Сауле удивилась:

— Как это — никто?

— Ну, то есть специально никто за ними не присматривает, — пояснил Карл-Кестус. — У жертвенников и так народу полно, да. Жрецы, воины. Все таскают хворост, солому, дрова. Вкапывают жертвенные столбы. Работы хватает.

— А рыцари?

— А рыцари совсем рядом, в орешнике. Связанные. С ними четверо — жгут костер и что-то варят.

— Ну вот! А ты говоришь, не присматривают.

— Они просто кашевары, Сауле! Оружия нет, одни ножи да топоры. Но, если что, на помощь позовут, конечно.

Девушка усмехнулась:

— Топоры с ножами, по-твоему, не оружие? В умелых-то руках… Ладно. Вот как сделаем… Слушай!

* * *

Довмонт подошел к жрецам в сопровождении верного Гинтарса. Парнишка хоть и побаивался всех криве-жрецов, нынче выглядел чрезвычайно довольным. Еще бы! Нынче он отличился в великой битве! Особых подвигов, конечно, не совершил, но и труса не праздновал, за что и был поощрен. Сам кунигас разрешил ему выбрать себе кольчугу и шлем. Из того, что осталось.

— Там куча всякого добра, — князь указал рукой в сторону орешника. — Увидишь. Там кашеварят, заодно и за добром присматривают. Скажешь, что от меня — они знают.

Гинтарс хлопнул ресницами:

— О, мой господин! Я так благодарен, так…

— Ну, хватит любезничать. Иди, да побыстрее там. И помни — только шлем и кольчуга. Впрочем, мечей и кинжалов ты там уже не найдешь.

Напутствовав слугу, кунигас подошел к жрецам. Те аккуратно вкапывали в землю бревна, что-то приколачивали, привязывали, иногда при этом ругаясь, словно бы и не жрецы, а самые обычные люди. За ходом работ внимательно следил Видимонд, криве кривейте. Желтый балахон жреца был заметен издали.

— Криве Видимонт, хочу спросить тебя кое о чем, — подойдя, негромко произнес Даумантас.

Жрец тут же повернулся:

— Спрашивай, князь! На то мы и жрецы, чтобы давать ответы. Вернее, через нас отвечают сами боги.

— Боюсь, дело мое слишком запутанное и непростое, — понизив голос, посетовал князь. — Если бы ты, криве, соблаговолил побеседовать со мной после жертвоприношения. В шатре или у реки. Где тебе будет угодно.

— Что ж, так и сделаем, князь. Не сегодня, так завтра.

Кивнув, Видимонд простился с князем до вечера и поспешно зашагал к дальнему краю опушки. Судя по рассерженным крикам и гомону, там явно что-то не ладилось.

Довмонт же в задумчивости отправился в свой шатер. Он уже дошел до середины луга, как вдруг услыхал позади крик.

— Кунигас! Княже! Там… Там…

Нальшанского господина, истошно крича, догонял верный слуга Гинтарс.

— Там это…

Князь улыбнулся:

— Что, все оружие уже разобрали? Ничего не досталось тебе?

— Нет, нет, мой господин. Дело не в этом. Просто люди пропали. Все.

Юноша замолчал и виновато хлопнул ресницами, будто это именно его злой волею все и пропали.

— Я чую — каша подгорела, ага. Вода-то в котле выкипела, вся!

— Так, погоди, — помотал головой Довмонт. — Кто пропал? Почему пропал? При чем тут каша?

— Так я и говорю! — подросток округлил глаза. — Нет никого у костра. А там, между прочим, добро — целая куча! И еще эти, пленные. Невдалеке, у орешника.

— Так ты себе выбрал что-нибудь? — поинтересовался князь.

— Выбрал. Там пока и оставил. Что-то нехорошее произошло, я чувствую! Каша подгорела, никого нету. А жрецы далеко, на том краю. Да и все…

Гинтарс махнул рукою, указывая, где именно «все». Получалось — да, неблизко.

— Эдак и пленников всех уведут! А ну, пойдем.

— Я кликну воинов! — юноша с готовностью бросился в сторону лагеря.

— Стой! — приказал князь. — Сами сперва поглядим. Что там за каша.

И в самом деле, когда нальшанский кунигас со слугою подошли к костру, пламя уже почти не виднелось, одни лишь угли краснели. И просо в котле пригорело — чувствовалось за десятки шагов. Если б ветер дул в сторону опушки, то многие бы почуяли, а так…

Довмонт вдруг прислушался. Показалось… Да нет, не показалось! Рядом, в кустах, кто-то стонал. Князь вытащил меч и сделал несколько напряженных шагов, чувствуя за собой любопытное сопение слуги.

— Вон он, в можжевельнике! — выглянув из-за княжеского плеча Гинтарс. — Кажется, связанный.

Ясное дело, связанный. Еще и оглушенный. Дубинкой… нет, вот этой вот, брошенной рядом, палкой.

Бедолагу быстро развязали, привели к костру. Вернее, он сам пришел, хоть и пошатываясь.

— Говори, — кратко приказал князь.

Кашевар кивнул — понял. Молодой, низкорослый, с круглой, посаженной на широкие квадратные плечи, головою, он выглядел типичной деревенщиной, жителем непроходимых лесов. Однако дураком вовсе не был, рассказал все толково и быстро.

— Сидели мы, кашу варили. Ну, на всех. Я за хворостом отошел, вернулся, у костра какой-то парень.

— Что за парень?

— Да обычный такой. Лет, может, тринадцати или чуть помоложе. Лицо узкое, вот, как у него, — кашевар — звали его Кашга — указал на Гинтарса. — Вообще, похож. Голова лохматая… Глаза? Да не присматривался я к его глазам, больно надо! А одет обычно, как все. Штаны, рубаха и кожаная такая телогреечка.

Парень вдруг улыбнулся и, глотнув из лежавшей рядом, у костра, баклажки, продолжил:

— Так вот этот парень болтал больно много, смеялся. О бабах речь зашла. Вот он и брякнул, мол, в Утиной заводи такие девки купаются — ой-ой-ой! Прямо сейчас, мол, там.

— Наши и загорелись — сбегать, посмотреть. Утиная-то заводь через лес — рядом. Жребий бросили — кому-то ведь и кашу варить надо. Я невезучий, — кашевар скривился. — Выпало мне — с кашей. Склонился я над костром — хворосту подбросить… А что-то по башке… Бах!

— Палкой ударили?

— Швырнули! Я же лесной житель, близко бы никого со спины не подпустил. Услыхал бы. Учуял. Метко бросают, твари!

— А товарищи твои, стало быть, еще не подошли?

— Сами видите… О! — парень прислушался и резко повернул голову к лесу. — Слышите, голоса? Верно, возвращаются. Баб им не хватало, ага.

Вернувшиеся выглядели не то чтобы разочарованными, но… как-то не вполне довольными, что ли. Девки в Утиной заводи были. Вернее — одна, зато красивая — не оторвать глаз. Купалась, потом на отмели мыться начала, все свои прелести показывая бесстыдно. Кашевары уж поближе подобраться решили — мало ли кому повезет? Да только вот девка взяла да нырнула. Уплыла на тот берег — ищи, догоняй, ага.

— А парнишка тот молодой куда делся? — уточнил князь.

— Дак это… — один из кашеваров почесал заросшую голову. — По пути сгинул куда-то. Довел до заводи, потом — ап, и нет его. Да мы и не искали.

— Понятно, другим делом заняты были. Куда интереснее!

— Дак, а что такого-то? Ничего же не пропало! И пленники, вон, на месте. Разве что каша пригорела, ага.

— Ого! — передразнил кунигас. — Насчет добра и пленных — это мы сейчас глянем.

Добро оказалось на месте. Рваные кольчуги, шлемы, обломки копий… С попавших в плен рыцарей сразу сняли доспехи — большая ценность, чего разбрасываться? Не считая поддоспешников-гамбизонов, пленникам оставили лишь плащи и накидки на доспехи. Белые, с черными тевтонскими крестами, среди которых попадались и вышитые красным мечи со звездами — знак ордена меченосцев, остатки коего слились с тевтонским не так давно, после поражения крестоносцев под Шауляем.

— Сколько рыцарей должно предстать пред богами? — подойдя к пленникам, спросил князь.

— Пятнадцать, — кто-то из кашеваров едва скрыл ухмылку. Ишь ты, кунигас — не доверяет!

— Пятнадцать, — Довмонт спокойно покивал. — А сколько здесь?

— Так все же целы!

— Пересчитайте…

Пересчитали. Пленников оказалось четырнадцать. Один сбежал — по всему, именно так и выходило.

Вот тут кошевары забеспокоились, и не только они — кто-то из горе-сторожей побежал к жрецам.

— Вот здесь он лежал, — волнуясь, показывал круглоголовой Кашга. — Вот под этой вербой. Раненый… вон, и кровь. Связан надежно. Незнамо, как и развязался. Не сам, клянусь!

— Понятно, что не сам, — князь присмотрелся к смятой траве. — И ушел не сам — тащили.

Оглянувшись, нальшанский правитель пристально взглянул на еще одного кашевара, из тех, кто только что вернулся с Утиной заводи:

— Так что за девка-то вас отвлекала? Какая из себя? Может, приметы какие были? — Довмонт усмехнулся. — Ну, там, кривая на левый глаз или хромая.

— Не кривая и не хромая, — затряс головой горе-сторож. — Стройная, тощая даже. И на русалку похожа. Да, волосы такие… как болотная руда.

— Рыжие, что ли? — князь сразу насторожился.

— Не огненно-рыжие, а такие, темные… ржавые. Ну, говорю же, князь — как руда.

Кунигас пригладил волосы:

— С чего ты ее русалкой обозвал? Она что, с хвостом, что ли?

— Не с хвостом, но… Кожа на спине такая, как чешуя…

— Чешуя?! А может, шрамы?

— О! Точно, князь. Шрамы! По всей спине. Видать, стегали когда-то девку.

Довмонт и Гинтарс обнаружили Солнышко на берегу реки, на деревянных мостках — пристани, возле которой покачивались четыре утлые лодки. Было место и для пятой, на колышке ветер развевал обрезанные веревки. Девчонка сидела не одна, в компании какого-то малолетки. Видать, того самого, про которого рассказывали кашевары. Услыхав шаги, девчонка — а следом и парень — настороженно обернулись.