— Вроде всё? — с сомнением сказал рыжий.

— Наверное, — протянула женщина, — но по глазам вижу, что-то хозяин скрывает.

Она посмотрела на Решетникова ласково и с укором, словно на хорошего знакомого, который совершил глупость, сходила на кухню, принесла столовый нож и протянула Зуле. Тот, недолго думая, резко вогнал Решетникову нож в бедро.

— Зачем же ты так? — тихо сказала Мурочка хозяину дома, который скорчился от боли. — Сам себе хуже сделал, подумай пять минут, пока чай приготовлю. Петенька, ты ногу ему перетяни, а то ведь помрёт.

Лукашин недовольно кивнул и вытащил из хозяйских брюк ремень. Пять минут Решетников корчился и стонал от боли, а потом женщина вернулась, в руках у неё была фарфоровая чашка из кузнецовского сервиза. Она взяла ещё один стул, села напротив Семёна Петровича, лицом к лицу.

— Отдашь всё, что есть, один из вас умрёт… — вздохнула она, отхлебнув чай. Голос женщины звучал буднично, словно разговор шёл о неважных вещах. — Быстро, без мучений, а второго оставим в живых. Не отдашь, перед смертью мучиться будете оба, Пётр у нас большой мастер по таким делам. Ты ведь мастер, да?

Одноглазый довольно хмыкнул и достал из петли на поясе молоток. Решетников попытался сказать, что он всё понял и готов, но Петя не обратил внимания на мычание хозяина дома, он подошёл к Софье Львовне, рванул левую руку на себя и ударил по локтю раз, потом ещё и ещё. Решетникова замычала от боли, слёзы брызнули из глаз, она чуть не проглотила носок и закусила до крови губу.

— Да не расстраивайся ты так, локоть — дело наживное, — грабительница отставила чашку, подошла к подвывающей Решетниковой, погладила её по щеке, — заживёт. Ты уж не молчи, а то Пётр, если всерьёз возьмётся, то на тебе живого места не оставит, и на муже твоём. Зачем вам зря страдать? А давайте вот как сделаем, кто из вас больше добра сдаст, тот и живым будет. Говорить не надо, пальцем ткните, а дальше уж мы сами.

Первой, переглянувшись с мужем, быстро сдалась Софья Львовна. Она доковыляла до тумбочки под присмотром рыжего, показала, где фальшивая стенка, между ней и настоящей были неплотно набиты пачки денег, хоть и не рублями, а бумажками по три червонца. После этого супруги по очереди выкладывали припрятанное. Два браслета, ожерелье и несколько колец, не чета тем, что нашли раньше, вещи действительно изящные и с крупными камнями, золотые царские монеты, две тысячи штук, английские фунты и американские доллары, свёрнутые в цилиндры, всего набралось на семьдесят пять тысяч, не меньше, а то и на сто.

— Ну что же, — когда пыл хозяев дома иссяк, сказала Мурочка, — вы — большие молодцы, хотя мы на большее рассчитывали. Петенька, достань у них изо рта кляпы. Славно потрудились, даже не знаю, как и оценить, кто выиграл.

— У нас больше ничего нет, — тихо сказал Решетников, — пожалуйста, заберите всё и уйдите. Зачем дальше мучить, какой смысл? Мы всё отдали, в милицию не побежим, сами понимаете, почему.

Его жена закивала быстро-быстро. Грабительница с сомнением покачала головой.

— Кончать их надо, — сказал Пётр, — они нас запомнили, потом или легавым сдадут, или деловым.

Рыжий кивнул, он был полностью согласен с одноглазым. Третий грабитель отвёл глаза в сторону. Он вообще участия в пытках и поисках почти не принимал, а то, что делал — нескладно получалось. Франт явно был обузой в этой компании.

— Но я обещала оставить в живых одного, — нерешительно и даже как-то виновато улыбнулась Мурочка, — это что, получается, я лгунья?

Зуля засмеялся, ему шутка понравилась. Мурочка с усилием вытащила нож, который до сих пор торчал в бедре Решетникова, повертела в тонких изящных пальцах и всадила ему в глаз. Коммерсант захрипел и тут же обмяк, свалившись на пол неряшливым кулём. Софья Львовна всхлипнула, а в её взгляде появилась надежда, которая тут же угасла вместе с жизнью… Одноглазый размахнулся и с уханьем опустил молоток ей на макушку, мозги вперемешку с костями и кровью разлетелись в разные стороны. Грабительница брезгливо поморщилась, достала из кармана куртки кружевной платочек и аккуратно сняла окровавленную косточку с рукава.

— Заканчиваем, — распорядилась она.

Хозяйский палантин женщина набросила себе на плечи, взяла коробку с драгоценностями. Тяжёлый саквояж с золотом тащил одноглазый, рыжему достался чемодан с советскими дензнаками, остальное, что было, завязали узлом в простыню и вручили франту. На окровавленные тела накинули одеяла. Бандиты, совершенно не таясь, вышли из дома и погрузили добычу в старенький «студебеккер». Одноглазый сел за руль, рядом с ним на пассажирской части дивана примостился рыжий, франт и атаманша уселись позади. Машина тронулась и помчалась по Марксовой улице, бывшей Старой Басманной, после Елоховской площади свернула направо, к Лефортово. Женщина загадочно улыбалась и пила шампанское из горла.

— Первый раз, и всё получилось, — с тихим восторгом сказала она, — это же так просто. Раз и всё! Как в романе! Вы такие молодцы, особенно ты, Петенька, прямо умничка. И ты, Илюша, тоже молодец.

«Студебеккер» проехал к путям железной дороги, остановился возле пустыря.

— В чём дело? — спросил франт, он всё это время равнодушно смотрел в окно, словно произошедшее его никак не касалось.

— Здесь разбежимся, — сказал рыжий, — дальше мы своей дорогой, а вы своей. Забирайте барахло и валите.

В подтверждение его слов в руках у Петра появился револьвер, он нацелил его на женщину. Рыжий ковырялся в кармане, пытаясь вытащить наган, то тот зацепился за петлю в ткани и не поддавался. Мурочка закатила глаза, ойкнула от страха, и что есть силы ударила одноглазого бутылкой по голове. Раздался выстрел, пуля чиркнула ей по плечу, проделав в диване отверстие. Франт, не дожидаясь, когда рыжий справится с пистолетом, всадил непонятно откуда появившийся нож ему в шею.

— Разбежаться, — женщина вздохнула, прижимая платок к царапине. — Базиль, ты слышал? Эти идиоты решили нас оставить ни с чем. Сам справишься?

Франт кивнул, вылез из машины, вытащил сначала одноглазого, который был ещё жив и мычал, потом рыжего, оттащил тела подальше от дороги, к деревьям, чиркнул по горлу сначала одному, потом другому, убедился, что подельники мертвы, и уселся за руль.

— Куда дальше? — невозмутимо спросил он.

— На юга, — Мурочка перебралась на переднее сиденье. Она обняла франта за шею и поцеловала в щёку, вытащила из кармана куртки пакетик с белым порошком, насыпала на треснувшее зеркальце, вдохнула. — На юга, туда, где тепло и плещет море. Где горячий песок и пальмы.

— В Персию? — уточнил Василий, заводя заглохшую машину.

— С этими грошами? Нет, мы сперва добудем миллионы, мой дорогой братец. И только потом — в Париж или Вену. Будем жить как короли, весь мир упадёт к моим ногам. Я, пока в каталажке сидела, поняла, что в этой стране сделать деньги легче лёгкого, только попроси, сами отдадут. Трогай.

Глава 1

Сентябрь 1928 года. Пятигорск

Город Пятигорск несколько лет назад стал центром Терского округа. В двадцатом году губернский Совет переименовал его в Анджиевск в честь героя Гражданской войны Григория Анджиевского, повешенного армией Деникина на горе Казачка, но в 1925-м, когда город передали в Главное курортное управление, прежнее название вернули. По сравнению с другими курортными городами, пустеющими в несезон, Пятигорск был достаточно благоустроен и развит. Электрическое освещение питалось от тепловой электростанции с дизельными генераторами и от станции на реке Подкумок, улицы, застроенные каменными зданиями, были вымощены булыжником почти до самых окраин, по городу ходил трамвай, работали промышленные предприятия, частные артели, типография и мясокомбинат.

Железнодорожная станция Северокавказской дороги, оборудованная длинным перроном с навесом и зданием вокзала на бывшей Ярмарочной площади, перестроенным аккурат перед войной инженером Мизернюком, не то чтобы бурлила, а так, побулькивала, в ожидании литерного поезда «Москва — Кисловодск». Носильщики готовили тележки, чтобы подхватить баулы и чемоданы отдыхающих и бережно дотащить до извозчиков. Те тоже не дремали, расчищали гривы своим тягловым лошадкам и лениво переругивались из-за очереди. До конца курортного сезона оставалось меньше месяца, клиент с деньгами возвращался в большой город или уезжал в Ялту и Гурзуф, среди прибывающих курортников преобладали отдыхающие рангом пожиже да постояльцы новых советских санаториев, считающие каждый рубль.

Тепловоз Гаккеля показался со стороны Минеральных Вод в четыре часа тридцать минут, когда дневная жара немного спала, не спеша подволок к перрону двенадцать пассажирских вагонов разного класса, почтовый, багажный и вагон-ресторан, остановился, дав приветственный гудок. На подножке стоял машинист в кителе и фуражке с эмблемой НКПС, он щурился и вытирал посеревшим платком пот с лица, проводники бегали по вагонам, предупреждая пассажиров, что поезд будет стоять сорок пять минут. Люди, покидающие состав, разделились на две части: первые тащили котелки к колонке с водой, бежали в буфет или в пристанционный туалет, вторые шли налегке к первому за тепловозом багажному вагону, возле которого выстраивались носильщики. Травин и Лиза вышли из пятого по счёту вагона, окрашенного в канареечный цвет, почти последними. В одной руке Сергей держал полосатый чемодан, а в другой — только что вышедшую книгу начинающих писателей Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». С плеча у него свисал чехол с ружьём. У Лизы за плечами был брезентовый рюкзачок, она разглядывала карту Пятигорска из путеводителя под редакцией Батенина.