— Наговор…

К словам слуги кунигас отнесся довольно серьезно. Все-таки в Утене у него имелось немало врагов, мечтавших о возвращении Наримонта. Кроме того, еще не стоило сбрасывать со счетов нальшанского жреца Будивида. Старый интриган вполне мог спеться с утенскими предателями. Вполне. Заклятье тоже он мог наложить — все же жрец, к подобным делам привычный. Подослал кого-то, и… Но как мог посторонний пробраться в опочивальню князя?! Да никак. Значит, кто-то из своих… Гинтарс? Нет, вряд ли, парнишка искренне предан, да и ящерицу он же и показал. Тогда кто? Скорее всего, кто-то из челяди. Сговорился с Будивидом, и… или, наоборот, жрец прислал кого-то сам, обиженный на то, что кунигас оставил его в Нальшанах. Ну да — здесь еще этого старого черта и не хватало!

— Как тебе княжна? — искоса глянув на слугу, неожиданно поинтересовался Довмонт.

— Рамуне? — парнишка смущенно моргнул. — Ну, она же княжна, а я…

— Интересно, что же ее так развеселило? — выглянув в окно, задумчиво протянул кунигас. — Грустила-грустила, слезы лила, а тут вдруг — смеется! С чего?

— Может, на лодке кататься понравилось?

Может, и так. Может…

Выпроводив Гинтарса, князь велел позвать к себе Любарта, коему доверял практически полностью. Доверял и Гинтарсу, и Альгирдасу, однако верный слуга был еще слишком юн для особенно важных дел, на Альгирдаса же кунигас возложил охрану и сопровождение своей юной гостьи.

Недавно назначенный сотником, Любарт, поклонившись, уселся на лавку, внимательно слушая своего господина. Выслушав же — высказался:

— Думаю, это Будивид, больше некому, — нахмурился Любарт, всегда недолюбливавший жреца. — Мстит за то, что мы не взяли его в Утену. Говорит, могли бы и взять… Но в Утене ведь и свой великий криве есть, верно! Нет, ты, Даумантас, правильно и сделал, что не взял. Не зря говорят — два медведя в одной берлоге не уживутся. Жрец это все! Будивидас! Он! Я так думаю, хорошо бы отправить в Нальшанай верных людей, князь. Разобрались бы с криве, пока не поздно.

— Отправляй, — согласно кивнул Довмонт. — Только пусть не торопятся. Не делают ничего без моего приказа…

— И вот еще что, княже, — молодой человек хмыкнул и сверкнул темными цыганистыми глазами. Он еще больше, чем прежде, стал походить на испанца или итальянца. От природы смуглый, с длинными темными локонами и иссиня-черной щетиной, Любарт тем не менее никогда не суетился, а все делал расчетливо, медленно, с умом. Зато и ценил его князь куда больше Альгирдаса.

— Я вот так думаю, мой кунигас, надо челядь расспрашивать. Ну, не может же так быть, чтобы кто-то совсем незаметно в твою спальню пробрался! Он что же, в окно влез, что ли?

Князь покусал губу:

— Я же говорю, это не чужой. Из своих кто-то!

— Тем более, — спокойно отозвался сотник. — Так не бывает, чтоб что-то произошло в самой полнейшей тайне. Кто-нибудь что-нибудь да видел, знал.

— Хорошо, — махнул рукой князь. — Делай, как знаешь, дружище.

Дело сдвинулось уже к вечеру. За ужином Любарт жестом отозвал кунигаса в сторону и шепотом доложил:

— Ростислава. Служанка княжны.

— Служанка?

Оказывается, юную и смешливую Ростиславу мельком увидел в княжеской горнице Нелюд-челядин. Он как раз приносил туда кувшин с душистым медвяным квасом…

— И что делала служанка? — напрягся Довмонт.

Любартас тряхнул волосами:

— А ничего не делала. Нелюд сказал — просто сидела на лавке, его дожидалась.

— Дожидалась? Зачем?

— Сказала — за квасом пришла. Княжне, мол, пить захотелось. Очень уж ей медвяной квас понравился, ага.

Квас понравился, надо же… Что ж, неужели — Рамуне? Эта худенькая девочка-подросток, ромашка с соломенными косами. Рамуне… Впрочем, почему бы и нет? Мотивы ее пока непонятны, но они есть, обязательно есть. По какой-то неизвестной причине младшей дочке затерянного в лесах князька почему-то не хочется стать женой доблестного нальшанского кунигаса. Хотя сватает-то ее — сам Миндовг, с которым шутки плохи. Отец, лидский князь, наверняка ошалел от радости. А вот дочка его — что-то не очень. Кстати, вчера она чему-то бурно радовалась… Чему? На лодочке, говоришь, каталась…

* * *

Не слишком-то широка речка Утенайка, однако же и не очень узка. Не ручей все же. Не глубока, но и вброд не перейдешь, даже в середине июля. Потому как лес. Чаща кругом. Вытекают из болот, из пущи, ручьи, питают речку. Холодная водица, впрочем, на песчаном плесе нагревается, купаться можно.

Вот и сейчас там купались. Шум, гам, плеск! Детишки сбежались — тут луга, сенокосы рядом, вот, к вечеру ближе, родители и отпустили ребят. А те — и рады! Плещутся, кричат, верещат.

Чуть дальше, если пройти по плесу — заросли ивы да вербы, краснотал, смородина, густой камыш с рогозом. Там, за кусточками, обычно девчонки купались… а если еще чуток пройти, в самые-то заросли…

Туда князь и шел. Осторожно, стараясь не шуметь, не трещать ветками да сучками. Старался купальщиц не испугать, а то ведь те запросто могли физиономию расцарапать, не посмотрев, что князь. Князь, не князь, за девами купающимися подсматривать нечего! Вот и шел Даумантас, таился. Знал четко — куда.

Куда подальше, за краснотал, за ольху, за вербы. Там место — укромнее некуда. Обычно на лодочках приставали, но можно и по бережку пройти. Именно там и купалась юная Рамуне-ромашка, именно оттуда возвращалась потом веселая.

Совсем узенькой стала тропа. Звонкие голоса купальщиц далеко позади остались. Князь остановился, прислушался. Впереди, в ольховнике, пичужка защебетала, запела. Жаворонок, верно. Или, скорее, иволга — она как раз такую густую тень любит. Может, и малиновка — бог их там разберет, этих птиц, или, точнее говоря — боги. В таких вот укромных местах, говорят, и живет речной дух Упинис. Игривый дух, иногда и жестокий даже. Запросто может, кого захочет, в реку, на глубину утащить! Потому по весне еще и в самом начале лета, приносят Упинису жертвы. Девушки венок плетут, в реку бросают. Речной дух и куриной кровью не брезгует, а иногда — и человечьей. Вот тогда и тонут купальщики да рыбаки. Сердится Упинис, переворачивает лодки, держи ухо востро.

Вот щебетание оборвалось. Резко, вдруг, словно бы кто-то спугнул. Кунигас сделал пару шагов, затаился… и услыхал голоса. Один — нежный, девичий, второй — юношеский, ломкий.

— Ты все сделала, как я сказал, Рамуне?

— Да-да, милый! Верная служанка моя подложила ящерку. Никто и не заметил!

Девчонка злорадно засмеялась и тут же осеклась:

— Только вот — поможет ли?

— Здесь три наговора! И семь кровинок. Поможет! Обязательно поможет. Ты же знаешь, мой дед — криве, жрец.

Ах, вон оно что! Вон что вы, юные пионеры, задумали. Князя своего сгубить? Нынче спокойно было, так что действовал Игорь, а не Довмонт. Иначе бы, верно, все обернулось кровью.

— Он обязательно умрет! Зачахнет. Даже не сомневайся, любимая!

Недобро щурясь, Довмонт выбрался из кустов:

— Добрый день! Лабас ритас!

Влюбленные опешили. Вот уж поистине — не ждали. Рамуне хлопнула пышными ресницами и побледнела. Ее юный воздыхатель, парнишка лет пятнадцати с миловидным лицом и длинными каштановыми волосами, вдруг выхватил из-за пояса нож и бросился прямо на князя.

Довмонт ударил его слева в челюсть. Добротный вышел «крюк», любой бы боксер оценил, хоть кунигас не особенно-то и старался. Экое дело — справиться с сопляком!

От удара мальчишка отлетел к самой реке, плюхнулся головой в воду. Княжна тут же подбежала к нему, обняла и, обернувшись, с ненавистью глянула на князя. Карие глаза девчонки вдруг полыхнули такой лютой ненавистью и злобой, что Игорю на миг стало не по себе.

Парнишка между тем пришел в себя, застонал, приподнялся…

— Сядьте! — приказал кунигас. — Вот здесь вот, на песке, рядом. Можете даже ножки вытянуть.

— Мы умрем вместе! — с вызовом бросила юная лидская княжна.

Довмонт-Игорь озлился:

— Никто не умрет! А ну, притихни, Ромашка. Кому сказал! Значит, слушать сюда, сопленосые. Чтоб ты знала, дева, мое сердце занято. И жениться на тебя я вовсе не собираюсь. Усекли? Я вас спрашиваю, засранцы? Эй, тебя как зовут?

— А-альгис, — ответила за приятеля девушка.

— А-альгис! — усмехаясь, передразнил князь. — Он что, глухонемой, что ли?

— Н-нет.

Довмонт погрозил испуганным подросткам кулаком и неожиданно улыбнулся. Сел рядом на песок, подмигнул обоим:

— Ну, вот что, тинейджеры, слушай сюда! Сделаете, как я скажу — все будут довольны.

Они расстались друзьями. Вернее, даже и не расстались. Внук и сын великих жрецов Альгис получил милостивое разрешение сопроводить юную княжну в замок Утены и даже остаться при ней в качестве земляка и доброго гостя самого кунигаса.

Мальчишка, правда, долго не верил, что все обошлось. Лишь на следующий день, когда никто не ворвался в горницу, не схватил его, не убил, не бросил в темницу, не велел пытать… вот тогда поверил. Дождался, когда Рамуне выйдет в людскую, поклонился и, взяв ее узенькую ладонь в свою руку, прошептал:

— Я же говорил — древние боги помогут! Видишь, они образумили даже буйного нальшанского князя!