Сейчас Анатолия раздражали все гости без исключения. Балбесы.

Отбрасывая мысль о зависимости от «цифры», пообещав себе, что это «в последний раз», Гуревич глубже натянул на голову нейрошлем, плотнее прижал наушники, и оттуда полились звуки «Симфонии удовольствий».

Сказать, что определенный звук менял настроение слушателя, значит ничего не сказать. Прикрыв глаза, генерал-лейтенант погрузился в атмосферу довольно абстрактных шумов. Через несколько минут он снял аппарат, но именно в момент снятия звуковых мониторов Анатолия и накрыла волна неудержимого смеха.

Схватившись за живот, генерал согнулся, дико хохоча. Лицо Гуревича стало малиновым, он захлебывался смехом, но тот продолжал рваться из него болезненными неудержимыми толчками. Генерал вряд ли смог бы объяснить, что его так рассмешило. Судорожные приступы хохота вызывал любой предмет, стоило обратить на него внимание.

С трудом разогнувшись, Анатолий застыл. Стал очень серьезным и мрачным до некой окаменелости лица.

— Не мешало бы сначала прибрать помещение.

Перед ним стоял Баталов. Голову космодесантника венчал Шлем силы, на руках светились накладки-рукава.

— Что у вас с кондиционером?

— С кондиционером? — повторил генерал, лихорадочно вспоминая, где лежит именной бластер. — Как ты… как вы вошли? Откуда вы здесь?

— С Аламеи, — сказал Олег. — Зимин с боевиками передан военному трибуналу, «Троян» доставлен на базу. Можно, конечно, восстановить допуск, но думаю, лучше пустить машину на переплавку. Слишком много горя она принесла.

Баталов стоял перед генералом невредимый, уверенный. Почему-то Анатолий сразу поверил, что Зимин пленен. Да, всех, кто повинен в массовой гибели людей, на… переплавку.

— Как вы считаете, может, следует поставить дестроер на постамент в назидание потомкам? — спросил Олег. — Нет, чем машина виновата, разве дело в железе? Ваша голограмма, господин Гуревич, должна светиться на каждом перекрестке!

— Несанкционированное проникновение в дом! — закричал генерал, зная, что домашний страж уже распознал чужака и произвел захват цели. — Открыть стрельбу!

Анатолий громко выкрикнул ключевое слово-пароль. Страж сканировал чип-идентификатор Баталова, сверился с черным списком и выстрелил. Не окажись Олега среди «особо опасных», дом никогда бы не открыл огонь, будь он хоть маршальский. С обычным вором система бы управилась с помощью парализатора, но Олег Баталов все еще числился в пособниках террористов. Система передачи информации не успевала за стремительными перемещениями Баталова.

Излучатель ударил с потолка. Большинство домов военных шишек, агентов и спецсотрудников всех мастей были оборудованы системами «активного отбрасывания». В Олега ударил неширокий, но мощный поток электромагнитных волн. При попадании в человека львиная доля энергии излучения поглощалась кожей. Баталов должен был испытать ощущение, словно его опустили в расплавленный металл, при этом никаких реальных ожогов он не получал. Так, легкое покраснение кожи.

Большинство людей вопило бы от боли через мгновение после воздействия, но Баталов не изменился в лице. Никто не мог вынести луч более пяти секунд, а космодесантник улыбался.

Анатолий сглотнул. Он начал было подозревать, что эффект «до свидания», при котором, по задумке изобретателей луча, обезумевший от боли грабитель, насильник, вор должен был спаться бегством, испытывая «незамедлительное и высокомотивированное поведение спасения», этот самый эффект так и не наступил. Установка «прожарила» Баталова положенные десять секунд и отключилась сама.

Олег должен был бежать прочь рефлекторно, с быстротой, на которую только способен, но он…

— Хотите повторить? — спросил Баталов. — Нет? Тогда позвольте мне.

Металлический карандаш вылетел из-под руки Олега, прилип к стене. Триллионы нанороботов хлынули в пространство генеральского дома.

Излучатель выстрелил. Завизжав от нестерпимой боли, Гуревич бросился наутек, споткнулся, упал, растянувшись во весь рост. Луч боли пронзил самого хозяина дома! По указке преступника! Каким-то образом Баталов сумел, не прошло и минуты, взломать, подчинить себе домашнюю компьютерную сеть!

Генерал-лейтенант лежал и визжал. Уже не от боли, от страха.

— Я кое-что нашел в ваших файлах, — произнес Олег. Край Шлема плавно опустился космодесантнику на глаза. — Что это? Переговоры с Робертом Гарди. А это? Видео с вечеринок. Не все камеры были отключены. Табак, алкоголь вне закона, а тут… бедная канарейка. Собираете компромат на будущих офицеров ССД? Так вот о чем вы беседовали с Гарди накануне вылета «Гелиоса», и Марек у вас есть!

Просматривая и тут же копируя запись встречи Гуревича и Гарди, Олег увидел, что генерал передал Роберту перебитый бластер, который потом обнаружили на корабле, а затем и яд.

На скулах Баталова заходили желваки. Именно по указке Гуревича один из техников установил на гипердвигатель транспортника имитатор помех. Изначально оговаривалось место: под крышкой блока питания ионизационной камеры. «Гелиос» не «прыгнул», Гарди отравил команду, «Троян» оказался на Крикке. Миллионы сожженных в пекле термоядерного взрыва…

— Вставай, скот, — сказал Олег. Край Шлема вновь поднялся.

Будущий руководитель «свободных» отрядов еще сильней вжался в пол, думая, что его сейчас будут медленно убивать.

— Встань, будь мужчиной. За свои дела надо отвечать!

Наконец, остатки самообладания вернулись к Гуревичу.

— Ты лучше меня знаешь, что ДОК обречен! — воскликнул он, не понимая, зачем Баталов сейчас ломает комедию. — Допуск держится на одном человеке — его создателе, но Земля, планеты Федерации населены отнюдь не Крэмбергами! Тебе разве никогда не хотелось вдарить со всего маху? Шагнуть на врага без задней мысли? Расправить плечи? Выстрелить без оглядки на себя самого? Без плебейского трепета! Без унизительного: «Я — самый главный агрессор!» Благородная ярость! Ярость! Почему мы, солдаты, должны подсматривать за собой? Это абсурд! Мы обесценили мужество, унизили героев! ДОКа не было тысячи лет и дальше его не будет. Болезненная вспышка гениального, но слишком въедливого сознания. Самокритика на грани безумия! Пройдет пятьдесят, сто лет, и свободное оружие вернется! Допуска не будет!

— Это нас не будет, — сказал Олег. — Если…

— Вот именно! — перебил генерал. — Мы беззащитны. Мы подставились как дети. Любая угроза из космоса, и человечества нет!

Анатолий горячо заговорил о пришельцах. Кровожадных беспощадных выродках. Тварях, которые своими щупальцами…

Странное дело, но, сам того не подозревая, с щупальцами генерал угадал, только ему и в голову не приходило, что протянутся они не с орбиты, а из океана. Если бы Олег заикнулся о реалиях, которые наступят через двести миллионов лет, человек перед ним подумал бы, что это говорит сумасшедший, у которого от частых телепортаций окончательно перекосило мозги. Хотя и тут бравый генерал, наверное, не пал бы духом: «Древесные осьминоги? Из океана? Пусть только сунутся! Всыплем им! У них же нет скелета, они не смогут держать оружие! Мы-то с вами, пожалуйста. Как пропадем? Из-за этого и пропадем? Совсем? Нет, это невозможно!»

— Вот, что, Анатолий, или вы сами явитесь в ГСБ с повинной, или я, не сходя с этого места, выложу в Галанет ваши «домашние» материалы, переговоры с Робертом Гарди, например, — сказал Олег. — А также передачу яда, бластера. Добавлю имитатор помех на борту «Гелиоса», пару пьянок офицеров ССД. Выбирайте.

— Вижу, тебе все известно. — Гуревич поднял глаза. Он был уничтожен. — Мстишь мне за тот выстрел?

Баталов не ответил. На месте Анатолия он бы попросил паленый бластер, чтобы застрелиться.

— Хорошо, — сказал генерал. — Я согласен. Я пойду в ГСБ с повинной.

Тихо загудел утилизатор, потом посудомоечная машина. Нанороботы делали свое дело: приводили технику особняка в порядок.

— Тогда пошли сдаваться, — сказал Баталов. — Надевай мундир.

Глава 7

Земля. Десять лет спустя

Трехсотметровые красные машины, прозванные местными жителями «морскими змеями», качались на волнах в пяти километрах от берега. Тридцать восьмую атлантическую волновую электростанцию на побережье Португалии обслуживал всего один человек. Космодесантник, инструктор по холодной нейтрализации в отставке, известная в Галактике личность, кавалер Ордена ДОКа всех трех степеней Олег Баталов.

Ордена на грудь героя лично приколол создатель допуска господин Крэмберг. Благодаря Баталову террористы и их пособники сидели в тюрьме, а позиции ДОКа укрепилась как никогда. Правда, сам «легенда» недолго носил почетные знаки. Баталов держал ордена в своих руках лишь раз, перед тем, как зашвырнуть их в океан.

Олег снизился, посадил флаер на воду между «змеями». Выпустив водные лыжи, он подъехал к неисправному конвертеру. Преобразователь волн размером с небольшой железнодорожный состав, весом в тысячу тонн, изгибался, погруженный в океан на половину ярко-красного металлического корпуса.

Просканировав цилиндрическую секцию конвертера, Олег увидел, что полетело одно из шарнирных соединений. Датчик, передающий информацию о состоянии «морской змеи», второй час скидывал на коммуникатор Олега какую-то чушь о повреждении в корпусе гидравлического двигателя, который, в свою очередь, вращал электрогенераторы.

Баталов быстро устранил неполадку, заменил на всякий случай взбесившийся контрольный датчик на новый. «Змея» изгибалась. Контрольная панель показывала, что электроэнергия благополучно уходит по кабелю с поплавка на дно в полном объеме. На дне лежал центральный кабель, по которому суммарная мощность волновой электростанции подавалась на берег, а частично на плавучий рыбозавод.

Олег Баталов делал полезное дело: обеспечивал энергией более десяти тысяч домов на побережье. И свой дом в частности.

Вторая половина смены прошла без происшествий. Подлетая на флаере к своему типовому двухэтажному коттеджу, Олег с раздражением увидел на парковочном сегменте крыши пассажирский флаер. Гостей он не принимал, родственников тоже. С матерью разговаривал раз в месяц по голофону. Жены у Олега Баталова не было, друзей — тем более, из знакомых только сменщик Кирилл. Последние десять лет полный кавалер Ордена Дока прожил затворником.

Олег посадил машину рядом с флаером гостей. Пассажирская модель была оснащена лазерной пушкой, но об этом мог догадаться разве что техник-специалист, да и то не сразу.

Из флаера вышли трое агентов галактической службы безопасности.

— Я никого не принимаю, — сказал Баталов. — Мне все равно, откуда вы, хоть от самого Крэмберга.

Гости не уходили. Баталов хмурился. Лифт опустил всех четверых на первый этаж дома.

— Общение с вами не доставляет мне никакого удовольствия, скорее наоборот. — Не обращая внимания на стоявших посреди гостиной агентов, Олег опустился в кресло. — Так что выкладывайте, зачем явились. Только не говорите мне про Шлем, лучше сразу убирайтесь.

— Вы же сами понимаете, что это контакт с иным разумом, которого мы так долго ждали, — произнес один из агентов. — Не просто контакт, а встреча единомышленников. Шлем имеет допуск, и вы единственный, кто его прошел. Рядом с нами цивилизация, которая развивается и мыслит с человечеством в унисон.

Олег молчал. Если бы на улице тявкнула собака, это вызвало бы на его лице больше эмоций.

Крэмберг лично в своем обращении к гражданам назвал космодесантника Баталова «выдающейся личностью эпохи». Знали бы они, что эта личность ничего не рассказала им о полетах во времени. Никто не знал о перемещениях Баталова на двести миллионов лет по эволюционной прямой. Ни одна живая душа. До сих пор.

Агент поставил на стол металлический контейнер.

— Забирайте! — Баталов поморщился. — Я не терплю в доме посторонних вещей.

— Мы оставим его у вас, — сказал агент. — А вы подумаете, и завтра, в это же время, мы прилетим снова, и вы дадите нам ответ.

— Заберите! — Олег вскочил с кресла. — Он не может находиться у меня. Послушайте, я много сделал для людей, я кавалер орденов. Неужели я не заслужил, чтобы меня, наконец, оставили в покое?! Пусть этим займется кто-то другой! Я теперь даже не инструктор, я всего лишь рядовой техник на волновой электростанции. У Крэмберга таких тысячи!

Сотрудники галактической безопасности молча удалились. Они перебрали не тысячи — сотни тысяч и даже больше. Шлем силы примеряли люди, ни в чем не уступавшие тому «прежнему» Баталову. Многие кандидаты во всем превосходили странного затворника с несносным характером, но почему-то Шлем силы выбрал именно этого кретина, который последние годы боялся Шлема больше всего на свете. Дошло до патологии: Баталов заявил, что «эта штука с Крикка его преследует». Ну, не в Колизее же кандидатов отбирать?

Оставшись один, Олег с опаской смотрел на контейнер. Он знал, что в нем находится.

Черт побери, они называли его «великим человеком» и все время лезли в его жизнь, контролировали его, словно он заключенный. Они не давали ему спокойно вернуться вечером с работы. Тащили в дом всякую дрянь!

Нужно было подняться на второй этаж, да, сделать несколько шагов по лестнице, а потом закрыть дверь, оставив важнейший артефакт в истории человечества дожидаться приезда агентов в пустой гостиной.

Олег не хотел этого делать, но он открыл контейнер. Достал находившуюся там вещь. В его руках была древняя потемневшая каска в рубцах и вмятинах. Таким Олег надел Шлем в Колизее, выходя против трех десятков соперников. На каком этапе он сломался?

Они думали, что он всех спас, они рукоплескали ему, называли в честь героя улицы и корабли, мальчишки поголовно хотели быть инструкторами по холодной нейтрализации, а он, Олег Баталов, он… не справился.

На глазах космодесантника выступили слезы. Если бы он мог сейчас обратиться подобно Крэмбергу ко всему человечеству, он бы, наверное, рассказал обо всем, признался в последнем испытании Шлема, которое он не прошел. Он бы сказал, что отдельный человек, отдельная личность может упасть, упасть, да так и остаться в грязи. Трусливо. Подло. Один человек может упасть, сказал бы он, но ДОК пачкать нельзя. ДОК должен оставаться чистым!

«В чем же дело? Галанет под рукой, — подумал Баталов. — Признайся».

Трус. Ему было больно, невыносимо больно осознавать, что он не справился с последним испытанием, невыносимо жить со своей тайной, но признаться было еще больней — просто немыслимо. Он спас Аламею от еще одной атаки с «Трояна», люди поймут. Почему он изводит сам себя, переживая вновь и вновь?..

«Потому что я мог спасти и те десять миллионов, что сгорели до этого, — мрачно подумал Олег. — Потому что история еще не закончилась», — стал он еще мрачнее.

Руки сами водрузили Шлем на голову. Артефакт послушно трансформировался, распределяясь по телу носителя. Олег словно стал прежним — уверенным, сильным, стальным. Непоколебимым. В двадцатом веке первый человек вышел на околоземную орбиту, в двадцать третьем шагнул за грань времени и пространства.

Нарукавники. Как же без них? Шкала движения в пространстве включилась на левой руке, шкала перемещения во времени — на правой. Контейнер с триллионами нанороботов, способных поражать цели, полностью подчиняя их — за спиной. Более десятка целей одновременно, какой угодно модификации. Олег вновь стал самым могущественным человеком за всю историю цивилизации людей.

Шкала времени. Баталов вновь мог отправиться в будущее, правда, максимум на двести миллионов лет. Но был еще один вектор — прошлое. Прошлое, в котором Баталова не было, то есть те его периоды, в которых Олег не мог столкнуться со своим двойником. Тогда, стоя посреди населенного осьминогами леса, Баталов двинулся вспять по лучу времени по красной полосе. Уже потом, после пленения Зимина и Марека, появилась черная полоса — главное испытание Шлема.

Черная полоса возникла и сейчас. Она начиналась, тянулась в прошлое от точки его, Баталова, появления на свет, шла в глубь времен на двести миллионов лет.

Олег смотрел на черный вектор, словно завороженный. Времена его прадеда. Термоядерная бомбардировка сепаратистами, противниками допуска, Зермины в двадцать втором веке. Гибель миллионов. Он, Олег Баталов, мог переместиться на Зермину в 2130 год и предотвратить уничтожение людей.

Черный сектор.

«Возможность летального исхода девяносто восемь и девять десятых процента», — бесстрастно выдал Шлем.

Ничего не изменилось. Верная смерть.

Олег скомандовал отбой. Дождавшись трансформации, сорвал Шлем с головы, бросил в контейнер. Нужно было выйти, глотнуть свежего воздуха. Поднявшись на лифте, Олег вышел на крышу. Он мерил шагами посадочную площадку, потом сел, глядя на подсвеченный электричеством край океана, синий в ночи песок бухты. Миллионы погибших на Зермине могли бы жить, а за ними, раз он изменит историю, могли бы жить и миллионы погибших на Аламее.

Жить. Так же, как жил он. Но ведь никто не узнает! Никогда. Олег устал быть героем! Стоять у расстрельной стены, получать плазмой в лицо. Дайте ему спокойно… приносить людям пользу на волновой электростанции. Почему он, Баталов, должен идти на верную смерть после того, как стольких спас? Жертвовать собой?

Небо над песками стояло черно-синее. Звездное. Глубокое.

«Убийца, — дохнуло из мерцающей черноты. — Убийца».

Все здесь смотрело на Баталова с немым укором — дома, деревья, ночь. Само дыхание Олега словно напоминало ему об остановившемся дыхании тех, кто сгорел в огне неуправляемого термоядерного синтеза.

С некоторых пор Олег не мог спокойно есть. Садясь за стол, он всякий раз думал о тысячах грудных детей, которые так и не научились держать ложку…

«Девяносто восемь и девять десятых процента».

Было время, Баталов просил у Шлема силы избавить его от черной полосы, пронести мимо чашу последнего экзамена, но в ответ получал лишь молчание. Оказывается, по мере подвигов героям приходится совершать над собой все большие усилия. В конце концов, от героев ничего не остается.

Олег поднялся, отворачиваясь от горизонта. Пусть дети смеются, а не кричат от боли: «Горячо!» Пусть кошмар навсегда канет в небытие, словно его и не было.

Пусть дети смеются.

Баталов спустился в холл и вновь открыл контейнер.

Очутившись на Зермине в 2130 году, Олег сразу же узнал центральный район третьего по величине мегаполиса планеты. Обслуживая волновую электростанцию в Атлантике, имея в распоряжении свободные вечера, Баталов изучил тысячи голограмм, пленок, записей. Космодесантники охотно запечатлевали себя на фоне домов, разрушенных впоследствии термоядерным взрывом. Олег знал, как выглядят улицы. Сотни раз он представлял, как отправляется туда — в смертельно опасное прошлое.

Баталов стоял у разрушенного Центра межпланетной трансплантологии. После попадания протонной боеголовки половина здания превратилась в кучу щебня, оставшаяся часть смотрела пустыми выгоревшими окнами. До термоядерного взрыва оставалось полтора дня, до рождения Олега Баталова — пятьдесят один год. Если бы Олег захотел, он мог бы разыскать Игоря Баталова, своего прадеда.

Олег знал, где находятся главари сепаратистов — в бункере. Потому они и выжили после термоядерных ударов, хотя скрыться им все равно не удалось: приготовленный для бегства корабль обнаружили федералы. Авторов массового убийства задержали, когда город еще пылал. Олег знал убийц в лицо, все они умерли в одиночных камерах в тюрьме для военных преступников на одной из дальних планет.