— Поу!.. — его любимчик застыл, будто на него навели чары, с занесенным кулачком над припавшей к земле бунтаркой. — Пусть тогда дщерь, возомнившая себя мудрой, ответит, как же нам теперь измерять вещи, коли великого предка Арно на свете больше нет?..

Андра тревожно косилась на исцарапанный кулак задиры, что в любой миг мог на нее обрушиться, и это мешало ей соображать.

— Не знаю, — призналась она.

Матаньян-Юло удовлетворенно кивнул, будто она дала правильный ответ.

— Но ведь это глупо!.. — тут же добавила Андра. — Если бы старик Арно с утра до вечера взвешивал один и тот же мешок с кукурузой, разве бы он не устал под конец? Разве невыносимых мигов не становилось бы с каждым разом меньше?

Матаньян-Юло тяжело вздохнул, а затем красноречиво взглянул на Поу-Воу. Мальчик понял его без слов.

— Кем был старик Арно? — прошипел он, схватив Андру за прядь волос. Та в ответ тоже попыталась схватить его за шевелюру, но та была слишком короткой, пальчики с нее яростно соскальзывали. — Кем?!

Не будь ей сейчас так больно, она все равно бы не смогла понять, в чем суть этого вопроса. Андра принялась зверски щипать ногтями щеку своего мучителя, но его это только поддразнивало выкручивать ей кудри еще сильнее.

— Он! Был! Мужчино-о-о-ой! — заорал Поу-Воу ей правильный ответ в самое лицо, затем быстро чмокнул ее в гневно раскрытый рот, и с силой оттолкнул, опрокинув на пол.

Матаньян-Юло молча зарукоплескал. Другие мальчики охотно подхватили и вскоре Железный павильон наполнился множественными хлопками, будто в нем растревожили огромную стаю летучих мышей.

* * *

— Мне даже не нужна помощь Отца, — Матаньян-Юло вытянул палец в сторону железных обручей, покоящихся на постаменте, — чтобы увидеть твои мысли, мой маленький негодяй… Тебе нравится эта дщерь, не так ли?..

— Нет, она мне не нравится, — соврал Поу-Воу. — Но ведь настоящие мужчины созданы, чтобы делать только то, что им не нравится. Мой отец терпеть не может мою мать, и я тоже… Но как бы я тогда появился? Железу нужны новые освободители… И я готов…

— …готов обвенчаться с любой девочкой, что подвернется? — криво улыбнулся Говорящий с Отцом. — Все равно придется терпеть, так что за разница, кто это будет? Тогда я мог бы лично подобрать тебе кого-нибудь, но только не Андру… Эта дщерь будет разве что отвлекать тебя от истинного долга…

Мальчик раскрыл рот на полуслове, но не нашел, чем возразить. Матаньян-Юло так и лучился удовольствием, упиваясь беспомощностью маленького врунишки. Его ухоженные ладони любовно массировали плечи и шею будущего освободителя. Остальные дети уже покинули Железный павильон.

— Мой долг — освобождать железо…

— Так и есть, мой мальчик…

— В Андре слишком много от земли, но и в ней есть железо… Я должен его спасти!..

Матаньян-Юло запрокинул голову от смеха.

— Еще немного слов о ней и я решу, мой мальчик, что это тебя уже необходимо спасать. А въедливую дщерь могут спасти и наши младшие братья, муравьи…

Поу-Воу сглотнул.

— …они отделят от имеющегося в ней железа всю землю, и настанет красота!.. Ты этого хочешь, Поу-Воу? — причмокнул губами учитель, с наслаждением выговорив его имя возле уха.

— Я… не знаю, чего я хочу, — вдруг выдохнул мальчик.

Ладони замерли на его плечах, а улыбка учителя перестала быть добродушной.

— Что ты имеешь в виду? — мягко спросил Матаньян-Юло.

— Мой отец — герой карьера!.. Он больше всех отдал долг железу. Почему он должен кланяться мощам за еду, как остальные, кто не отдавал долг?..

Матаньян-Юло горестно вздохнул.

— Если бы только в моих силах было переубедить Отца… Но ничего не поделать. Отец требователен даже к самым преданным ему сыновьям, и все они равны в его глазах. И уж точно наш Отец не покровительствует гордыни… Поуку не стоило бы ставить себя выше других, даже если он герой…

— Мой отец не ставит себя выше, он не может ходить, — резко ответил Поу-Воу. — Он не может самостоятельно дойти до Кормящей Ладони. А мне отказывают… Этот жирный кухарь… Он посмеялся над серьгой героя…

— Он смеется, чтобы скрыть страшную зависть, мой железный мальчик, — сказал Матаньян-Юло и возобновил массирование плеч. Его сжимающиеся ладони опускались ниже и ниже, доходя до живота. Поу-Воу молчал, погруженный в мрачные думы.

— Наш Отец не любит гордыни. Но почему тогда сам требует, чтобы ему кланялись?

Учитель не сразу ответил.

— Потому что мы ему не ровня, — наконец, важно проговорил он. — И мы не должны задаваться вопросом, почему сыновьям нельзя то, что можно ему… Попытка понять — это и есть гордыня… А попытка осмыслить свое предназначение, чтобы впоследствии оспорить его, и выторговать для себя место повыше, а то и на одном уровне с Отцом… Это не просто неправильно, мой мальчик, а это еще и невозможно. И именно потому и неправильно. Отец плачет, когда силы растрачиваются впустую. Не надо тратить их на непостижимое. Вот, на что надо, — Матаньян-Юло на мгновение оторвал руку от груди мальчика и указал на реликтовую кирку, застрявшую в камне. — Понимаешь?

Поу-Воу неуверенно покачал головой.

— Почему железо хочет, чтобы ему отдавали долг тринадцать зим?

— Потому что от зимы к зиме луна сменяется столько раз, — объяснил учитель. — Столько раз за этот период Отец закрывает и открывает глаз… Это его знак для нас…

— Но мать сказала, что лун всего двенадцать за одну зиму, — нахмурился мальчик. — Разве нет?

Матаньян-Юло сощурился.

— Да, твоя мать права…

— А еще одна зима тогда почему?

— Чтобы Отец видел, что его преданные сыновья готовы брать на себя даже немного больше, чем Он требует…

Мальчик раздраженно двинул себе костяшками по лбу. И как он сам раньше не догадался.

— Я готов брать больше, — горячо заверил Поу-Воу. — Я буду освобождать его с такой силой, что остальным сыновьям ничего не достанется после меня… Но мой герой-отец, — он огорошено склонил голову, — он не хочет, чтобы я шел по его стопам…

Учитель неожиданно склонился к животу мальчика и стал зарываться в него носом, при этом шумно дыша. Поу-Воу стало не по себе. Но Говорящий с Отцом никогда не делал что-то просто так. А все что он делал, обычно было правильным.

— В тебе так много железа, Поу-Воу, — прохрипел Матаньян-Юло, оторвав запыхавшееся лицо от живота мальчика. — Я это чую буквально носом… Тебе нельзя идти на карьер, как обычным должникам, нет, твой достойнейший отец прав… Такому необычайному дарованию отведена роль куда важнее!.. С таким даром, как у тебя, растрачивать себя в грубой силе — это вероотступничество!.. Пренебрежение Отцовским замыслом!..

— А что мне тогда делать? — заворожено пролепетал Поу-Воу.

— Ты должен являть заблудшим сыновьям глас Отца, — твердо решил Матаньян-Юло и выпрямился над мальчиком. — Исключительное бремя, возложенное лишь на немногих в нашем племени… Я срочно обращусь к ткачам, чтобы по твоим меркам скроили наш традиционный балахон, а Мордовал выкует для тебя цепь из чугунных звеньев…

Мир переворачивался в глазах Поу-Воу. Еще вчера его сильно пошатнула выходка разозленного отца, отчего мальчик чуть не упал, чуть не сорвался во внутреннюю зияющую пропасть. А сейчас сам Говорящий с Отцом и вовсе опрокинул его окончательно, но мальчик полетел не в бездну, а почему-то ввысь, далеко над ней.

— …и, конечно, тебе предстоит приобщиться к нашему таинству, — понизил голос учитель, — и нашим секретным практикам… неведомым обычным сыновьям и дщерям… Быть жрецом — это особая заслуга и… ноша, которую нам, провозвестникам Отцовской воли, порой приходится стойко терпеть и вбирать в себя целиком…

Поу-Воу почти не слышал бормотания Матаньяна-Юло, он уже торжественно расхаживал в одеянии жреца по племени. Люди почтительно расступались перед маленькой фигуркой, друзья шли по правую руку, укрощенная Андра — по левую, а вчерашние враги выстроились очередью в жерло. Поук гордился, а жирный кухарь из Кормящей Ладони, требующий кланяться — сам упал ему в ноги. Поу-Воу согнул два пальца и врезал костяшками одному в лоб, второму… третьему… Люди с готовностью подставляли ему лбы, а он стучал в них, приговаривая… Выпари из моих костей шлак… Вынь из-под моих ногтей грязь…

Конец ознакомительного фрагмента