— Часть понесем сами, часть — пленные, — вслух рассуждал Штауфен. — Что не унесем, то сожжем, уничтожим.

— Господин комтур…

— В первую очередь — сало, орехи…

— Господин комтур!

— Чего тебе? — командир крестоносцев недовольно обернулся на зов. Сей достойнейший рыцарь очень не любил, когда его отвлекали. Тем более от такого важного дела!

— Я думаю, нам пригодится одежда этих язычников, святейший брат, — поклонился нормандский рыцарь Сен-Клер.

Фон Штауфен удивленно приподнял брови:

— Одежда? Зачем?

— Льняные женские рубахи можно разрезать на бинты и перевязывать раны. Брат Хельмут как-то говорил, что так можно. Правда, не все рубахи подходят. Кстати, неплохо бы его позвать…

— Ну… позови, ладно… И не отвлекай пока, ладно?

Штеллинский палач брат Хельмут приспособил под пыточную старую ригу на самой окраине деревни. Обычный, чуть покосившийся от времени сарай с круглой печью и высоким глинобитным полом предназначался для молотьбы и сушки снопов. Сейчас же, в июле, молотить и сушить пока было нечего, и ригу, судя по четырем скамейкам, использовала молодежь для своих посиделок. В хорошую погоду местные парни и девушки, верно, собирались у озера, а вот в дождь как раз здесь. Если слишком сыро, можно было и печку разжечь: в углу валялись растопка и хворост.

Все это сейчас сильно пригодилось палачу. И печь, и растопка, и хворост. Он даже послал кнехтов принести еще дров, имеющихся могло не хватить. В огне, а точнее сказать, на углях, брат Хельмут собирался раскалять пыточные инструменты, в первую очередь — длинные каленые иглы. Нужно было срочно проверить всех пленных девок — не ведьмы ли? Раздеть да поискать родинки, в родинку раскаленную иглу и воткнуть. Заорет ежели девка — знать, не худая, будет молча терпеть — ведьма. Таких срочно утопить в озере, дабы колдовством своим славному крестоносному воинству не навредили.

Кроме того, в плен к орденским братьям попали и настоящие, истинные ведьмы, не требующие особой проверки. Вина их был ясна и так — в мужской одежке сражались, многих кнехтов да рыцарей убили. Теперь нужно было лишь запытать этих мерзких тварей до смерти. Чтоб заклятые язычницы умирали в муках! Чтоб кричали. Чтоб отреклись, хотя бы под пыткою, от своих богомерзких идолищ!

Таких ведьм попалось три штуки. Все грязные, в мужских портках да рубахах — тьфу! Еще кольчуги на них были, да кольчугу кнехты стащили. Заодно хотели и остальную одежку стащить да потешиться, однако брат Хельмут все эти чаяния решительно пресек — некогда. Для потехи, чай, и другие девки есть, а эти — ведьмы! Их пытать надобно.

Все три сидели, связанные, в дальнем уголке за печкою — глазищами зыркали. Одна только привалилась спиной к стене, голову свесила. Осознала, верно, что ей грозит, испугалась. Оно и правильно, страх — он иногда великие дела делает.

Поглядел брат Хельмут на ведьм, ласково так поглядел, почти что любовно. Помощникам-кнехтам рукой махнул, давай, мол, тащи первую.

— Ну, хоть вон ту. Задумчивую.

Бросились кнехты… и тут же отпрянули.

— Брате святый! А она мертвая.

— И впрямь померла, что ли?

— Ну!

— Жаль. К диаволу душа ее нечистая угодила. Прямиком в лапы. Ладно, давай следующую.

Взяли девку. Притащили да, одежку сорвав, вздернули на дыбу — к самой крыше сарайчика загодя веревочные петли подвесили. Вот и ведьму на них подвесили, руки вывернули назад, потянули…

Выгнулась ведьмочка, округлив от боли глаза, закричала страшно — оно и правда, захрустели сутавчики-то, ага.

— Опустите пока… Ну, милая? Отрекаешься ли ты от божков своих нечистых?

— Перкунас вас всех убьет! — неожиданно заорала дева. — Всех! Всех! Всех! Покарай их, великий Диевас, затащи в свое царство, Пикуолис… Вей, ветер! Шумите, деревья!

— Упорная, — сложив руки на животе, спокойно резюмировал брат Хельмут. — А постегайте-ка ее, братья, кнутом.

Чуть вздернули дыбу. На цыпочках ведьмочка встала. И по белому телу — кнутом. Раз… Два… Четыре… Рубцы кровавые расползлись по спине, по бедрам и ягодицам, вспухли…

Пять… восемь…

Извивалась девчонка, слезами горючими исходила, кричала…

— Хватит пока… Ну, девица? Отрекаешься ли?

Ничего не сказала ведьма. Повесила голову, словно в мир иной отошла.

— На скамейку ее, — распорядился палач. — Да привяжите покрепче… Пила моя где?

Пила у святейшего братца была не простая — деревянная. Не деревья пилить — тела людские. Страшная, пыточная, пила!

Уселся Хельмут ведьмочке на ноги, провел рукой по животу — никаких чувств не испытывая. Ему больше мальчики юные нравились, но, надо отдать должное, с этим своим грехом брат Хельмут боролся — молитвы еженощно читал, постом частым себя умиротворяя. Или вот — пытал кого-нибудь. Помогало.

Встали два кнехта от лавки по обе стороны, за пилу ухватились:

— Начинать?

— Начинайте уже!

Рванула кожу пила! Яростно, словно акула — до крови!

Закричала дева жутко… и вторая, в углу, голос подала тоже:

— Отрекается она! Отрекается! И я с ней отрекаюсь.

Улыбнулся палач. Обернулся, погрозил пальцем:

— Ишь ты какая! Подожди, сейчас и твой черед придет.

— Отрекаемся мы!

— А поздно уже!

Повернулся брат Хельмут к помощникам, глянул строго.

— Ну? Чего ждете, лентяи?

Рвала пила кожу. Дробила кости. Хлынули из разорванного живота кишки, кровью запахло, дерьмом. Только не кричала уже дева, не дергалась. Умерла от боли. Бог прибрал. Или — боги.

— Преставилась ведьмушка. Аминь! Давайте другую.

Глава 6

Литва

Услыхав резко оборвавшийся крик, князь прибавил шагу. Неужели опоздал? Неужели все его хлопоты оказались напрасными, и Сауле уже ничем не помочь? Игорь-Довмонт оглянулся:

— Быстрей, Анри! Быстрей.

Приятели и так уже почти бежали, вот уже рядом совсем старая рига… и подозрительно-гнетущая тишина… и голоса. Глухие, недобрые… а вот — смех. Тоже какой-то злой, приглушенный.

Прячась за углом, кунигас хлопнул шевалье по плечу:

— Вон шанс — удачи!

Придав лицу выражение самой непреклонной важности, рыцарь де Сен-Клер распахнул дощатую дверь:

— Брат Хельмут? Наш славный комтур срочно требует вас к себе.

— Комтур? Меня? Да-да. Конечно… Эй, парни! Вытащите пока падаль да закопайте где-нибудь.

Следом за нормандцем в дверях показалась плотная фигура монаха в простой серой рясе, скромно подпоясанной обычной веревкой. Несколько одутловатое краснощекое лицо, нос картошкой — ничего демонического в облике штеллинского палача не было, разве что только голос, какой-то омерзительно тонковатый, почти как у скопца.

— Интересно, что нужно от меня славному брату Гуго?

— Хочет совета по поводу ведьм… или колдовства, — отмахнулся Сен-Клер. — Да он вам сам скажет.

Не успели монах с рыцарем свернуть за покосившуюся ограду, как из риги показались дюжие молодцы, тащившие окровавленный куль… вернее — завернутое в рогожку тело. Омерзительно пахнуло чем-то тухлым, кровь капала с рогожки наземь темно-красными крупными каплями. Мертвая белая рука — тоненькая, почти как куриная лапка — свесилась с рогожки, цепляясь за чертополох и колючие смородиновые кусты, усыпанные крупными, уже почти спелыми, ягодами.

— Тяжелая, змея! — едва не споткнувшись, сплюнул один из парней. — Не смотри, что худая. Хорошо Вайсу — сиди себе в риге, охраняй. А мы тут — эту… неужто закапывать будем?

— Ведьмы все тяжелые, — философски заметил его напарник. — А закапывать… Да ну ее к дьяволу! Отнесем к реке да бросим в воду… Ты половчей-то перехвати.

— Угу.

Прядь длинных грязных волос покойницы выпросталась наружу, цепляясь за кусты. Грязные, давно не мытые локоны… светло-русые, кажется… но точно не рыжие.

Значит, там, в пыточной, еще кто-то есть… И не забыть про охранника, Вайса.

Князь не успел снять доспехи. Кольчуга и бригантина из железных пластин, хотя и весили килограммов пятнадцать, однако движений почти не стесняли, правда, глухо позвякивали при каждом шаге.

Показавшееся из-за облаков солнце уже начинало всерьез припекать, и Довмонту, конечно же, хотелось сбросить доспехи… Однако не тот был нынче случай. Князь, наоборот, надел на правую руку кольчужную рукавицу (кожаные в Штеллине были в дефиците, а вот латные братья-рыцари не очень-то жаловали).

— Кто здесь? — услыхав шаги, из риги выглянул дюжий детина с плечами борца и угрюмым квадратным лицом.

— Вайс? — сжимая кулак, «Жером» приветственно улыбнулся.

— Вайс, да. А вы, осмелюсь спросить…

Короткий удар в подбородок. Закованной в латную рукавицу рукой. Быстро и действенно, ничуть не хуже кастета.

Отпихнув безвольное тело в кусты, Игорь поспешно вошел в ригу и, не дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте, выкрикнул по-литовски:

— Есть здесь кто? Эй, Солнышко!

— Ты… Ты литвин? — негромко спросили из-за печки.

— Уходим! — быстро промолвил князь. — Живо.

— Но… у меня связаны руки…

Довмонт улыбнулся:

— Хорошо, что не ноги. Ступай вперед, будто пленница… Да! Тут еще кто есть?

— Я одна… И я узнала тебя, кунигас! Даумантас…