраться можно, но долго. Стены осыпаются, а копать наклонный проход — испортить всю работу и зря потратить два часа. И тут вдруг подломилась сухая тонкая сосенка, рухнув прямиком в ловушку. По ней и выбрался. Да вот только, осмотрев пенек, понял — не сломалась она. Словно обрублена. И опять никаких следов.

Казаков приписал все странности собственной шизофрении — человек не может долго находиться совсем один. А тут даже робинзоновского попугая нет, не говоря уж о Пятнице. В таком случае всегда придумываешь себе виртуального помощника. Говоришь с ним, советуешься, рассказываешь всякую чушь…

Изредка Сергей ходил в деревню, в основном к вечеру или к ночи. Заниматься наказуемой мелкой уголовщиной. Для начал попятил здешний наряд — холщовые штаны, рубаху и замшевую куртку, вывешенные хозяйкой одного из домов проветриваться. Попутно обнаружил еще две деревни. И замок. Самый настоящий. Здоровенную каменную коробку, стоящую на вершине холма. На флагштоке — странный вымпел. Синяя полоска, желтая и красная. Немного на армянский флаг похоже, только цвета более насыщенные и стоят в другом порядке.