Андрей Никонов

Управдом

Все имена и события в произведении вымышлены, любые совпадения с реальными людьми случайны.

Глава 1

Март 1927 года

Рогожский уезд, Московская губерния

— Пошла вон! — тощий невысокий мужчина, в расшитой косоворотке, с редкими жирными волосами и с изрытым оспой лицом, вскочил, ударил по столу так, что тарелки подскочили. — Приживалка! Ты что вздумала, бездельничать?!

Девочка восьми лет в поношенной одежде стояла возле лестницы на второй этаж, опустив голову и сложив руки на животе.

— Ты посмотри на нее, — брызгая слюной, орал хозяин дома, — пригрели змею на груди. Ты понимаешь, дура, что продуктов на семь рублей испортила? Соли она не пожалела! Сама будешь это жрать вместе с очистками. Вон, ступай к себе, и чтобы я тебя не видел, мерзавка!

Девочка покорно пошла наверх, в свою каморку на чердаке — рядом с печной трубой в огороженном закутке было тепло, хозяин дома любил уют и топил часто, не жалея дров. Она не плакала — к такому обращению за те два года, что жила в семье дальней родственницы, девочка привыкла.

Родственница проводила девочку равнодушным взглядом — сводного брата, от которого осталась сирота, она почти не знала. По мнению женщины, противная девчонка должна была быть благодарна ей по гроб жизни за то, что у нее была крыша над головой, ежедневные объедки со стола и кое-какая одежка. Другие дети вообще жили на улице и хорошо если раз в неделю ели досыта в коминтерновской столовой.

Еда была не то что сильно пересолена, просто у мужчины выдался сегодня непростой день. Зато следующий обещал быть куда лучше, полученные с последней продажи мануфактуры триста червонцев практически довели до нужной черты ту сумму, которую он держал в уме. Советская власть, отдавшая частным дельцам на прокорм собственные ресурсы, в последнее время закручивала гайки, дела вести было все труднее и опаснее. С одной стороны, к жирному куску подбирались урки и жиганы, с другой — фининспектор и прокурор, и неизвестно, кто больше откусит.

В дверь постучали.

— Это кто еще? — недовольно проворчала женщина. — Опять твои дружки?

— Сейчас посмотрю… — Мужчина встал, прошел в сени, отворил тяжелую, обитую с обратной стороны железом дверь. И пятясь назад, вернулся в комнату.

— Ну что, Ефим, я слышал, ты сегодня в банке был, — гость был не один, вместе с ним в столовую вошли еще двое. — Все забрал, подчистую, как метлой прошелся. Сбежать решил, думал, мы не узнаем?

— Нет, что вы, даже в мыслях не было, вот те крест, — хозяин дома размашисто перекрестился, — долю вашу приберег и хотел еще в новую мануфактуру вложиться, все для дела, разве ж я могу чего замыслить.

Тем временем двое гостей подошли к женщине, та поднялась, недовольно глядя, и презрительно фыркнула. Один из пришельцев, недолго думая, заехал ей кулаком в живот, второй подхватил падающую хозяйку, заткнул ей рот грязной тряпкой и бросил на стул. Первый достал из сумки ремни, споро привязал женщину к стулу, осклабился.

— Готово, барин.

— Баре все в Париже, — главный неодобрительно покачал головой. — Ну что, Ефим, с кого начнем, с тебя или с нее? Бабу тебе свою не жалко?

Первый бандит хрюкнул, рванул на женщине платье, обнажая слегка отвисшую грудь.

— Делайте что хотите, не виноват я, — Ефим грохнулся на колени, попытался пустить слезу, та никак не хотела появляться, сколько ни моргал, а вот трясучка от страха тут как тут, аж судорогой тело свело. — Все до копейки отдам, только не в доме деньги, идти надо. Захоронка в надежном месте, чтоб от татей подальше.

Главный усмехнулся, посмотрел на подельников.

— Врет, — уверенно заявил второй.

Он подскочил к стоящему на коленях хозяину, заломил тому руки назад, связал, заткнул рот. И, выхватив из кармана нож, полоснул по уху.

Ефим взвыл. Теплая кровь тонким ручейком потекла к шее, оттуда под ворот рубахи, обильно ее промачивая красным. Отрезанное ухо перед глазами подействовало куда лучше слов. Он раскололся за несколько минут, мало того, сам с сопровождающим сходил в подвал, подволакивая ногу с раздробленными пальцами, помог дрожащими руками отодвинуть камень, за которым лежала сумка с бумажными червонцами. И там же показал еще два схрона, с царским золотом и камушками.

— Все на месте, — доложил первый бандит, пересчитав деньги, — все тридцать тысяч.

— Кончай его, — распорядился главный. — Только без этих твоих шалостей.

— Девчонка тут еще была, — напомнил второй. — Сиротку к себе взяли. Если здесь, может заложить.

Первый достал топор, проверил лезвие на пальце. Хозяин дома пытался что-то сказать, вымолить, но только мычал и дергался, пока ему не раскроили череп.

— Я погляжу, — главный кивнул, направился к лестнице. — Сам разберусь.

— А с этой что? — первый подручный кивнул на женщину. — Вроде ничего еще, а? Позволь развлечься.

— Делайте что хотите, — равнодушно сказал главарь, ставя ногу на ступеньку. — Только чтобы без шума, не хватало нам тут незваных гостей.

Он прошелся по второму этажу, заглядывая в комнаты — там тоже было немало добра, потом его подельники пройдутся, осмотрят пристальнее, доберут. И подошел к узкой лестнице на чердак.

Девочка с чердака слышала неясный шум. Сначала говорили тихо, потом тетя закричала, коротко и пронзительно, и тут же затихла. Через некоторое время завыл хозяин, так страшно, что аж пробирало до печенок. Девочка забилась в свой закуток, закуталась в рваное, сшитое из лоскутов одеяло, зажмурила глаза. И услышала, как кто-то прошелся по чердаку, скрипя половицами и заглядывая в каждый угол.

— Вот ты где, — услышала она голос. Глаза открывать не стала, съежилась, крохотная слезинка покатилась по щеке. И вдруг почувствовала на голове руку, та погладила ее по волосам.

— Не бойся, я тебя не трону, — негромко сказал незваный гость. — Только сиди тихо, договорились? А вниз лучше не спускайся, тебе такое рано еще видеть, дождись, когда милиция появится.

И ушел.


Май 1927 года

Москва

К десяти часам вечера солнце уже практически не освещало московские улицы, а тусклые фонари, висящие на столбах, не давали достаточно света, так что автомобиль с погашенными фарами, подкативший к дому номер три в Большом Гнездниковском переулке, в котором располагалось Московское управление уголовного розыска, на фоне темного здания был практически незаметен. Чадящий дым, вылетающий из чихающего глушителя, заставил часового чихнуть, но быстро рассеялся — ветреная погода с дождями стояла уже второй день. Редкие прохожие на машину внимания почти не обращали, через десять лет после революции автомобилем москвичей удивить было трудно — по Москве вовсю уже катались четырехколесные экипажи, закупленные городом у французской компании «Рено», постепенно вытесняя извозчиков и распугивая их лошадей визгливыми звуками клаксонов.

Машина объехала здание и остановилась у неприметной двери, возле которой тоже стоял часовой. Со стороны водительского сиденья вылез молодой человек, высокий — если считать по декрету 1918 года в сантиметрах, рост его был 192 сантиметра, ну а если в старорежимных единицах — два аршина и одиннадцать с небольшим вершков, светловолосый, с серыми глазами и тяжелым подбородком. Крепкого телосложения, с широкими плечами, подтянутый, одетый в штатское, с охотничьим значком на лацкане кожаного пиджака, и в бриджи, заправленные в яловые сапоги. На шее висел шлем с большими очками, а на кожаном ремне — кобура с командирским наганом.

С заднего сиденья выпрыгнули еще двое, пониже ростом и без шикарных шлемов, тоже со значками, только уже комсомольскими, кое-как достали один деревянный ящик, поставили на землю, следом за ним появился второй, полегче.

Молодой человек отогнул лацкан, демонстрируя часовому треугольный значок с красной эмалевой окантовкой и личным номером, без натуги подхватил верхний ящик, двое его сопровождающих ухватили второй.

— Ты уж присмотри, товарищ, будь добрый, — водитель кивнул на авто. — Просто так не уволочь, но пригляд не помешает, машина казенная.

Часовой важно кивнул. Молодого человека он знал.

Троица зашли в дом, когда-то принадлежавший коллежскому советнику Еропкину, а следом за ним известному драматургу и инспектору Императорских театров Тарновскому, отметились на посту; двое сопровождающих вместе с ящиками прошли в небольшую комнату и там заперлись, а молодой человек со шлемом легко взбежал по мраморной лестнице, хранившей дореволюционное великолепие, на третий этаж и, пройдя через пустую в это время суток приемную, зашел в небольшой кабинет, значительную часть которого занимал массивный стол. В кабинете тут же стало тесновато.

— Товарищ начальник Московского управления угро, агент второго разряда Травин по вашему приказанию прибыл.

За столом сидел лысеющий человек средних лет, с небольшими усиками, в гимнастерке с тремя ромбами на петлицах и двумя орденами — Красного Знамени и Трудового Красного Знамени, двух высших наград РСФСР.

— Груз с собой? — устало спросил он.

Агент Травин кивнул.

— Ладно, что там у вас? — начальник МУУРа Василий Васильевич Емельянов вздохнул. — Из-за чего так Осипов переполошился?