— Вон те горы, впереди, называются Бештау, что значит пять вершин, а вон там Машук и Провал, — она ткнула пальцем вправо, — если туда забраться, то можно увидеть Эльбрус. Дядя Серёжа, мы туда заберёмся?

— На Эльбрус?

— Нет, на Машук.

— Ещё как, — согласился Травин, озираясь. — Но первым делом пообедаем нормально. А потом сразу в горы.

— Или по городу погуляем, тут знаешь сколько интересных мест, — девочка важно потрясла книгой, — на целый месяц как раз хватит. И Лермонтов здесь жил, и Пушкин, и товарищ Киров.

Рядом с ними остановилась тележка, выше человеческого роста уставленная чемоданами и коробками, носильщик важно отдувался и отгонял муху, он сопровождал пару немолодых людей, низенького толстяка в белой панаме и сандалиях и полную высокую даму в мужской рубахе и штанах. Толстяк затряс Травину руку.

— Всенепременно жду, Сергей Олегович, на премьеру. Ваш покорный слуга в роли Шамраева — этого вы не забудете никогда.

Голос у толстяка был глубокий и сильный.

— Конечно, Пантелеймон Кузьмич, — Сергей улыбнулся.

Супружеская пара подсела в купе в Туле, двое актёров провинциального театра сбежали, как сказала жена толстяка, словно перелётные птицы от надвигающейся стужи в тёплые края, и собирались выступать в антрепризе в Пятигорском городском театре. Толстяк оказался отличным попутчиком — он пел, читал монологи и рассказывал анекдоты, а ночью практически не храпел. За него с этим отлично справлялась супруга.

— И всё же вы, молодой человек, поразмыслите над моими словами, с такой фактурой просто грех не выйти на сцену. Как вы осадили того хама из соседнего купе! У меня аж поджилки затряслись, я думал, испепелите на месте в прах. Несколько слов, надменный взгляд, короткие скупые жесты, и всё, катарсис, безоговорочная победа. Лучшего призрака в «Гамлете» не найти, поверьте, я их десятками перевидал. Ну что же, желаю здравствовать.

Актёр приподнял панаму, обнажив обширную потную лысину, и заспешил за своим имуществом, а Травин и Лиза через здание вокзала вышли на площадь. Там сновали носильщики с тележками, вещи перебрасывались на повозки, лошади били копытами по булыжникам, вокруг царил шум и гам. Конные экипажи один за другим растворялись в городе, немногочисленные пассажиры без вещей ждали трамвай.

— На трамвае поедем или на пролётке? — спросила Лиза.

Девочка зевала, прикрывая книгой лицо, за двое суток пути она устала. Травин посмотрел на трамвай, который брали штурмом прибывшие пассажиры, и сделал шаг к веренице извозчиков.

На площадь вылетела пролётка, а за ней, почти вплотную — красный «Фиат 501». В пролётке, положив руку на чемодан, сидел высокий молодой человек мощного телосложения с открытым лицом и пухлыми губами, в итальянском автомобиле на заднем сиденье — тощий и очень бледный мужчина с лысиной, окружённой кудряшками, рядом с ним невыразительный лысоватый брюнет в косоворотке. Гужевой и самоходный транспорт остановились один рядом с другим, отчего лошадь занервничала. Кудрявый перелез к здоровяку и начал его в чём-то убеждать. Слышались слова «сроки», «договор», «аванс», «встретимся в суде» и «я вас пропесочу по профсоюзной линии». Его собеседник молча слушал, а когда поток угроз иссяк, поднялся. Ростом он был как бы не выше Травина.

— Нет, нет и ещё раз нет. Через пятнадцать дней у меня съёмки в Одессе, а до этого антреприза в Ростове. Мы с вами, Свирский, договорились заранее, доснимете сцены и без меня. Жду перевод с окончательным расчётом к следующей неделе.

— Ну как же так, товарищ Охлопков! А смета? Матвей Лукич, скажите.

Невыразительный Матвей Лукич достал из портфеля пачку бумаги, взмахнул ей и начал нудно перечислять цифры. Охлопков слушать его не стал, махнул рукой, отодвинул Свирского, спрыгнул с пролётки и широкими шагами направился к вокзалу. За ним еле поспевал носильщик с двумя кожаными английскими чемоданами. Водитель «фиата» всё это время невозмутимо жевал спичку.

— В гостиницу, — распорядился Свирский, возвратившись на заднее сиденье автомобиля.

«Фиат» чихнул сизым выхлопом и уехал обратно, в сторону Машука, а пролётка осталась стоять на том же месте.

— На извозчике, — ответил Травин и закинул в повозку сначала чемодан, а потом Лизу с рюкзаком и путеводителем. — Давай к «Бристолю». Почём нынче овёс?

— Ежели в «Бристоль», то полтора целковых, — ответил сообразительный извозчик, — плюс двадцать копеек за срочность.

— Мы не торопимся.

— Все куда-то торопятся, — философски ответил возничий и дёрнул поводьями, — а ну давай, милая.

Милая не торопясь затрусила за трамваем, грохотавшим по Советскому проспекту. Открытый вагон с деревянными скамьями, поставленными вдоль движения, был битком набит отдыхающими, металлические колёса бились о рельсы. Лошадь, поднатужившись, обогнала его и остановилась на углу улицы Карла Маркса возле четырёхэтажного здания с балконами, лепниной и башенками-лоджиями. Трамвай завернул, выбив искру из рельсов, и помчался дальше, к Провалу.

Гостиница «Бристоль», расположившаяся у подножия Машука рядом с Цветником и домиком, где когда-то жил Лермонтов, переживала второе рождение. До событий 1917 года она считалась одной из самых престижных и комфортабельных на всём Северном Кавказе, большинство номеров имели, помимо отдельной передней, спальню, гостиную, балкон, телефонный аппарат и электрическое освещение. Цена на семейные номера с ванными доходила до 15 рублей за сутки. Но потом судьба гостиницы повисла на волоске, за несколько революционных лет здание занимали делегаты Второго съезда народов Терской области, ЦИК Северокавказской республики, сыпнотифозный госпиталь, штаб казачьего полка Донского войска и реввоенсовет 11-й армии РККА во главе с Кировым. В 1921 году главное здание отдали частным арендаторам, которые попытались вернуть «Бристолю» былой блеск. В номера вернули старую мебель, на первом этаже распахнули двери ресторан и концертная зала, а в дальнем крыле снова начала работать радиологическая лечебница.

Возле центрального входа стоял знакомый по вокзальной площади красный «фиат». Рядом с ним важно прохаживался швейцар, он за гривенник был готов распахнуть дверь новым постояльцам, носильщик присматривался к полосатому чемодану, но Сергей подхватил багаж, Лизу и, сверяясь с пометками на листе бумаги, зашёл в северный корпус, выходящий на улицу Красноармейская. Здесь обстановка была попроще, дверь пришлось открывать самому, а за левой конторкой сидела строгая дама из управления курортов Кавминвод.

— В санатории Уптона мест нет, могу вас здесь заселить. Только за номер придётся доплатить, товарищ, остались повышенной комфортности, с туалетом и балконом, — сказала она, проверив документы и обмахнувшись веером, — восемьдесят копеек с персоны в сутки. Лечение оформите сами в курортной больнице, там вам всё, что прописали, сделают. Девочке положено питание в столовой номер три, вот талоны. Для вас питание и курортные услуги по таксе, оплата тут же, в кассе, но, если пожелаете, можете сами столоваться.

— Мы сами.

Травин заплатил тридцать два рубля, взял квитанцию, талоны, книжечку, напечатанную на серой газетной бумаге, отсчитал мелочью сорок пять копеек за туристический путеводитель с картой и снова подхватил чемодан. Стоило отойти от дамы с веером, к ней поспешил военный с тремя шпалами в голубых петлицах, со спутницей в цветастом сарафане и двумя пацанами-близнецами лет двенадцати. Военный прихрамывал и опирался на трость, был он немногим старше Травина.

За правой конторкой заселяли, Сергей обменял квитанцию на запись в толстой книге и ключ на металлической цепочке с номером 12 и по лестнице с ковром поднялся на второй этаж. Им с Лизой досталась комната с прихожей, двумя кроватями, диваном, двумя мягкими стульями на гнутых ножках и столиком на балконе.

— Прямо-таки гамбсовский гарнитур, — сказал молодой человек, поёрзав на стуле, он всё ещё находился под впечатлением от перечитанной книги. — Как думаешь, Лиза, там внутри сокровища есть?

И тут же о своём вопросе пожалел, девочка достала перочинный нож и всерьёз решила проверить. Она, несмотря на сонливость, была в приподнятом настроении, вместо привычной школы и новой учительницы математики, которая появилась в школе вместо Варвары Лапиной и Лизу почему-то сразу невзлюбила, им предстояло провести целый месяц на курорте. О курортах Лиза знала только из газет, здесь постоянно веселились, очень много ели и гуляли по разным интересным местам. Дяде Серёже дали целый месяц отпуска, за это время нужно успеть обойти всё вокруг, и горы, и музеи, и в театр сходить, и заехать на обратном пути в Москву на несколько дней — в столице они были всего два часа, перешли через Каланчёвскую площадь с Октябрьского вокзала на Рязанский, так что толком посмотреть ничего не успели. Девочка легла на кровать, открыла местный путеводитель и сама не заметила, как уснула. Травин сходил в артельную лавку неподалёку, купил еды, положил на тумбочку и тоже завалился спать.

Советскому служащему полагалось две недели отпуска, за это время Сергей рассчитывал подготовить дом к зиме, сходить на охоту и, может быть, выбраться на несколько дней в Ленинград, Лиза давно просила, да и перебравшиеся туда Кирилл и Маша очень звали. На поездке в Пятигорск настоял Меркулов.