Андрей Посняков
Принц воров
Глава 1
Сентябрь. Париж, 19-й округ.
Убийство на площади Сталинград
Приблизившись, она узнала тело мужчины, свернувшегося, как новорожденный, и имевшего форму мешка.
Мишель Бонт. Пески Луары [Здесь и далее «Пески Луары» в переводе Маргариты Штерн. (Прим. авт.)]
— Ну и где он тут? — Комиссар Лафоне, машинально поправив на лысеющей голове реденькую белесую прядь, недовольно поморщился и посмотрел на сидевшего за рулем инспектора.
Они только что завернули на набережную, к водоему де ля Вилетт.
— Должен быть здесь, месье комиссар, — улыбнулся инспектор. Солнце только что показалось над крышами, и в свете лучей, бьющих через боковое стекло, красновато-смуглое лицо инспектора казалось бронзовой маской. — Деваться ему некуда, он же труп.
— Логично, логично. — Комиссар усмехнулся с тем сарказмом, с каким привык разговаривать с подчиненными — особенно с этим новичком, недавно переведенным из провинции.
Мало того что провинциал, так еще и черный… с красноватым оттенком, но все равно — из Африки. Впрочем, инспектор Мантину из префектуры Кана, старый знакомый месье Лафоне, этого парня хвалил: внимателен и настойчив, к тому же вынослив, а это не последнее качество для сотрудника уголовной полиции, которого, как волка, ноги кормят. Такая работа — бегать, носом землю рыть, с агентами разговаривать, а их, агентов, еще ведь завербовать надо. Без этого никак Сидеть в кресле с трубкой или ползать с увеличительным стеклом по ковру — этого не хватит для раскрытия преступлений.
— Парикмахерша, свидетель, сказала, что у площади Сталинград лежит труп, — пожал плечами красно-черный инспектор.
Его звали Нгоно Амбабве, и происходил он из африканских охотников племени фульбе, однако за восемь лет успел не только натурализоваться во Франции, но и закончить полицейскую школу, куда попал по счастливой случайности, и поработать в уголовной полиции Нижней Нормандии. А также побывать в местах столь невероятных, о которых и рассказать-то нельзя — не поверят, а то и пальцем у виска покрутят да запишут в фантазеры. И как потом делать карьеру в криминальной полиции с такой сомнительной славой. Здесь его называли Гоно — с ударением на последний слог.
— Что же вы, месье Амбабве, не уточнили, где конкретно? — взглянув на часы, сварливо заметил комиссар.
— Вызов принимал дежурный, а меня, как и вас, подняли с постели. То есть, конечно, к тому времени я уже встал, но позавтракать не успел.
— Тут, на площади, должен быть ресторан. — Месье Лафоне махнул рукой и вышел из машины.
— Да, называется «Концерт».
— Знаю, что «Концерт», будет он мне рассказывать… Вот там и позавтракаем — во всяком случае, я. Ну, пошли, что сидишь? Следует поторопиться, не то очень скоро парни с набережной Орфевр примчатся давать руководящие указания. Уж без них тут не обойдется…
Это был хороший признак — если комиссар переходил с подчиненными на «ты». А вот когда «выкал» — значит, собирался «вставить пистон», «накрутить хвост», «промыть мозги», или как там еще называются подобные начальственные пакости?
Серый «пежо» оставили на набережной. Искомый труп, скорее всего, находился на противоположном берегу — судя по синим проблесковым маячкам уже подъехавших полицейских машин. Ускорив шаг, инспектор и комиссар прошли мимо Будды с фонтаном, пересекли широкую пустую площадь с ротондой XVIII века — зданием бывшей таможни Вилетт — и уже за шлюзом, ведущим в канал Сен-Мартен, увидели наконец и судмедэксперта, и криминалиста с фотоаппаратом и чемоданчиком.
— О, все здесь уже, — ухмыльнулся на ходу месье Лафоне. — А следователя что-то не видно!
— Да вон он. — Нгоно кивнул на припаркованный прямо на тротуаре синий «фольксваген-жук»: не новый дорогущий ремейк, а старый классический автомобильчик, дитя папаши Фердинанда Порше и Адольфа Гитлера, когда-то заложившего первый камень на автозаводе.
Об участии Гитлера Нгоно прочитал недавно, когда ночью не спалось. Днем сидеть над книгами, кроме специальной литературы, времени обычно не хватало: на новом месте приходилось все силы отдавать работе, и даже не с целью сделать карьеру, а просто по необходимости. Девятнадцатый округ принадлежал к числу так называемых спальных районов: в нем жило множество эмигрантов, из коих многие до сих пор не имели гражданства, а прочие, пусть и носили гордое звание французских граждан, тем не менее почти не знали французского языка, общаясь лишь в своем узком кругу. И если, не дай бог, в этом кругу происходили какие-то разборки, то было очень и очень непросто хоть что-то понять в этом деле — «своих» обычно не выдавали. Что и говорить, хватало проблем, порожденных бедностью населения, даже откровенной нищетой. Те, кто побогаче, обычно селились южнее — в одиннадцатом округе, еще лучше — в двенадцатом. А сюда попадали самые неудачливые. Кстати, здесь жил и сам Нгоно, снимая скромную квартирку на окраине, почти у объездной дороги под названием Периферик, на набережной Жиронды с видом на каналы Урк и Сен-Дени. Тут же располагался знаменитый городок науки и техники «Ля Вилетт», устроенный на месте бывших скотобоен. А что, не так уж тут и плохо: много африканцев, до парка ля Вилетт рукой подать, да и консьерж, португалец Жоржи, весьма словоохотливый и добрый парень. Нгоно его почти сразу же и завербовал в агенты — зачем упускать такую возможность?
Хозяин синего «жука», судебный следователь Ренье, был рахитичного вида мужчиной лет сорока, вечно простуженным и потому говорившим в нос. Оглянувшись, он помахал комиссару и тут же полез за носовым платком, однако достать его не успел — чихнул, после чего поплотнее замотал шею длинным шерстяным шарфом.
— Добрый день, месье Ренье, — еще издалека поздоровался Нгоно. — Как дела?
Но вместо традиционного «нормально» или даже «хорошо» следователь всегда отвечал на это дежурное приветствие «очень плохо», что подтверждал и его унылый вид: вечно опущенный взгляд, слезящиеся глаза, длинный хлюпающий нос, неизменно простуженный голос… Тем не менее коллеги уважали Шарля Ренье — это был прекрасный профессионал, работавший самоотверженно, с полной отдачей, иногда забывая про выходные и праздники. Франция — чрезвычайно бюрократизированная страна, и почти в любой государственной конторе приняты негласные правила работы, точнее сказать, уклонения от нее. К примеру, в понедельник надо, не напрягаясь, постепенно приходить в себя после выходных, во вторник и среду, уж ладно, можно и поработать, в четверг пора готовиться к пятнице, а в пятницу — к выходным! Такие люди, как следователь Ренье, считались бы чудаками в любом учреждении, и судебное присутствие — не исключение. Злые языки упорно искали причины столь непонятного служебного рвения и, конечно же, находили: и супруга-то у Шарля сварливая, и детей целая куча, мал мала меньше, и дома просто какой-то ад, вот и отдыхает человек на работе. Что и сказать, бедолага!
— Опять простудился где-то, — снова шмыгнул носом Ренье. — А тут вот еще и это… — Он кивнул на труп. — Документов никаких, денег тоже. Вероятно, совершено убийство с целью ограбления — ножом в сердце. Нож — вон он. Да-да, парни, уже можно вынимать! Осторожнее с «пальчиками»… впрочем, что мне вас учить? Главное, ветер-то тут какой злющий! Так и дует с канала, так и сквозит.
— Да уж…
Нгоно склонился над убитым, пристально вглядываясь в черты осунувшегося лица, пытаясь угадать, кто бы это мог быть. Не молод, но и еще не стар, лет сорок — сорок пять, несколько обрюзгший, блондин… или это седина?
Инспектор склонился ниже…
— В карманах — пусто, — усмехнулся следователь. — Расческа, пара использованных билетов на метро…
— А где куплены?
— Десяток брал.
— Понятно…
В парижском метро купить сразу десять билетов выходит дешевле, но в этом случае на них не указывается станция приобретения.
— Ну, — следователь поежился и саркастически прищурил левый глаз, — что скажете, месье Амбабве?
— Да, да, говори, Гоно, — махнул рукой комиссар. — А мы с господином Ренье послушаем.
— А что тут говорить? — Инспектор пожал плечами. — И так ясно, что это приезжий, даже, может быть, иностранец. Столичные жители билеты на метро десятками не покупают, предпочитают проездной или авто, скутер… Вы разрешите, господин следователь?
Молодой человек снова склонился над трупом, потом присел на корточки, осмотрел пиджак, джинсы, расстегнул рубашку, не поленился, перевернул тело, пытаясь увидеть бирку с внутренней стороны ворота.
— Английская.
— Да, скорее всего, это англичанин, — заметил месье Ренье. — А может быть, и швед, и датчанин, и немец… Да кто угодно.
— Организованные группы туристов заглядывают сюда крайне редко, — напомнил комиссар.
— Турист-одиночка? — вскинул глаза следователь. — А может, он вообще не турист, а приехал из пригорода. Жерве, Лила — откуда угодно. Здесь же рядом два вокзала.
— А Париж и вообще городок не очень большой, — усмехнулся Нгоно. — Ножик бы посмотреть…
— Он у криминалистов… Эй, парни, покажите!
Нож как нож — обычная финка, такой и хлеб-колбасу нарезать удобно, и человека убить несложно. Ручка обычная, уже обработанная черным порошком — пытались найти отпечатки пальцев.
