— А ты вспомни, как он недавно выразился на суде над Керуком, — напомнил Джамайка. — Он открыто предупредил, что как только запахнет жареным, то сразу отречется от нашей затеи…

— Это всего лишь слова, — поморщился Венчура. — Да и вообще, разве подлецы предупреждают о своем предательстве заранее? Нет, я могу понять Лута… Сегодня я чуть не подставил всех нас. Мы едва не погибли… Правда умерла бы вместе с нами, как и на устах тех, кто предпочитает ее умалчивать… Не знаю, о чем я думал, когда рванул к костру… Сможешь ли ты меня простить, Джа?..

Друг попытался подбодрить его улыбкой, но вышла страдальческая гримаса — мышцы ему все еще пока не подчинялись от испуга, который им довелось пережить у Сломанной Стрелы.

— Все обошлось!.. Они бы все равно нас отпустили, и даже без вмешательства этого… Кто это вообще был?

— Не успел разглядеть, — нахмурился Венчура.

— Меня словно мешком с углем по голове огрели, когда объявились эти мразоты с Открытой Ладони, — признался Джамайка. — Как понял, к чему они ведут, так все поплыло перед глазами… Но знаешь, кажется, я уже слышал про некого одержимого, что бродит вокруг нашего каньона… Кто-то из воинов пускает байки про него, и те гуляют по племени, одна другой нелепее… Но вроде как все байки сводятся к тому, что с его появлением — жди неудачи, за что бы не взялся… Поэтому, мол, лучше ничего и не предпринимать… Но видели его в основном на границе, наши Смотрящие в…

— Вбок, — выпалил Венчура. — Смотрящие Вбок… Вот им подходящее имечко!..

— Почему?

— Когда врут, глаза отводят в сторону.

Джамайка навзрыд расхохотался. Но смех его был все равно что рыданием.

— Значит, рухнувший мост и был той самой неудачей? — подумал Венчура. — Готов поклясться, что именно тогда Лут сбежал, пока дозорные суетились у острога, а мы стояли с разинутыми ртами…

— Тогда, если так подумать, спас нас не Лут, а этот… синеглазый? — Джамайка ловко отпнул скорпиона, что заблудился в опасной близости у его ноги. — Как думаешь, он на нашей стороне?

— Сложно сказать на чьей, — Венчура быстро топнул по другому скорпиону, расплющив его в малоприятную лепешку. — Выглядел он довольно равнодушным… Да он ничего по сути и не предпринял, а просто стоял и смотрел… Стало бы его лицо менее безучастным, реши Вогнан не швырять в него копье, а вместо этого воткнуть его мне в живот?..

— Не знаю… Но я заметил, что синеглазый возник ровно тогда, когда я уже мысленно прощался с жизнью… А мост обрушился ровно тогда, когда он возник… Необычное совпадение, правда?

— Мы громко разговаривали, вот он и пришел на шум, — Венчура слишком привык, что правда всегда оказывается мрачной и очень скучной, хоть и в глубине сердца ему все же хотелось верить, что этот таинственный незнакомец в самом деле желал им помочь, и ему действительно подвластны некие необъяснимые силы. Даже столь сомнительный союзник в предстоящей борьбе с вождем и его режимом им явно бы очень пригодился. — А рухнувший мост и палец Далика — это всего лишь закономерность, к тому же неизбежная… Дождь размягчил своды рва, а кретин сам накануне привязал к своему мизинцу копье на леске…

Джамайка устало пожал плечами. Ребята были измотаны и голодны.

— Так что будем делать?

— Собирать народ, — решил Венчура. Глаза Джамайки возбужденно загорелись. — И чем скорее, тем лучше… Вогнан меня узнал, ты сам видел. Вот и подумай, как скоро вождю станет известно о нашем откровенном разговоре со Смотрящими Вбок…

— Учитывая, что вождь и так уже избегает произносить твое имя, думаю, что очень скоро, — мрачно предположил друг. Но его глаза все еще азартно улыбались. — Он боится тебя.

— Представь, что будет, когда люди узнают, что Пожирающий Печень всего лишь один — и это наша вселюбимая Путеводная Искра, которая не хочет, чтобы ее племя разбегалось… Которая жаждет, чтобы все пахали на нее и ее дружков в полях и на карьере, с рождения и до самой смерти, покуда они отдыхают в Скальном дворце и пожинают плоды нашей неволи… Представь, что будет, когда все узнают, что власть нашего вождя держится лишь на страхе и запугиваниях, на глупой сказочке про людоедов, и на горстке его псов, готовых ему в этой песенке хором подлаивать… Знаешь, что будет, когда эта правда всплывет? Его снесут!.. И он это прекрасно знает, иначе бы не стал нам бесконечно врать и увиливать… Вспомни, сколько нас было у Сумеречного прохода, когда мы перехватили Шестипалую Руку!.. Чуть более одного хребта Арно — а ведь взвод его воинов и личной гвардии и то больше… Но даже тогда он испугался, извернулся и пожертвовал одним из своих дружков… Представь, что будет, когда мы соберем половину племени, все вместе выйдем за границу и дружно поймем, что людоеды на деле прячутся не в лесу, а в Скальном дворце?..

— Мне уже не терпится увидеть его рожу! — перевозбудился Джамайка. — С чего начнем?! Поднимем всех наших с того раза? Соберемся в лавке слухов?

— Нет, только не в лавке слухов, — отрезал Венчура. — На месте вождя, я бы не стал со мной медлить. На его месте, я бы уже после выборов как можно скорее подстерег меня где-нибудь одного, выпотрошил и бросил у границы… Ставленник не вынес позорного проигрыша и со стыда попытался тайно покинуть племя… Людей бы это объяснение вполне устроило. Но после сегодняшнего я не удивлюсь, если меня начнут разыскивать уже по всему каньону… И первым делом там, где меня чаще всего можно застать. Конечно же они давно в курсе про грот, где мы продаем слухи, так что это место сразу отпадает… Беги к Миннинньюа, расскажи ей все!.. Пусть все наши, и те, кто с ней торговался, стягиваются к ее хижине… Если воины или жнецы спросят, отвечайте, что пришли возвращать ей порченый товар, обменянный с последнего раза… Это не заставит их отстать, но на первое время собьет с толку…

— А ты?

— А я объявлюсь, когда у хижины Миннинньюа соберется достаточно народу… достаточно, чтобы воины держались от меня поодаль. Тогда то все и узнают правду.

Упершись в колени, Джамайка тяжело поднялся и отряхнул песок с насекомыми со своих леггин. Зевота сводила его рот, но он ее мужественно перебарывал.

— Клятые кости, как же хочется спать…

— Еще успеешь отоспаться в Скальном дворце, — вдохновил его Венчура. — А до тех пор бегай, стучи в вигвамы и хоганы, пробуждай их всех ото сна… Мы спали слишком долго, пятнадцать мучительных зим… Теперь пришла пора пободрствовать…

Джамайка согласно тряхнул головой.

— К вечеру, думаю, всех соберу, — пообещал он. — Сам знаешь, пока все будут в работе, мне и слова не дадут сказать… А тебе лучше переждать до вечера, пересидеть где-нибудь, чтобы не попадаться на глаза людям вождя… Будешь в хижине Куклука Черноротого?

Так называлось тайное жилище на возвышении одной из красных скал, в уютном, спрятанном от случайных глаз углублении. Венчура соорудил его очень давно, из веток и грязи, и постепенно перетащил в него большую часть своего имущества из хогана своей семьи, где его откровенно притесняли и не давали житья. Чтобы пробраться в его тайное убежище, необходимы были ловкие и сильные пальцы, чтобы не сорваться, пока взбираешься по выбоинкам и наростам на отвесной стене. Но такие пальцы были не только у Венчуры.

Ребятня прознала про это убежище, и стала проводить в нем вечера — рисовали углем и соком опунции, хранили наворованное, лишали друг друга невинности, дрались и проливали кровь, испражнялись у порога или отсыпались в дни ссор с родными. Венчуре не хотелось, чтобы кто-то узнал, что это его жилье, поэтому не предъявлял на него прав. Но он додумался разместить в нем бывшее имущество Куклука Черноротого и прочие проклятые предметы, имевшие к нему хоть какое-то отношение — негодяя бросили в яму за серию ритуальных убийств с последующим зверским изнасилованием. Жертвами были детишки.

Матаньян-Юло до поры до времени игнорировал Куклука, пока тот ограничивался лишь ересью, молитвами выдуманному духу и отрицанием Отца — игнорировал даже несмотря на жалобы соплеменников и его паствы. Отмахивался, говоря, что такие заблудшие люди в их священном каньоне порой нужны, чтобы своим примером однажды ярко показать, чем чревато поворачивание спиной к истинному Богу. Тот и показал, да так ярко, что взбешенные от горя люди на какой-то момент поверили в его ложного духа даже больше, чем в Отца — настолько хотели разорвать на куски божество вместе с его последователем. Куклука от линчевания спасли воины, а Матаньян-Юло принял решение забросить юродивого в яму, к другим худшим из худших со всего племени — наверняка, чтобы было кем запугивать непослушных детишек.

Венчура опасался, что незваные гости раскусят его шутку, ведь ублюдок сидел в яме и покинуть ее не мог, но чудо все равно произошло, и следы чужого присутствия в хижине Куклука Черноротого очень быстро сошли на нет. Видимо, подростки допускали, что дух, которому поклонялся этот безумец, ежелунно обращает его в дым, который поднимается со дна ямы и просачивается сюда, где Куклук снова оборачивается человеком и приступает к своим черным делам.

Лишь иногда в гроте появлялась пара-тройка новых похабных рисунков, а от входного порога начинало нести мочой, но стоило Венчуре выставить старые чуни Куклука у стены, а вымазанный в красном соке опунции крик, которым тот вершил однажды свои кровавые ритуалы, подвесить сушиться под сводом хижины, как и эти разовые случаи прекращались. Убежище вновь стало собственностью ее единственного владельца, но недолго — вскоре приключилась другая напасть.