— А хрен его знает, — простодушно отозвался Глотов. — Сам-то знаешь?

— Ксерокс.

Продавец знал не больше десятка русских слов. Он подходил неторопливо, с достоинством. К российским покупателям в торговых центрах процветающих нефтедобывающих государств относились снисходительно, хотя и без щенячьего восторга.

— Вот таких восемь, понял? — Глотов ткнул в отобранный «Шарп». — Восемь, ферштейн? — Он показал растопыренную пятерню и еще три пальца. — Мелкий опт, соображаешь? Сколько скидка?

Продавец заволновался, закаркал, вращая белками глаз:

— Ноу скидка, ноу… — Он начал размахивать руками, давая понять, что торг здесь неуместен.

— Как это ноу? — возмутился Глотов. — Ты с дуба рухнул, парень? Не шутил бы с серьезными вещами.

— Ноу скидка, ноу, — твердил продавец как попугай.

— Витька, ко мне! — Глотов покрывался краской негодования. — Пошли в другой магазин, нас здесь не любят!

— Бегу, Саня, бегу. — Витька вырулил из-за угла, таща в растопыренных руках огромный плоский телевизор. — Вот этот еще возьмем, в самолете, блин, смотреть будем… Ты что, Саня, серьезно? — запоздало дошло до парня.

Он грохнул телевизор об пол и распрямился в явной растерянности.

— Торговаться не хочет, злодей, — объяснил сложившуюся ситуацию Глотов. — Пойдем через дорогу, там такой же магазин.

— В натуре злодей, — решительно поддержал его Витька. — Да чтоб он подавился своей неземной жадностью!

Задрав носы, они прошествовали мимо растерянного продавца, выбрались на улицу, залитую солнцем.

— Считаю до трех, — пробормотал Глотов, украдкой скашивая глаза. — Даже не так. На счет «три». Один, два…

— Скидка, скидка! — вылетел за ними продавец. — Семь проценты, семь… — Он чуть не врезался в обиженных покупателей и выставил перед собой две растопыренные пятерни. На одной был подогнут мизинец, на другой — большой и указательный пальцы.

— Сейчас вернемся. — Глотов хмурился, чтобы не рассмеяться. — Может быть. Если не передумаем. Ну что, Витька. — Он уставился на хихикающего спутника. — Вот тебе и все Эмираты. Пиво, ночь, вояж по магазинам. А могли бы посетить мечеть Джумейру — прекрасный образец исламской архитектуры, исторический музей, дворец шейха, старый центр в Бар Дубай… Чего там еще в путеводителе было?

— Рынок «сук», — вспомнил Витька.

— Чей рынок? — не понял Глотов.

Роман Вакуленко — нескладный, угловатый, весьма придирчивый уроженец Сумской области — бродил по местному рынку, оберегая карманы от незапланированных инспекций. Рынок гудел, клубился. Пестрели вывески, дуканы. Стучали молотками башмачники. Брадобреи мыли, брили, стригли. Сновали водоносы с бурдюками из овечьих шкур. Дымились шашлычные. Лязг, гомон, лотки с калеными земляными орехами, прочими сладостями и съедобностями. Продавцы всего. Рулоны тканей, ковров, никелированная и медная посуда, подушки на цветных половиках, банки с корицей и тмином, горы фруктов, трав, коренья, грохот наковален, груды корыт и лоханей, витых железных кроватей, нуристанские ножи из нержавеющей стали, дутое стекло, лезвия, парфюмерия, жестянщики, сапожники, мясники, менялы, мелкие лоточники с тряпьем… Над всем этим грохочущим великолепием возвышался лазурный купол мечети, блестел минарет, усыпанный изразцами, с которого пристально взирал на толпу строгий глаз муэдзина.

Вакуленко знал, чего хотел. Он методично обходил торговые точки, заглядывал в палатки. Ювелирную лавочку Роман обнаружил на краю рынка, за палаткой, где розовощекий араб разливал зеленый чай.

Вакуленко перебирал какие-то колечки, бусы, брошки, хитроумные изделия из желтого металла. При этом он косил по сторонам, фиксируя потенциальную опасность. Карманных воришек здесь хватало.

Лопотал торговец с подчеркнуто простодушным лицом, прыгали его малолетние помощники, озирались покупатели. Языковой барьер был непреодолим. Если торговец еще мог связать несколько английских слов, то Вакуленко такое было не по силам в принципе. Он выбрал золотые сережки с рубином и пытался втолковать продавцу, что устраивает его в товаре абсолютно все, за исключением камня.

— Голубые, дурень, — твердил Роман бестолковому торгашу. — Понимаешь ты, чурка необразованная — го-лу-бые! Как глаза у меня. Вот смотри. — Он приложил к своим ушам золотые сережки. — Видишь, у меня глаза голубые? Звучит? Нет. Вот и дочке моей не прозвучит! Голубые! Ты понимаешь русский язык?

Арабы хохотали, надрывая животы и тыча в него пальцами. Какой-то шкет скользнул под рукой, но Роман успел зажать карман с кошельком. Недовольно заурчал черноусый родственник мальчишки, которому не понравилась затрещина, отпущенная его чаду. Вакуленко изобразил покаянным жестом, как ему жаль.

— Какой нада? — проявил торговец незаурядные познания в русском языке.

— Голубые! Ну, как бы тебе объяснить, дубине редкой?.. — Вакуленко завертелся. — Во! — Он ткнул пальцем в женщину в голубой парандже. — Такие голубые!

Дамочка вздрогнула, отвернулась. Откуда ни возьмись материализовался ее муж. Упитанный араб сверкнул глазищами, грозно сделал шаг, намереваясь схватить Вакуленко за воротник. Летчик сообразил, что перегнул, замотал головой и нацелил палец в небо, ослепительно яркое, без единого облачка на горизонте.

— Нет!.. — пробормотал Вакуленко. — Ошибочка вышла, господа хорошие. Небо голубое. — Он тыкал пальцем, словно зенитка, бесперебойно плюющаяся снарядами. — Вот такой надо, понял?

Когда Вакуленко волновался, он машинально говорил чисто по-русски, без украинских штучек. Публика веселилась, торговец морщил лоб, изображая мозговую деятельность. Потом он сообразил, заулыбался, тоже стал посылать пассы в небо.

— Нет как небо, — вещал этот бизнесмен с чудовищным акцентом. — Были, кончились.

— Дубина ты бестолковая! — Вакуленко сжал ладонями виски. — Чего же ты мне голову морочишь битый час!

— Завтра приходи, завтра, — лопотал продавец, ехидно улыбаясь.

За спиной Романа хихикали люди.

«Да это же всемирный заговор!» — догадался летчик. погрозил торговцу пальцем и заявил:

— Ну, смотри, подлец! Я завтра прилечу, чтобы было, понял? А то приду с Серегой, он вам вмиг ГКЧП устроит!.. — Роман посмотрел на часы и понял, что пора на аэродром.

Погрузка уже в разгаре. Карпатов мечется, психует, а народ разбежался, все с утра в городе, никого не собрать. Гражданский экипаж, дисциплина хромает.

Чертыхаясь, он выбирался из толпы, которая вдруг стала как-то прибывать, опутывать. Восток — это дело такое. Увязнешь по горлышко, потом не выберешься.

Грузный «Ил-76», приписанный к Казанскому отряду гражданской авиации, стоял под загрузкой у крайнего терминала летного поля, вблизи ангаров и вереницы складов. Прибывали фургоны, молчаливые арабы стаскивали на землю ящики, волочили их по трапу в нутро самолета.

Карпатов — основательно за сорок, тяжеловатый, сероглазый — сидел в кабине, водил линейкой по полетной карте. Временами он вскидывал руку с часами и косился в иллюминатор, где пылал зноем раскаленный воздух Эмиратов. Напевая «Лето — это маленькая смерть», командир корабля рисовал дальше свои прямые и загогулины. Его взгляд скользнул по датчику топлива. Стрелка упиралась в крайнюю риску: полные баки. То же самое, что перекормленная кошка.

— Марк, ко мне!

Менеджер полета болтался неподалеку и возник как Хоттабыч.

Он всунул в кабину хитроватую физиономию и заявил:

— Слушаю, Владимир Иванович. Загрузка кончается, скоро полетите.

— Сколько ящиков? — Карпатов поморщился.

Временами реакция так называемого флай-менеджера не могла не раздражать его.

— Тысяча четыреста двадцать, — отчитался Марк. — А что?

— Вес?

— Сорок девять тонн. — Менеджер для проформы помялся. — С половиной…

— С половиной? — ядовито процедил Карпатов. — А это? — Он ткнул карандашом в датчик топлива. — Еще девяносто? Твоя работа?

— Ну, моя. — Марк пожал плечами. — Так это самое, Владимир Иванович…

— Ты куда столько набухал? Это же не водка!

Марик покаянно съежился и забормотал виноватым голосом:

— Так здесь дешевле, Владимир Иванович, горючка почти даром. Нам этого добра на четыре полета хватит, сами же потом спасибо скажете.

— Толкать ты будешь? — Карпатов невольно улыбнулся, вспомнив бородатый анекдот: «А теперь, товарищи пассажиры, пристегните ремни. Посмотрим, взлетит ли эта хреновина».

Марик приободрился.

— Толкать не надо, Владимир Иванович. Зачем толкать? Вы же летчик первого класса, гордость и краса воздушного флота, вы сумеете.

— Дальнобойщик я, — буркнул Карпатов, отворачиваясь от хитрой физиономии. — Вожу по ухабам что попало. Ладно, попробуем. Что везем на этот раз?

— Все по закону. — Менеджер отчего-то смутился.

— Твою мать!.. — ругнулся Карпатов. — Я что-то непонятное спросил?

— Патроны. — Марк вздохнул и смог непостижимым образом не покраснеть.

Он деловито раскрыл папочку, которую держал под мышкой, сунул для изучения командиру экипажа.

— Все легально, Владимир Иванович. Груз разрешенный, сами смотрите. По всем правилам воздушных перевозок патроны считаются амуницией. Гуманитарный груз, так сказать. Не режьте без ножа, Владимир Иванович, я знаю, что говорю. Достоверный факт, невзирая на полную, надо признаться, дичь.