— Очень…

— Тогда продолжу. Мне здесь все обрыдло. Отдел наш разгоняют, потому что народ из ментовки линяет, и остатками нашего личного состава укрепят иные периферийные подразделения. А у нас в отделе пять человек осталось, все увольняются. Я в этом смысле единственный, у кого есть перспектива. Перевожусь в центральный аппарат, причем на хорошее место, но об этом позже. Итак. Предложение: я беру твой паспорт и уезжаю в страну эмигрантов. А ты берешь мой паспорт, переезжаешь в мою квартиру и становишься мной. Всего-то дел.

— Я… милиционер? — исторг я нервный смешок.

— Стоп-стоп-стоп! — Юра помахал в воздухе распяленной пятерней. — Не вся сказка сказана. Тут много технических подробностей. И с документами надо все решить, и квартиру твою продать, и машину, и объяснить тебе кучу всего, чтобы ты в дерьмо с разбегу не въехал… Но в милиции служить тебе и не надо. Месяц-два посидишь в министерстве для отвода глаз, щеки пораздуваешь, а после — рапорт об увольнении, и свободен.

— В каком еще министерстве?

— А это отдельная история, — со значением произнес товарищ. — И вот какая. Месяц назад отбросил коньки мой дед в деревне. Ну, съехались все родственники на похороны — благо час на электричке от Москвы пилить, не упаришься… Подъезжает и мой двоюродный дядя со своим кортежем. Он же и ресторан местный снял под поминки, и все проплатил… Дед в нем души не чаял, нянькался с ним все его детство. И он деда любил. Даже когда в вице-премьеры выбился, не раз его навещал. Ну, стол, поминки, я в милицейской форме, чтобы обратно на машине в Москву без приключений доехать… И подзывает меня мой вице-дядя, обнимает за плечи по-родственному, интересуется судьбой и по пьяному делу и общему нашему кровному горю сетует, что времени у него нет за судьбами близких уследить, аж стыдно ему за это. Ну а я ему плачусь: не жизнь в милиции, а чернуха, а потому придется мне вскоре уходить в неведомые дали народного хозяйства. А он: не торопись, я тебе придумаю синекуру. Вот телефончик моего помощника, напомни о себе дня через три. А помощник позвонил мне уже назавтра. И сообщил, что переводят меня на полковничью должность в министерство. С одновременным повышением в звании. В секретариат заместителя министра. Бумажки перекладывать, по телефону отвечать.

— Тогда на кой же хрен тебе сдалась Америка? Ничего себе — полковничья должность, министерство…

— Мечты убогих, — откликнулся Юра. — Что стоит место какого-то референтишки? Ни горячих денег, ни реальной жизни вокруг. Пустая трата времени. Ну, приду я в это министерство. На слухах закулисных, мол, племянник вице-премьера, продержусь какое-то время, может, майора получу с ходу, как обещается, а дальше? Случись чего с дядей — повисну в вакууме. А то и сожрут, коли дядя напортачит чего на своей козырной должности и будет низвергнут из колоды… Мгновенно меня опять в какую-нибудь третьеразрядную ментовку засунут, а она мне — во где! — И он чиркнул ногтем по горлу от души, аж малиновый след прошел.

— Так чего время терять? Возьми да уволься, — рассудил я.

— Три дня назад не поздно было, — сказал Юра. — А сейчас это целая чехарда. Я уже не там, но еще не тут. Это сделаешь ты, оказавшись на моем месте. Или езжай в Штаты, какие проблемы? Мне туда с сегодняшней фамилией никак…

— И ты вот так без приглядки, как в омут, готов перепрыгнуть в Штаты?..

— Другие пригляделись. Говорю же: у меня там знакомых — рота. Примут как родного. И если они выжили, то уж я-то выкарабкаюсь, не сомневайся.

— И чего вам эта Америка далась? — в искреннем недоумении посетовал я. — Совершенно чужеродная…

— Да прекрати, — перебил он. — Чего тут-то родного? Свиные рыла чинуш и парламентеров? Да меня уже тошнит от этих быдловатых спесивых физий номенклатуры! Селедка и водка? Их и там навалом! Что еще? Нищета и разруха тебе любы как часть российского пейзажа? Ты из Москвы в любом направлении сто верст отмахай и как на машине времени в девятнадцатый век прибудешь. Нет здесь ни правды, ни ценности жизни человеческой. И паразит на паразите у власти. Ненавижу это государство! Оно как псих со справкой: никаких обязательств ни перед кем и ни за какие свои действия не отвечает. А наши выборы? Что парламентские, что президентские… Как и в коммунистические времена — фарс для рабов, потомков рабов. Я так понимаю, что твоя личная природа с энергетикой Америки не совместилась, оттого и прибыл ты к родному сортиру. А если бы нашел там дело стоящее, да еще и бабу такую же — хе! — так бы мы с тобой тут и сидели, больно бы тебе надо было!

— Ты предлагаешь аферу, — сказал я. — Как всегда, впрочем.

— А ты к ней склоняешься. Как, впрочем, всегда, — парировал он, и мы невесело и коротко хохотнули.

— Не, — сказал я. — Разоблачат меня — раскрутят так, что башка отлетит. Надо заглянуть в кодекс, чего нам там светит за такое сальто-мортале?.. Самый прикольный, доложу тебе, прайс-лист для любителей экстремальных увлечений.

— Больше того срока, что ныне тебе в форточку заглядывает, не получишь, — ответил Юра. — Есть риск, конечно, коли снова в криминал вляпаешься и твои пальчики откатают…

— Зато у тебя какой риск! — возразил я. — Случись со мной здесь неурядица, депортируют и посадят рядом на лавочке в клетке!

— Да хрен там! — взбодренный алкоголем, ответил он легкомысленно. — Пока в посольстве отпечатков пальцев не берут. И на въезде в Штаты тоже. Хотя и грозятся ввести процедуру… Ну, пока грозятся, я приеду и растворюсь. Мне тут Лева Шкиндер звонил, приятель мой, обещал сделать документы через неучтенный труп. Чистые, тоже без отпечатков в криминальных анналах. Причем авансом. А он серьезная рыба, я его по здешним делам знаю. Так что я-то прорвусь… Ты за себя беспокойся.

Внезапно ко мне пришло воспоминание из детства: мы, сопляки, лазали в ботанический сад воровать яблоки. Дело было чрезвычайно опасным: после окончания рабочего дня охрана уходила пьянствовать, но спускала с цепей огромных злобных псов, блуждающих по территории.

Юрка мгновенно выдвинул гениальную идею, незамедлительно им реализованную: взял соседскую течную суку и отправился с ней якобы погулять. Затем бесстрашно проник вместе со мной на территорию сада, где нас тотчас окружили здоровенные лохматые кобели. Нами, однако, они ни в малейшей степени не интересовались, крутясь вокруг породистой дамы из немецких овчарок и склоняя ее к сожительству. Юрка кобелей покровительственно и нагло пинал, они с покорным визгом отскакивали в сторону, а я тем временем неторопливо собирал урожай.

— И как ты предлагаешь провернуть это дело в его техническом аспекте? — поневоле увлекаясь его идеей, но и с сомнением вопросил я.

— Начнем так: свое личное дело из кадров в конверте я выдерну, дабы лично в кадры министерства его перевезти. У нас там одна баба, старший инспектор, я с ней пару раз переспал, она уговорится. Фото в деле мы переклеим в момент. То же и паспортов касается. Есть у меня умелец из подучетного контингента. Агент-фальшивомонетчик… Я у него год в обучении был, страшно интересное ремесло, доложу тебе. Решил приобрести гражданскую специальность. А вдруг сгодится? В той же Америке. Так вот. Далее остаются семечки: продажа твоей квартиры, ибо мне понадобятся подъемные, представление тебя соседям… А родителей я редко вижу, отоврусь занятостью по службе, долгосрочными командировками, а как документы в Штатах выправлю, навещу стариков. Звонить им буду, интересоваться… Не проблема, забудь.

— Ну ты и фрукт!

— Зато не овощ…

— Комбинация, конечно, интересная… — промолвил я задумчиво, и в самом деле захваченный внезапностью и изыском предложенного жизненного обмена, но еще ничего для себя не решивший.

— Есть один скользкий момент, — неожиданно серьезным и вдумчивым голосом произнес Юра. — Мои прошлые связи. Я их отрежу. Скажу, переехал служить в другой город, и на том потеряюсь. Остаются лишь дружки-менты. Но практически все они рассосались в гражданской массе. А устойчивых отношений у меня ни с кем не было. Тут на нас играет время разброда. При советской власти, трудясь в стабильном коллективе, я бы незамедлительно оброс кучей сослуживцев во всех конторах и, сев в министерское кресло, целый месяц бы выслушивал поздравления. А сейчас? Всучат личное дело, как спасательный круг на палубе тонущего корабля, — и привет! Кстати, кадровик наш тоже о пенсии рапорток начертал, что весьма кстати.

— Я — и в ментовке! — продолжал недоумевать я. — Лжедмитрий Четвертый! Попадья в доме терпимости!

— Расширишь свой кругозор, — вздернув картинно бровь, отозвался Юра, в очередной раз наливая водку по рюмкам. — И снова тебе повторю: покантуешься там пару месяцев — и на свободу. Чего ты переживаешь, в самом деле?.. Да и не единственный это прецедент в своем роде. Вспомни хоть пресловутого Леньку Пантелеева. Ведь служил же он в ЧК… Вообще замечено, что уголовники, попадавшие в органы, работали там очень эффективно. Вот только как информировать твою родительницу?..

— Какой я еще уголовник?.. — насупился я.

— В настоящий момент — самый натуральный, — урезонил меня Юра.