— Трансформация, господин Зимин, — сказал он, когда дестроер вошел в плотные слои атмосферы и за куполом кабины заструились потоки плазмы. — Больше всего меня интересует трансформация.

Сбросить с высоты нейтронную бомбу несложно. Но попадет ли она в цель, если есть космические погранистребители и суборбитальные сторожевые батареи? Да прибавить к этому охрану доков, системы слежения в стратосфере и наземные лазерные ПВО. У бомбы никаких шансов долететь до цели.

Операция «Инферно» требовала невозможного: самолет, десантированный с орбиты, должен был преодолеть пять тысяч километров, затем погрузиться в океан в нейтральных водах. Проплыть под водой еще триста километров, всплыть в непосредственной близости от берега и, став кораблем-невидимкой, совершить палубный запуск термоядерной ракеты. И все это менее чем за шесть часов!

Зимин вел «Троян» над одним из океанов Крикка. Трансформация началась с носовой части истребителя. Словно металлическая волна стремительно меняющихся форм прошла по фюзеляжу до хвостового оперения. На скорости двести пятьдесят километров в час кабины пилота и стрелка закрыли бронированные щитки, ушли крылья, выдвинулась рубка. Обтекаемый корпус субмарины, вытягиваясь, вошел в волны и скрылся под водой.

— Марек, как тебе?

«Человек с Земли» сглотнул. Он не был новичком в вопросе трансформации, но… Все началось в прошлом веке, когда министерству галактической обороны понадобилась летающая подлодка или самолет, способный погружаться в воду для диверсионных операций в прибрежных зонах.

— Знаешь, Фарма, я видел прежде кое-какие гибриды, — обрел дар речи Марек. Он действительно присутствовал при испытаниях летающих танков, воздушных машин на базе военных флаеров, способных занимать долговременную оборону — быстро самоокапываться после посадки. Антропоморфных роботов, наконец… — Но все это…

— Можешь не продолжать.

«Троян» всплыл, трансформируясь, и на волнах закачался белоснежный мини-лайнер-«призрак». Судно спроектировали таким образом, что его невозможно было засечь с помощью электронных устройств на расстоянии более чем пятьдесят километров в бурном море и сто в штиль.

— Мы вне зоны видимости радаров и экранов гидролокатора, — сказал Фарма. — Немагнитное покрытие брони, гладкая поверхность, острые грани. Ко всему прочему на бортах — «электронная бумага». А если кто и увидит, то как заподозрить в плохих намерениях такого красавца?

— Намерения у нас самые высокие, — согласился Марек.

Конечно, были некоторые нюансы, но новый мир всегда рождался в крови.

Олег снял экзоскелет и сразу почувствовал себя гораздо ниже и в два раза меньше. Человеческие мускулы вызывали жалость. Обычный психологический эффект после того, как сутками не вылезаешь из брони. В руки Фармы перешел личный коммуникатор Баталова. Тоже ощущение не из приятных, словно кто-то чужой уставился во все глаза на твой кавас. Боевик провел полукруглой рамкой сверху вниз вдоль тела пленника. Сканер не обнаружил боевых имплантантов, искусственной ткани, нервной ткани с элементами электронных устройств.

— Чист, если не считать той дряни, что в него напихал Крэмберг. — Тигр космоса отошел в сторону.

На запястьях Баталова сомкнулись магнитные наручники. Федерала втолкнули в пустую прямоугольную комнату без окон. Из мебели — лишь откидная пластиковая кровать у стены. За спиной захлопнулась дверь, и стало сразу нечем дышать. Спертый, сухой воздух. Кондиционер с ионизатором отсутствовали, как, впрочем, и простейший синтезатор белка. Ни одной беспроводной розетки, о наборе стандартных датчиков и сканеров и говорить было нечего. Вот так жилище! Кто здесь находился до него? Прежний обитатель спокойно мог пронести на подошвах ботинок бубонную чуму или радиоактивную грязь. Над головой горела, так что резало глаза, допотопная индукционная лампа. Баталов поднялся на цыпочки, чтобы убавить мощность, но регулятора на лампе не было. Олег чувствовал себя дикарем в первобытном жилище.

Правда, в дверной глазок была вмонтирована видеокамера и лазерный детектор движения, и запиралась камера тактильным замком. Олег искал переговорное устройство, неожиданно дверь открылась сама, зашел охранник.

— Захочешь есть, стукни два раза, — сказал он. Боевик вручную откинул кровать, а потом и небольшой столик в углу, который Баталов сразу и не заметил. Протер тряпкой. Олег впервые в жизни видел, как стол протирают ветошью! — Три удара — в туалет. Все понял?

Грязную тарелку, видимо, нужно было также «отстукивать» — утилизатор отсутствовал.

Баталов спросил о посуде.

— Придется есть из одной и той же. — На пороге появился Фарма. Глава боевиков сделал охраннику знак, чтобы тот вышел. — Вечером тарелки моют в бочке во дворе.

Заключенный поморщился. Опустился на кровать, которая и не подумала принимать форму его тела, а так и осталась доска-доской, и поморщился вторично.

— Да, здесь тебе не космос. — Фарма всматривался в лицо пленника. — Ничего, потерпишь, недолго осталось.

— Переведешь в комфортабельную лабораторию?

— Я бы с удовольствием, но тебя будут судить. Судом нового свободного галактического правительства. Как видишь, времена изменились.

— Ты бредишь, Зимин? Дестроер вскружил тебе голову? Твои друзья в тюрьме, в скором времени ты присоединишься к ним. Какое правительство, какие времена? Никаких предпосылок к перевороту нет.

— Переворот? Я называю это революцией, — сказал Фарма. — С другой стороны, если есть предпосылки, какая же это тогда революция? Но мы теряем время, у меня, а тем более у тебя его в обрез.

Баталов не строил иллюзий, он знал, какой приговор вынесет новое галактическое правительство. Его сожгут из плазмогана. Скорее всего, рядом с бочкой, где революционеры мыли тарелки, чтобы было чем залить воняющие паленым останки.

— Я предлагаю тебе работать на нас, — сказал Фарма.

Баталов молчал. Он думал, как выгородить Романа и Салль, которых тоже могли поставить к стенке. У революционеров это быстро делается.

— Крэмберг хорош до поры до времени, — сказал Зимин. — Космос непредсказуемое, жестокое место. Если человечество вступит в контакт с иными цивилизациями, то в девяносто девяти случаев из ста наши технологии, ресурсы, жизненное пространство попытаются отобрать силой. Вспомни колонизацию Америки на старушке Земле. А ведь там свои грабили и обращали в рабов своих, выкладывали пирамиды из отрубленных рук. Представляешь, что с людьми сделают чужие? Вы нам потом спасибо скажете.

Баталов знал, что Крэмберг в некоторой степени обезоружил человечество, сделал его уязвимым перед угрозой извне, но и в этом был глубокий смысл.

— Без допуска люди давно бы уничтожили самих себя вперед любых пришельцев, — сказал Олег. — Что-что, а жестокости, ненависти, насилия нам не занимать. Сам знаешь, история нашей цивилизации до допуска — это сплошная бойня с перерывами на подготовку к войне.

— Мы можем столкнуться с расой существ, начисто лишенных морали, то есть совершенно, — заметил Фарма. — Тогда как?

— Припомни хоть один фантастический фильм, где чужие сжигают людей в газовых камерах, варят из землян мыло, ставят опыты на четырехлетних малышах.

— Ну а все же? Если такой злодей объявится?

— Не объявится. Аморальные существа прежде других уничтожат сами себя. Контакт с аморальными невозможен. Цивилизация злодеев, если и успеет выйти в космос, то устроит самоубийство большего масштаба, только и всего. Забыл Зермину? Сепаратистов? Да мы сами шли по этому пути. Человечество катилось в бездну, и только ДОК в последний момент нас остановил. Пойми ты, наконец: нас ждала груда обожженных планет! Нас спас гений Крэмберга. Запомни: допуск к средствам убийства, а не выход в гиперпространство открывает путь к контакту с иным разумом! А если пришельцы будут иметь подконтрольное оружие, чего нам бояться?

— Инопланетный допуск?

— Именно.

— И ты в это действительно веришь, Баталов? Искренне веришь, что еще у кого-то есть допуск?

— Я убежден, — сказал Олег. — Это во всей остальной Вселенной не поверили бы, узнав, что у землян его не было. Это мы долгое время безрассудно ставили цивилизацию под удар, но сейчас, с ДОКом, никакого риска нет.

«Племя мечтателей. — Фарма смотрел на пленника и не испытывал к нему ничего, кроме жалости. — Перевернули все с ног на голову! Зажмурились, словно дети».

— Допуск — это просто путь к власти конкретного человека, не более того, — сказал он. — Папа Крэмберг, чтобы достать яблоко, рубит под корень всю яблоню. Придет время, и подобные тебе фанатики, Баталов, прозреют, но уже будет слишком поздно. Крэмберг — диктатор нового времени, гениальный манипулятор, информационный тиран. На самом деле ему плевать на мораль, на добро и зло, ему нужна власть. Пусть извращенный, но послушный мир. Я уверен, что создатель ДОКа припас для себя не один, а сотню арсеналов свободного оружия, и он непременно вытащит его, спасая свою шкуру, когда вблизи одной из наших планет вынырнет из гиперпространства корабль чужих, на котором о допуске и слышать не слышали, а еще лучше — благоразумно оставили допуск дома!

— Это исключено. Высокоразвитая цивилизация не опустится до двойных стандартов, это означало бы крах всего.

— Не опустится? — Фарма рассмеялся. — Не опустится пока есть что жрать и чем дышать! Пригодные для жизни планеты по пальцам можно пересчитать! Что бы мы делали без них? Да ринулись бы в космос с тысячами тонн оружия! Убивали бы за пядь земли, кусок атмосферы! Убивали, убивали и убивали, чтобы выжить самим, оставив допуск для поддержания внутреннего порядка.

Баталов с некоторым удивлением смотрел на Зимина. Фарма верил в то, о чем говорил. Убивать и грабить, чтобы выжить самим. Было удивительно, что цивилизация, приручившая оружие, порождала людей с подобными убеждениями.

— За что ты ненавидишь Крэмберга?

— Плевать мне на Крэмберга, — ответил Зимин. — Как человек он меня не интересует. Но Крэмберг-манипулятор — это болезнь. Человечество испугалось бешеного роста собственных потенций и теперь перекладывает часть ответственности на оружие. Пусть оно решает! Крэмберг сыграл на нашем страхе. Скоро репликаторы будут решать, кого кормить, а медблоки — кому оказывать помощь.

— Нет, ты ненавидишь Крэмберга лично, — сказал Баталов.

По лицу революционера прошла тень. Он смерил Олега тяжелым взглядом:

— Ты будешь работать на нас? Да или нет?

Олег подошел к Фарме на расстояние вытянутой руки. Зимин отступил, хотя запястья Олега были в наручниках.

— Нет, — сказал Баталов.

— Тогда завтра тебя сожгут, — сказал Зимин. Он направился к двери. — Я дал тебе шанс, ты им не воспользовался.

— Стукни пару раз, я проголодался, — сказал Олег. — Только не переборщи, а то охрана решит, что ты до смерти меня напугал.

— У меня нет желания пугать тебя, — сказал Зимин. — Ты мужественный человек, а я уважаю мужество, кто бы его ни проявлял. Крэмберг держится на таких, как ты — послушных солдатиках, проводниках его воли. Многие сторонники ДОКа достойные люди. Достойные люди в постыдной ситуации, в этом весь трагизм.

— Я завтра умру, — сказал Олег. — Мне-то ты можешь сказать, что с тобой произошло?

— Изучаешь психологию врага? — усмехнулся Фарма. — Хотя, в общем… плевать. Тридцать два года назад моя мать забрала меня из школы. Мы возвращались домой на флаере. На автоматической заправке что-то случилось с банковским счетом, нужно было выйти что-то подтвердить… неважно что. Когда мама вышла из машины, здоровый детина приставил к ее горлу нож. Флаер ему был не нужен, ему зачем-то понадобился я. Что-то напугало прибывшего на заправку офицера полиции, он разозлился и лишился допуска. Все произошло у меня на глазах. Маньяк перерезал моей матери горло. Вот так запросто, как в кино. Полицейский удрал, а меня спасла кабина флаера, в которую сумасшедший долго бил ножом. Потом оказалось, что этот психически нездоровый бугай в приступе шизофрении убил в этот день еще двоих человек. Я очень надеюсь, что мертвецы приходят к Крэмбергу во сне, чтобы спросить гения: почему?

— Необходимо…

— Пожертвовать единицами, чтобы спасти миллионы, — продолжил Зимин. — Знаю. Вдалбливали с первого по десятый класс. Только я никогда не понимал подобной арифметики, для меня единица навсегда осталась больше миллиона.

— Допуск искалечил моего лучшего друга, — сказал Олег. — Но я…

— Завтра мы принесем в жертву социальному прогрессу тебя, а через неделю еще сотни тысяч людей, — сказал Фарма. — Пусть нас проклинает ваш мир, называет негодяями, террористами, подонками. На самом деле все строго по Крэмбергу. Невинная кровь? Зато мы спасем миллиарды от неминуемой катастрофы.

— Твою мать лишил жизни больной человек, — произнес Баталов. — Крэмберг здесь ни при чем. Зачем ты, будучи здоров, действуешь как сумасшедший? Пустив в ход дестроер, атаковав мирное население, скольких мальчишек ты оставишь сиротами?

Лицо Зимина стало каменным. Не пробиться.

Баталов понял: террорист готов был проделать с людьми то, что когда-то проделали с ним самим. Но дело было не только в мести. Вышло так, что в детстве у Ильи Зимина любовь и боль слились, стали идентичными, или вовсе поменялись местами. Сейчас Зимин мог любить, только причиняя боль. Любить, убивая. Хорошим стало все то, что разрушало ненавистный ему мир, содействовало делу разрушения. Кровь и насилие.

Олег Баталов двадцати восьми лет умрет здесь неподалеку, во дворе, потом умрут мирные граждане, затем сами тигры космоса, попутно умрет много федералов-солдат. Все, к чему прикасались революционеры, умирало. По сути дела, это были изощренные убийцы и самоубийцы.

— Ты не виноват в том, что произошло с твоей матерью, — сказал Баталов. — Ты не мог ее защитить.

— Заткнись, — оборвал его Зимин. — Ты производишь слишком много шума для покойника.

Глава боевиков вышел.

Олегу принесли тарелку холодной каши с торчащей из нее ложкой. Хлопнула дверь. Баталов сидел, не двигаясь. Он все равно бы сейчас не смог проглотить ни куска. В руки террористов попало самое совершенное оружие. В это не верилось. Если бы несколькими месяцами ранее Баталову сказали, что космодесантника может лишить допуска отравленный нож в бедре, а нейрошлем дестроера придется впору аборигену с копьем, он бы счел это бредом.

«Неужели завтра я умру?» — пришла мысль.

Он был здоров, молод, крепок. Баталов поймал себя на том, что близок к панике. Очень хотелось жить. Он думал, что готов взглянуть в лицо смерти, но, похоже, это было выше его сил.

Давило то, что он, Олег Баталов, знал о приближающихся терактах, но не мог о них даже предупредить. Поиграть с боевиками? Согласиться на сотрудничество, чтобы позднее… Бред. Тигры космоса связаны кровью, ему сразу же устроят проверку, например, он должен будет сжечь Салль.

«Что же я наделал? Если бы я поторопился, не болтал со стариком в Колизее!»

Умереть за ДОК? Вдруг пришло холодное, до рези ясное и потому пугающее осознание того, что в одном Фарма с большой долей вероятности оказался прав: путем допуска пошло только человечество. Чистый от допуска, свободный космос — это было действительно жутко.

«Неужели я умру?»

Марек и Зимин сидели вдвоем за богато накрытым столом. Фарма справился с отбивной и приступил к десерту — ножом чистил местный апельсин. Тарелка гостя оставалась полной.

— Ты что не ешь? Все проверено, свежее. — Зимин отправил в рот дольку. — Поначалу мне тоже казалось, что каждый кусок натурального мяса нашпигован личинками паразитов, яичница заражена сальмонеллой, а с фруктами непременно попадет слизень. Ты слишком долго болтался в космосе, брат!

Марек ковырнул мясо, отложил вилку. Он болтался в космосе совсем недолго, другое дело, что жизнь на планетах все больше походила на орбитальную.

— С тех пор как наши братья в тюрьме, — сказал он, — не могу спокойно есть и спать.

Крепкий кулак Марека врезался в стол, так что подпрыгнули тарелки. Бокал с вином упал набок. Зимин рассмеялся, но вовремя осекся.

— Пара инъекций и все, — серьезно сказал он. — Хочешь, заменю тебе тонкий кишечник? Или переезжай в мои апартаменты, там есть репликатор.

Зимин набрал на сенсорном экране коммуникатора пару строк. Появился боевик в поварском колпаке и переднике, поставил перед Мареком высокий стакан с протеиновым коктейлем и чашку углеводно-белковой соломки, спрыснул блюдо мультивитамином.

Марек захрустел соломкой, запивая ее коктейлем.

— На Крикке есть некий Шлем силы, — сказал он. — Ты ничего мне об этом не говорил.

— А, чушь! — Зимин налил и выпил вина, бросил в рот кусок жаренного на открытом огне мяса, следом отправил лист салата. — У местных племен есть священная каска. Дикари верят, что ее обладатель покорит весь мир. Раз в пять лет, может, реже, черт их разберет, воины дерутся за Шлем между собой. Один выходит против многих, поэтому хозяина у Шлема до сих пор нет. Жрецы не дураки.

— Ты его видел?

— Я не уверен, что Шлем вообще существует! — захохотал Фарма. — Мои ребята с ног сбились, разыскивая эту штуку, но ее нигде нет. На Крикке много руин, разрушенных городов прежней цивилизации. Есть где спрятать.

— Владельцу Шлема силы беспрекословно будут подчиняться все жители Крикка, — сказал Марек. — Я правильно понял?

— Слушай, не начинай. Ты же здравомыслящий человек.

— И Олег Баталов здравомыслящий человек. Направляясь к тебе, он был вооружен до зубов. Представь, дорога каждая минута, агрики перебьют «Троян», и уже не победить. Что делает здравомыслящий человек? Инструктор! Является к жрецу Шлема силы и просит дать ему Шлем!

— Откуда ты знаешь?

— Допросил Романа, прежде чем ты накачал его метамфетамином, — ответил Марек. — По его словам, жрец сам приходил к федералу и предлагал самое эффективное оружие, какое только бывает. Киреев сказал, что Шлем в Колизее. Он может показать.

— Я сам натыкался на Колизей, и что? Не станешь же ты…

— Ясное дело, что у дикарей нет никакой супербомбы, оброненной когда-то сверхцивилизацией, но у них есть нечто полезное нам. Что делает президента Федерации первым человеком, верховным главнокомандующим космических и планетарных сил?

— Что?

— Книжка на сто страниц в красной обложке!

Зимин понял: символ! Не случайно конституцию так и не заменили электронным аналогом — листы бумаги, покрытые краской, переплет, кожаная обложка. Чем не земной Шлем силы? Та же архаика, с той только разницей, что Книге правды поклоняются миллиарды, а Шлему силы только Крикк.

— Я тебя понял. — Обратившись к коммуникатору, Зимин распорядился приготовить дестроер и пару флаеров к вылету, а также привести в чувство Киреева, чтобы тот смог отличить джунгли от саванны и указать путь к развалинам. — Сегодня Шлем силы будет у нас.

— Отлично. Как Баталов?

— Ну его, надоело утирать розовые сопли. — Фарма провел по шее вилкой. — А, стой, погоди! Ты готов напялить на голову этот самый Шлем и помахать мечом перед дикарями? Там, знаешь, регламент. Я так заправлю тебя стимуляторами, что ты остановишься только через неделю, если вообще остановишься! Ха-ха!

— Через месяц, а то и раньше сюда нагрянут федералы, — сказал Марек серьезно. — Нужно, чтобы местное население полностью подчинялось нам. Пусть спрячут твоих ребят понадежней в наше отсутствие.