— Ты чего хочешь-то?

— Свободы! — злодейка зыркнула зелеными очами и фыркнула, словно рассерженная кошка.

Князь неожиданно расхохотался:

— Свободы? И что ты с ней делать-то будешь? Одна ведь пропадешь, сгинешь.

Вот в этом он был прав абсолютно. В древние времена одному, без сородичей, не выжить никак. Прокормиться проблематично, да и вообще — любой обидит… или — любые. Все, как у Маяковского: единица — вздор, единица — ноль. Так как-то.

Девчонка отвечала классически, по типу — сам дурак.

— Пропаду. А тебе-то что? Все одно ведь вашим идолищам поганым в жертву назначена.

— А в жертву ты, значит, не хочешь? — Игорь уже начал кое о чем догадываться. — Идолища, говоришь, поганые? Так ты что, христианка, что ли? Нет, ну, говори, коль уж начала… Да, и серп-то опусти, никто здесь тебя не обидит.

— Погожу пока…

— Нет, ты поясни! Как тебе эту свободу дать-то?

Девчонка неожиданно вздохнула:

— Просто отпусти. Дальше я уж сама выберусь.

— И куда? До первого воина? Кстати, ты кто? Как зовут, из какого рода?

— Какое тебе дело, из какого я рода?!

— Ну, не рычи уже, — недовольно покривив губы, замахал руками князь. — Ты же сама велела меня позвать, так?

— Ну… так.

— Значит, поговорить хочешь. Говори! Ну-ну, говори же, я слушаю. Или уходи уже. Никто тебя не держит.

Дева дернулась:

— Вместе уйдем. Вот, с ней и уйдем. Из детинца выберемся, женушка твоя и вернется.

— Из детинца? — хмыкнув, кунигас перешел на русскую речь. — Ты что же, с Руси?

— Псковские мы, — пленница ничуть не удивилась, в этой части литовских земель русский язык вовсе не был какой-то экзотикой, многие аукшайты на нем говорили, особенно купцы, бояре, князья.

— Воины Миндовга-князя взяли в полон, давно уже. С тех пор — в полонянках.

— Ну, так беги! Я тебя отпускаю.

— Не верю я тебе, князь.

— Верь — не верь, твое дело. Звать-то тебя как?

— В Утене Жмутой кликали, а на самом деле — Рогнеда.

Довмонт специально заговаривал опасной полоняннице зубы, цепляя слово за слово. Рука наглой девчонки дрогнула, и серп уже не касался нежной шеи княгини.

— Рогнеда? Так это же варяжское имя.

— Та и мы из варягов… Были. Нынче нет уж ни семьи, ни рода.

Рогнеда прикрыла глаза… И князь стремительно ударил ее кулаком в лицо, отбросив к стенке. Тут же и прыгнул, словно разъяренный тигр, выхватил меч…

— Не надо! — Бируте повисла на руке. — Прошу тебя! Не надо лить кровь.

— Она же чуть не убила тебя! — гневно воскликнул Довмонт. — Осмелилась поднять руку…

— Она не убила бы, нет. Я чувствовала.

Кунигас успокоился неожиданно быстро, и этому немало способствовал Игорь. Тем более юная княгиня была настроена против сурового наказания пленницы. Та же, забившись в угол, сверкала зелеными глазами, выставив вперед серп. На скуле ее, слева, растекался изрядных размеров синяк. Князь ударил от души, сильно, однако челюсть все же не сломал… кажется.

— Гинтарс! — убрав меч в ножны, глухо позвал Довмонт.

Слуга тут же заглянул в дверь:

— Звал, мой князь?

— Звал, звал. У тебя есть старая одежда? Ну, рубаха там, порты, телогрейка какая-нибудь.

— Одежда? — мальчишка озадаченно взъерошил затылок. — Ну… есть. Только не старая — праздничная.

— А сегодня ведь как раз — праздник! — весело расхохотался князь. — Вот и беги, переоденься. Эту же одежку, что на тебе, принесешь сюда. И держи язык за зубами, понял?

Гинтарс, похоже, обиделся: набычился, шмыгнул носом:

— Мог бы и не говорить, Даумантас! Ты же знаешь, как я предан тебе и княгине!

Махнув рукой, кунигас выпроводил слугу и с улыбкой обнял женушку:

— Ах ты, моя красавица. Видишь — как ты сказала, так я и поступил.

Бируте зарделась от удовольствия и, ничуть не стесняясь, пленницы, чмокнула мужа в щеку. Видно, молодой нальшанский властелин не очень-то баловал свою красотку супружницу.

Вскоре явился Гинтарс, выполнивший приказ князя буквально бегом. Аж запыхался, парень, употел! Прибежал, протянул одежонку:

— Вот!

Рубаха пришлась Рогнеде не то чтобы впору, но налезла, а выпирающую грудь прикрыли безрукавкой из козлиной шкуры. Ее слуга тоже принес.

— Гинтарс проводит тебя, — глянув на девушку, негромко промолвил Довмонт. — Выведет из крепости, ну а дальше — сама…

Пленница ожгла дерзким взглядом:

— Я должна благодарить?

— Вообще-то вежливые люди именно так и делают. Однако же обойдемся. Пошла прочь! Эй, Гинтарс… Проводи.

* * *

Жрец Будивид выглядел не на шутку обиженным и разозленным. Еще издали завидел спускающегося с крыльца кунигаса и тут же бросился жаловаться:

— Я ведь сам выбрал ее! Сам, для богов! Для Перкунаса. А ее нет! Сбежала. Она сбежала, мой князь, — криве прищурился и скривил губы. — Сама не могла, не-ет. Кто-то помог. Прикажи высечь всех пленников, кунигас. Узнаем, кто помог. Сечь, пока не скажут. Ах, теперь уж придется принести сразу трех дев, — настойчиво плакался жрец. — Только так! Жертва должна быть праздничной, должна…

— Будет тебе жертва, — перебил Довмонт. — Именно такая, какой и должна быть — праздничная.

— Три, князь! — Будивид наглядно показал три пальца. — Три! Вели привести их в старое святилище.

— То, что в священной дубраве?

— Да, мой кунигас, туда! Думаю, именно там мы будем нынче славить наших великих богов.

— Я тебя понял, криве, — кивнув, кунигас запрокинул голову и посмотрел в высокое летнее небо. Светло-синее, с белыми, медленно плывущими, облаками. Интересно, как далеко уже успела уйти Рогнеда? Наверное, пока не очень-то далеко, верный Гинтарс еще не успел вернуться. Рогнеда… надо же. Из варяжской семьи… которой уже нет. Варяги, а жили и в Ладоге, в Новгороде, Смоленске, Пскове. Часть их давно уже смешалась с местными славянами, ассимилировалась, однако некоторые рода не смешивались, бережно храня родной язык и традиции.

Почему он, князь, отпустил эту наглую девку? Просто пожалел? Игорь пожалел, не Даумантас, тот бы наоборот — жестоко расправился с пленницей или отдал бы жрецу. Однако это хорошо! Игорь неожиданно для себя улыбнулся, понимая, что именно его сознание все больше и больше влияет на поведение юного нальшанского кунигаса! Раз так, то можно уже и поразмыслить на тему — как вернуться домой. Ведь, если нашлись двери сюда, в эту жуткую эпоху, то, верно, можно отыскать и обратный ход. Вот только как? Может быть, с помощью жрецов? Того же Будивида. Хотя нет, лучше обойтись без него.

— Так мы пойдем готовить жертвенники, княже? — криве подозвал младших жрецов, околачивающихся неподалеку крепких молчаливых парней несколько дебиловатого вида. — Нынче будет славная жертва!

— Будет, — заверил князь.

* * *

На пологом холме невдалеке от реки, под сенью священной дубравы уже собрался нарядно одетый народ. Жрецы в желтых одеждах торжественно встали у жертвенника, поглядывая на юных девственниц-жриц. Три юные девушки с распущенными по плечам волосами, три жрицы, называемые вайдилутес, поддерживали неугасимый огонь пред алтарем из плоского черного камня. Здесь же нынче были вкопаны в землю три столба. Вкопаны совсем недавно, буквально только что, в преддверие и в ожидании праздника. Рядом аккуратной кучей был сложен хворост, а под сенью священного дуба, росшего на самой вершине холма, виднелась целая копна сена.

Собравшиеся весело переговаривались и шутили, поглядывая на широкую, наезженную телегами дорогу, что шла вдоль реки. Все ждали князя. Мальчишки, убежав в лес, забрались на высокие липы, высматривали… Вот наперебой закричали:

— Едут! Едут! Вон они, вон.

Теперь и с холма заметили показавшихся на дороге всадников в дорогих разноцветных плащах.

— Кунигас! Кунигас со свитою.

— Слава богам, скачут уже!

— Ну, наконец-то.

Взобравшись на холм, князь, княгини и свита спешились, поклонились на все четыре стороны, оказывая почтение богам.

Будивид в нетерпении подошел к Даумантасу, спросил насчет жертв.

— Семь белых петухов, — негромко отозвался князь. — Еще три черных поросенка для матери-земли, и…

— И…

— И Лудгес. Конь моего отца.

— Конь отца… — криве ошалело моргнул.

— Конь, — подтвердил кунигас. — Тот самый, белый. Видишь, Будивидас, мне для богов ничего не жалко!

— Да, но… Ладно. Конь так конь. Думаю, боги будут довольны.

— Уверен!

Коня стреножили и крепко привязали к столбам. Жрец Будивид лично перерезал несчастному животному горло, после чего принялся мазать жертвенной кровью лбы всем желающим, прежде всего — князю, княгинюшке и боярам.

Конь захрипел, забился в конвульсиях и быстро затих — кто-то из младших жрецов по знаку Будивида ударил коня рогатиной — в сердце. Вымазав кровью всех, кто подошел, жрецы проворно обложили труп только что убитого коня хворостом и сеном. Три юные девственницы вайдилутес торжественно зажгли от священного огня факелы и подошли к жертвеннику. Налетевший ветер растрепал светлые волосы дев, раздул рванувшееся к небу пламя!

— Прими нашу жертву, великий Дьявас! И ты, Перкунас, прими! — измазанный кровью Будивид истово заметался вокруг костра. За ним принялись прыгать и остальные жрецы, а юные жрицы вовлекли все присутствующих в хоровод. Прямо вокруг костра и ходили. Пели, кто-то бил в барабан, играли на свирелях и флейтах.