Глава восьмая

Высокая политика и низкие интриги

10 октября 1189 года.

Мессина, королевство Сицилийское.

Королева-мать жутко храпела. Всегда. И в молодости, и к годам куда более почтенным. Ходили слухи, будто именно из-за храпа Элеоноры Людовик VII Французский, ее первый муж, делил ложе с супругой крайне редко, а после отправления непосредственных обязанностей отправлялся отдыхать в соседнюю опочивальню, дабы не слышать раскатистого храпа своей ветреной жены.

Генрих Английский терпел Элеонору несколько дольше, ибо по-настоящему любил взбалмошную аквитанку. Однако те же самые злые языки утверждали: Генрих связался с Розамундой Клиффорд не в последнюю очередь из-за того, что королева просто мешала ему спать. Приобретя изрядный груз лет и опыт длительного тюремного заточения, божественная Элеонора Пуату вообще позабыла о том, что ночь есть время тишины и полного спокойствия, а потому изводила дам-камеристок храпом, более похожим раскаты отдаленного грома.

Нынешним утром пожилая камеристка по имени Жанна д’Эртон, заменявшая первую даму двора — госпожу Беатрис де Борж, оставшуюся в Мессине вместе с принцессой Беренгарией, — первой вошла в шатер Элеоноры и поморщилась. Создавалось впечатление, что в роскошной квадратной палатке почивает не великая королева, а распоследний конюх захолустного барона, вдобавок изрядно набравшийся минувшим вечером.

Мадам д’Эртон быстро подошла к ложу ее величества и тронула Элеонору за укрытое теплым пледом плечо. Королева, как и всегда, проснулась мгновенно.

— Что?

— Ваше величество, неприятные новости…

— Пресвятая Дева, утро еще не разгорелось, а уже что-то стряслось! Никак Ричард свернул себе шею?

Про себя Элеонора отметила, что таковую новость стоит отнести к приятным, нежели наоборот, но предпочла держать свое мнение при себе.

— Ваш сын пленен, — сообщила камеристка, делая каменное лицо.

— А вы, Жанна, говорили — плохие новости, — с облегчением вздохнула Элеонора. — Кем, Танкредом?

— Да, ваше величество.

«Значит, эти молодые авантюристы все-таки исполнили свой безумный план, — аквитанка приподнялась на локтях, удобно уселась на походной постели и приложила максимум усилий для того, чтобы скрыть улыбку. — Теперь все образуется. Танкред непременно обратится за посредничеством ко мне. А молодых людей стоит наградить… Потом придумаю, как именно. В конце концов, у меня в Аквитании недавно скончался граф де Монтегю, не оставив прямых наследников, следовательно, ему наследую я. Господину де Фармеру вполне можно будет даровать графский титул и земли Монтегю. Впрочем, нет, слишком жирный кусок. Столь целеустремленному и сообразительному мальчику больше подойдет должность при дворе».

— Дальше? — коротко вопросила Элеонора.

— С рассветом Танкред Сицилийский отправил посольство к вам, государыня, — ледяным тоном продолжила камеристка. — Прикажете вас одеть?

«Баловство одно, — подумала Элеонора. — Если я приму посланников Танкреда в таком виде, мир не перевернется. Сегодня можно наплевать на этикет. Главное — действовать быстро. Ричард наверняка не соглашается на условия норманна, и Танкред, скорее всего, попросит меня уломать возлюбленного сына. Надеюсь, у него хватит совести не требовать за Ричарда выкупа!»

— Просите немедленно! — приказала вдовствующая королева Англии и натянула шерстяной плед до подбородка. — Заодно… вина мне и гостям! Вы знаете, какое я люблю, Жанна.

Распоряжения самой влиятельной женщины Европейского континента выполнялись немедленно. В конце концов, Элеонора владычествует не только над Британскими островами, но и носит титул великой герцогини Аквитанской. Герцогство же Аквитания превосходит Францию по размерам почти в два раза, а по богатству — раз в восемь-девять.

…Спустя один колокол сицилийские посланники вышли из палатки, и на их смуглых лицах светилась оправданная надежда. Столпившиеся поодаль от шатра рыцари Львиного Сердца были бы готовы растерзать вероломных островитян, подло захвативших их любимого короля, но рядом находилась Элеонора, судя по всему, на редкость благосклонно принявшая посольство. Попробуй сказать хоть одно слово против решений королевы-матери, и… О последствиях лучше не думать. Элеонора славится упрямством Ричарда, твердостью Барбароссы и мудростью святого Бернара.

Прошло еще совсем немного времени, и на глазах изумленных англичан к шатру подвели оседланных дамскими седлами лошадей, из шатра появилась выряженная в ярчайшее зелено-оранжевое платье королева. Ее величество с эскортом в виде десятка сицилийцев и двух наваррских рыцарей-телохранителей торжественно отбыла к стенам города.

Надо полагать, делать большую политику.

Известие о пленении короля пришло в лагерь англичан после восхода солнца. Минувшая ночь выдалась тихой, штурм Мессины не велся, но осаду, разумеется, снимать не торопились. Внезапно со стороны осажденных прилетела стрела с посланием к герцогу Йоркскому, коннетаблю английского войска и королеве Элеоноре. Депеша за подписью Танкреда была обернута вокруг древка, ее заметили и немедля переправили по назначению.

Далее начался переполох.

Танкред в самых куртуазных выражениях извещал английских военачальников, что имел честь пленить короля Ричарда, посему требует отвести войска от стен, принять посольство сицилийцев и вообще прекратить всякие активные действия против столицы островного королевства. Йорк вначале не поверил и отправился к палатке Ричарда — проверить. Выяснив, что бесследно исчезли не только король и его фаворит-менестрель, но и оба оруженосца, запаниковавший Йорк понял: Танкред не блефует.

Герцог приказал немедленно будить Элеонору и обеспечить безопасность сицилийских гонцов. Безумное предприятие Львиного Сердца, собиравшегося открыть ворота Мессины практически в одиночку, провалилось, жизнь короля под угрозой, а там и до срыва крестового похода недалеко.

Королева-мать с самым царственным видом въехала в широко распахнутые ворота Мессины (которые, впрочем, немедленно затворились за ней, ибо настроения в английском лагере царили угрожающие — многие шевалье, несмотря на строжайшие приказы вышестоящих, рвались в бой, желая освободить своего возлюбленного монарха). Кортеж проследовал к коронному замку, Элеонора с удивительной для ее возраста легкостью поднялась по длинной лестнице на самый верхний этаж, и охрана Танкреда распахнула перед знаменитой аквитанкой неприметную дверь.

В большой комнате под самой крышей, уже начавшей нагреваться на утреннем солнце, находились трое — сам Ричард, неизменный Бертран де Борн и оруженосец короля мессир де Краон. У последнего почему-то была перевязана голова.

— Матушка! — Ричард вскочил с укрытой мехами скамьи, но тут же шарахнулся в сторону. Яда в улыбке Элеоноры Пуату хватило бы на отравление всего английского войска и даже французам немного осталось бы. Королева, прищурившись, шагнула вперед, презрительно-небрежно изучила обстановку, смахнула перчаткой пыль с табурета и непринужденно уселась. Ричард кашлянул, еще плотнее прижался к стене и воззрился на мать с умоляющим вопросом. Бертран де Борн сделал вид, будто его здесь вовсе нет, и навострил уши.

— Я была бы счастлива, — проворковала Элеонора, добродушно улыбаясь сыну, — если бы в тот вечер, когда я и ваш батюшка, король Генрих, решили вас зачать, в Тауэре сломалась бы постель или на короля напала мужская хандра. Увы, но ничего подобного не случилось, зато теперь мне приходится расхлебывать последствия собственной недальновидности… Вас удобно устроили, сир?

— Вполне, — проскрипел Ричард. — Это мерзавец…

— Какой мерзавец? — пунктуально уточнила Элеонора, с интересом рассматривая роскошный синяк на физиономии отпрыска. Багровая отметина уже начала расплываться с переносицы под оба глаза. Пройдет еще пара дней — и Ричард станет походить на выходца из могилы. — Тот, что надавал вам тумаков? Воображаю, как вы будете выглядеть в церкви в момент венчания с принцессой Беренгарией. У меня такое чувство, что вуаль придется надевать отнюдь не на невесту.

Из дальнего угла донеслось сдавленное хрюканье — де Борн пытался не расхохотаться. Элеонора перевела взгляд на менестреля и снисходительно осведомилась:

— Мессир, я невероятно удивлена, отчего вы не удержали своего… э-э… сюзерена от очередной глупости? Кажется, верный друг обязан давать королю разумные советы, а не только плодить скверные вирши.

— Ах, государыня, — хорошо поставленным баритоном произнес де Борн, — всем известно, что я преуспеваю лишь в скверных виршах, но не в хороших советах.

— Если так, — парировала Элеонора, — я лично напишу эпитафию на вашу гробницу. Говорят, я сочиняю неплохие стихи.

— Это великая честь для меня…

— Матушка, — промычал Ричард, исподлобья наблюдая за аквитанкой.

— Сейчас я вам не матушка, а королева Англии, — резко ответила Элеонора. — С матушкой вы пообщаетесь вечером, в приватной обстановке.

— Ой-е-ей, — шепнул менестрель. — Могу лишь пособолезновать королю.

Элеонора все слышала, на ерничанье де Борна внимания не обратила. Этого обормота уже ничем не исправишь.