В светлых водах реки отражалось, слепило глаза яркое летнее солнышко, плескалась, поднимая брызги и крик, ребятня, из старого, лежащего на мостках кассетника звучал очередной хит группы «АББА», жутко популярной на изломе 70-х — 80-х.

Вылезая из лодки, молодой человек усмехнулся — а ведь это время стало родным для бывшего палача Емельяна! Да-да, поистине родным — как здорово он здесь прижился, стал своим! Уму непостижимо! Человек пятнадцатого века наловчился подделывать джинсы, спекулировать модными дисками, вообще всему тому, что называется здесь словом «крутиться» или «уметь жить». Ну да, ему помогли, оказали — и оказывают — покровительство, но все-таки… Вот оказался бы в здешних условиях, скажем, епископ Геннадий или кто-нибудь из высших имперских сановников… приспособился бы? Сумел бы акклиматизироваться, привыкнуть ко всему всего-то за пять лет, да мало того что привыкнуть, а и добиться вполне определенного жизненного успеха: белая сверкающая «Лада», модные шмотки, диски — для 1980 года это все равно что олигарх. Интересно, как это Емельян так быстро привык? Поди, уже и не вспоминает свое полудикое прошлое — палач, брр! Хотя нет, вспоминает иногда, особенно когда выпьет — этак пренебрежительно-ностальгически, вот, мол, и бывали же времена, когда ни машин, ни магнитофонов. Как тогда жили? Бог весть. И уж конечно же вернуться назад Емельян вовсе не желает! Ни за какие коврижки! Наоборот, планирует жениться, даже в институт поступить заочно… И нисколько не комплексует по поводу того, что вот раньше он жил так, а теперь — этак, что раньше все вокруг было иное, а нынче другое, по сравнению с прошлым, небывалое, сказочное… Вот именно — сказочное. Похоже, бывший палач и воспринимает себя попавшим в сказку. Да-да, так он этот мир и зовет — «тридевятое царство»! И все предметы в нем — телевизоры, магнитофоны, та же «Лада» — волшебные. Да-да — истинное волшебство! Что отнюдь не мешает этим волшебством активно пользоваться в собственных корыстных — именно что корыстных — целях. А что такого? Здесь очень многие так живут — говорят красивые слова, а на деле… Вон, взять хоть того же Беспалого. Комсорг, а алчен, словно какой-нибудь московский дьяк! Емельян хоть слов красивых не говорит… впрочем, нет, ввернуть при случае может, навострился за пять лет, всякие там «Планы партии — планы народа» или «Слава КПСС». Емельян умен этаким житейским умом, иначе б, наверное, не выжил у себя в прошлом, что же касается каких-нибудь философских обобщений, размышлений о глубинном смысле существования — этого нет, не было. Потому и прижился. Здесь большинство именно так и мыслило — джинсы, тачка, гарнитур. Все примитивно-просто, понятно даже средневековому человеку. Вполне!

Привязав лодку, Алексей направился к лагерю, встретив по пути белую «двойку» Емельяна. Завидев приятеля, повар резко затормозил, остановился и, высунувшись из окна, радостно подмигнул:

— Ну все! Сладил я твое дело, друже! Садись.

Сокровища, точнее, та их доля, что осталась у протокуратора после раздела, потянули на сто двадцать тысяч, причем Емельян утверждал, что можно было бы выручить и больше, но — время, время…

— Ты ж сам сказал, что тебе побыстрее надо!

— Не переживай, тут вполне хватит.

Тщательно пересчитав деньги, Алексей наполнил чемодан купюрами, часть оставил себе — так, на всякий случай, вдруг да понадобятся, — оставшиеся же отнес повару за труды.

— За труды?! — изумился тот. — Почти «Волгу»! Да ты что, друже, думаешь, я для-ради денег, что ли, старался?! Да я ж…

— Бери, Емельян. Поверь, мне-то они без надобности.

— Без надобности? — Повар вдруг замолк, а потом, помолчав пару минут, порывисто обнял протокуратора за плечи и внимательно заглянул в глаза. — Без надобности, говоришь… Никак, валить собрался?

— Собрался, — не стал отрицать Алексей. — Дела у меня там, друже… семья…

— Ну если семья — тогда понятно… — протянул бывший палач. — Вон оно как получается. А я-то думал, мы с тобой тут… Эх! Может, передумаешь еще, останешься?

— Нет, друг. — Протокуратор улыбнулся и, ободряюще подмигнув, добавил: — Я, считай, и здесь-то — проездом.

— Что ж, неволить не буду. — Емельян в задумчивости опустился на койку. — Надо так надо… И все ж таки — жаль! Очень жаль! Постой… — Повар вдруг вскинул глаза. — Ты что же, знаешь, как уйти?

— Не я… Мне помогают. И вот эти деньги — я же вижу, тебе давно хочется про них спросить… Они не мои, а… Ну, того человека, которому я должен помочь, а он, в свою очередь, поможет мне!

— Понимаю, — скрипнув койкой, кивнул Емельян. — Меня с собой не зовешь?

— Нет! По-моему, ты тут вполне даже на месте. Живи счастливо, друг!

Алексей уселся рядом с приятелем и положил руку ему на плечо.

— Так, когда ты… — Повар сглотнул слюну, да и у протокуратора тоже привалил комок к горлу, вот уж не думал…

— Скоро, друг. Теперь уже скоро. С первой грозой…

— На Черном болоте?

— Там…

— Так гроз вроде не обещали… Слушай! — Емельян вдруг дернулся, улыбнулся. — Пока гроз-то нет, давай-ка в райцентр, в ресторан закатимся, посидим, простимся, как люди!

— В ресторан? — Алексей почесал бородку, немного подумал и, махнув рукой, рассмеялся. — А, черт с тобой, почему бы и нет?

— Сегодня же вечером и поедем! — обрадовался Емельян. — Я звякну, предупрежу метрдотеля. Эх, посидим, друже!

Перед самым отъездом, как начало смеркаться, Алексей прихватил чемодан и огородами пробрался к даче Федотихи — просторный, рубленный в «лапу» дом, казалось, ничуть не изменился — что сейчас, что почти через тридцать лет, все едино.

Ну и куда теперь? Где этот чемодан спрятать? Закопать на огороде? Нет… Кажется, бабка говорила, что нашла деньги в шкафу… вернее, в буфете. Значит, нужно пробраться в дом.

Алексей настороженно осмотрелся. Высадить стекло? Можно… Но вначале поискать ключ… На притолочине или под ковриком — места все известные. Ну конечно, вот он!

Взяв с притолочины ключ, протокуратор отпер замок и, еще раз осмотревшись, вошел в избу. Было темновато уже, но все ж таки кое-что видно — шкаф, печь, буфет… Да, бедновато насчет мебели, да и вообще — как-то не обжито, видать, Аграфена прикупила домик не так уж давно. Ладно, ее дела…

Положив чемодан в буфет, Алексей осторожно прикрыл дверцы и, покинув избу, торопливо зашагал к лагерю.

Емельян уже ждал его, прогревая двигатель «лады». Увидав, нетерпеливо замахал руками:

— Ну, где тебя черти носят? Едем, с Аркадьичем я договорился, так что вернемся ближе к утру… а то и позже — вдруг да встретим каких-нибудь веселых девчонок, в ресторане их много.

— Ладно тебе, раскричался… Поехали.

Ярким солнцем залитой,
Ходит в поле красный конь,
Красный конь хо-о-дит…

Хрипловатый голос солиста ресторанного ансамбля — длинноволосого парня в красной атласной рубахе — оказался на удивленье приятным. Как и все здесь — уютный небольшой зал, столики, на большей части которых красовалась табличка «заказ», официантки в русских кокошниках, вальяжный старик-метрдотель в белом гэдээровском пиджаке и лаковых туфлях «Цебо». Про туфли и пиджак зачем-то пояснил Емельян — а он уж в таких вещах разбирался.

Повара здесь узнали сразу, еще начиная со швейцара, непоколебимым айсбергом перекрывавшим тяжелые двери с надписью «Мест нет». При виде бывшего палача двери гостеприимно распахнулись:

— Проходите, Емельян Викторович. Рад, очень рад.

— Здравствуй, Степан.

Как-то ловко, быстро, играючи Емельян сунул в руку швейцара рубль и, не дожидаясь благодарности, быстро зашагал в зал, потащив за собой Алексея.

Метрдотель встретил их как дорогих гостей, лично проводив до столика:

— Думаю, здесь вам будет удобно.

— Спасибо, Иван Афанасьевич.

Заказав коньячку, приятели лениво потягивали его в ожидании горячего, и Алексей от нечего делать рассматривал зал. Посетители все прибывали, раскланивались друг с другом, как видно, здесь все были между собою неплохо знакомы. Кивали и Емельяну, и довольно часто. В ответ он махал рукою, а к некоторым и подходил, приветствуя лично.

— Сегодня пятница, друже, — усевшись за столик, пояснил он. — Все здесь. Может, и боярин мой будет. Если в отпуск не уехал — должен бы… Если придет, не забыть бы предупредить о Волчьем. Ну, что задумался, друг? Давай-ка наливай, выпьем! Во-он за тем столиком какие девчонки сидят, а? Познакомимся? Ой… Извини, брат, минутку…

Завидев вновь вошедших — небольшую компанию из представительного мужчины с брюшком и двух женщин, Емельян бросился к ним непостижимой рысью. Раскланялся, поцеловал ручки дамам, потом кивнул на свой столик, по-видимому представляя Алексея.

Протокуратор тоже кивнул в ответ на вежливые улыбки дам и мужчины. Подскочивший к ним метрдотель прямо-таки лучился любезностью…

— Ну, вот они, — усевшись, Емельян потянулся к коньяку. — Боярин мой… и Графиня.

— Графиня? — Алексей с интересом посмотрел на женщин, уже усаживающихся за один из соседних столиков с табличкой «заказ». Одна из них — яркая брюнетка лет двадцати, одетая с некоторой свойственной молодости безвкусностью в яркое кричащее платье со слишком уж большим вырезом, явно не подходила на роль Графини по возрасту; но вот вторая… Теперь протокуратор разглядывал ее с куда большим интересом. Блондинка с уложенными в замысловатую прическу волосами, на вид — стройная, ухоженная, с высокой, видневшейся в глубоком вырезе темно-голубого муарового платья грудью. Черты лица довольно приятные, красивые даже. И этакий легкий флер некой задумчивости, даже какого-то легкого недовольства. А этот жест, с которым она закурила длинную сигарету… Поистине царственный! Шикарные лаковые туфли, тоже темно-голубые, в тон платью, нефритовый — с серебром — гарнитур — сережки и небольшое колье… Жесты, мимика, легкий смех — повадки уверенной, знающей себе цену женщины. И это — бабка Федотиха?!!! Колдунья?! Ну ничего ж себе!

— Что, на Графиню засмотрелся? — перехватив взгляд приятеля, негромко произнес Емельян. — Это да — баба красивая, причем — далеко не дура. Очень даже не дура. Причем сегодня — одна, без альфонса своего… Наверное, поссорились, или — надоел, да выгнала. Она это быстро…

— Альфонса? — не отрывая взгляда от Аграфены, машинально переспросил Алексей.

— Ну это Вла… боярин мой так их называет — альфонсы. Ну, любовников Графини. Их у нее много. А сейчас, вишь, одна… О! Кажись, боярин к нам идет! Ну точно.

И в самом деле, вальяжный мужчина, что-то сказав дамам, промокнул губы салфеткой и, поднявшись из-за столика, явно направился к Емельяну.

— Не помешаю? — Дорогой английский костюм светло-серой шерсти сидел на «боярине» словно влитой.

— Ну что вы! — Емельян широко улыбнулся. — Коньячку?

— Чуть-чуть.

— Это мой друг Алексей.

— Очень приятно. Владимир Петрович. Ну, тогда за знакомство, Алексей…

Выпили. Новый знакомый быстро обернулся, а потом вновь с улыбкой посмотрел на протокуратора.

— Я вижу, вы присматриваетесь к моим барышням? Так пригласите потанцевать! Тем более что более юную даму, похоже, уже увели…

Они явно хотели поговорить, эти двое — Емельян и его покровитель, — и Алексей не стал им мешать, в конце-то концов, что ему было до чужих дел? Причесав волосы, он подошел к одиноко сидящей Графине, поклонился:

— Разрешите вас пригласить.

— А ведь объявили, что это белый танец — дамы приглашают кавалеров!

Графиня, подняв глаза — темно-голубые, глубокие, как раз в тон туфлям и платью, неожиданно улыбнулась:

— Видимо, придется мне вас самой пригласить, что с вами делать… Идемте!

И они… нет, не закружились в вальсе, Алексей никогда не занимался танцами и вальс танцевать не умел… Просто принялись переминаться с ноги на ногу под песню про то, что где-то там клен шумит, причем нисколько по этому поводу не комплексовали — так здесь танцевали все. И не только здесь, но и, можно сказать, везде — и не в 1980 году, но и раньше, и много, много позже. Ведь почему молодежь — не только деревенская, но и городская тоже — приходит на вечера танцев уже изрядно поддатой и любит танцевать в полумраке? В первую голову потому, что никто, за редким исключением, танцевать просто не умеет и вихляется кто во что горазд — а трезвым или на всеобщем обозрении, на свету — стыдно.

А здесь никому стыдно не было — люди кругом уже были давно состоявшиеся, что-то собой представлявшие, важные…

— Какой вы сильный, — прижимаясь, прошептала Графиня. — Я даже чувствую… Знаете, что! — подняв глаза, она посмотрела на партнера так, что того чуть было не бросило в краску, настолько томным и зовущим оказался этот взгляд. И — при всем при том — неожиданно беззащитным, детским…

— Давайте уедем отсюда! Пожалуйста, уедем! Сейчас.

— А… а ваш мужчина? — Алексей не знал, что и делать.

— Он — деловой партнер. Ну же! Идемте!

Не говоря больше ни слова, она взяла протокуратора за руку и повела к выходу. Проходя мимо столика, за которым что-то тихо обсуждали Владимир Петрович и Емельян, Графиня чуть замедлила шаг и оглянулась:

— Мы вас покидаем.

— Спокойной ночки! — судя по всему, их быстрый уход не произвел особого впечатления.

— Алексий, до лагеря потом доберешься? — лишь спросил Емельян.

— Доберусь, друже.

— Ну, удачи тогда.

Дым сигарет. Толпящиеся у входа люди. Звездный теплый вечер. Нет. Ночь. Уже ночь. Припаркованная под фонарем ухоженная «шестерка» модного — кофе с молоком — цвета.

— Садись.

Кожаные чехлы на сиденьях, мягкое урчание двигателя, «Распутин» в магнитоле…

Уютный дворик. Обычная пятиэтажка. Разрисованный подростками подъезд, третий этаж, дверь… «Подожди, я переоденусь. Там, в холодильнике бутылка… Открой».

Мягкий приглушенный свет, отражающийся в полированных боках «стенки». Узорчатый палас, хрусталь, «Шарп», негромко мурлыкающий Джо Дассен…

Эс се тю некзюста па…

— Потанцуем… Нет, сначала выпьем. Это хороший коньяк!

Полупрозрачный пеньюар. Жаркое дыхание, в объятиях — стройное женское тело. Касающиеся друг друга щеки.

— Поцелуй меня… Крепче!

Эс се тю некзхюсте па…

Утром они пили кофе. Алексей и Графиня. Бабка Федотиха, господи-и!

— Мне было с тобой хорошо… — Графиня закурила тонкую свою сигаретину, какой марки — бог ведает, да еще наверняка Емельян. — Молчи. Не надо ничего говорить. Да, мы ничего друг о друге не знаем и вряд ли еще свидимся… Пусть! Иногда лучше не знать… лучше. Ты, кажется, сказал, тебе нужно за город? Куда? В Касимовку?! Едем. Нет-нет, не трудно. Заодно покажу тебе свою дачу, прикупила недавно.

Снова «шестая» «Лада», и мерный звук двигателя, и нежное звучание «АББЫ» — «Ай хэве-е-е дрим…» — и поздно просыпающиеся (суббота!) городские кварталы, и пустое шоссе, и поворот на Касимовку… Дача.

— Ну, вылезай, мон ами! Приехали. Не обращай внимания на разгром — тут везде ремонт. Достань на притолочине ключ! Что ты смотришь? Да, да, вот именно так, на притолочине, по-деревенски. Тем более, там пока нечего воровать. Ну, как тебе? Да ладно, можешь говорить как есть, я не обижусь. Со временем все отсюда выкину, закажу специальную мебель, светлую, легкую, специально для дачи… Хотя нет, этот буфет оставлю — антиквариат! Таким пользовались наши бабушки. Там еще и вся посуда осталась, видишь, рюмки какие толстые, синие, голубые… И такой же пустой пузатый графин! Черт! Забыла в багажнике вино. Нет, нет, сиди, я сама схожу. Лучше пока передвинь к окну стол.

Хлопнула дверь. Алексей бросился к буфету — проверить. Чуть скрипнув, распахнулись дверцы…

Что за черт?!

Чемодана не было!

Не было! Не было! Не…

Глава 13

Июль 1980 г. Окрестности Мценска

Полный штиль, как тряпки — паруса.

Мир устал, уснул в ленивой дури.

Я молю, чтоб каплю ветра мне послали небеса —

Пусть сильнее грянет буря!

Андрей Макаревич.

Полный штиль

…Было!

Алексей простился с Графиней с изменившимся лицом. В силу своих профессиональных, приобретенных еще в Константинополе качеств он догадывался, кто прихватил чемодан с деньгами: конечно, тот, кто о нем знал — Беспалый! Вот этого черта и следовало теперь отыскать, и как можно быстрее.

Не заходя в лагерь, протокуратор быстрым шагом направился на машинный двор. Было уже почти одиннадцать, и все трактористы — кто не ремонтировался — давно отправились на поля. Что ж, может быть — тем и лучше? Отыскать проклятого ворюгу на полях или где-нибудь по пути к ним… никто не помешает разобраться.

Ухмыльнувшись, Алексей зашел на проходную…

— Уехал? Как уехал? Когда? Три дня назад?! Точно — три дня? Ах, отгулы взял… Та-ак…

На всякий случай, протокуратор заглянул и в правление колхоза, где как завхоз был частым гостем — там подтвердили: точно, тракторист Беспалый Юрий Вениаминович выпросил у председателя неделю за свой счет и отправился в Ленинград — родственница у него там какая-то приболела.

— А знаете, Алексей, — понизив голос, заговорщически подмигнула протокуратору секретарша — симпатичная девчоночка лет двадцати, в строгой деловой блузке и мини-юбке, звали ее Мариной. — Что-то Юрик-то не выглядел уж очень подавленным. Говорит — родственница тяжело заболела, а сам сияет, как голый… ой…

— Как голый зад при луне! — охотно закончив фразу, Алексей подмигнул. — И что, когда возвращается?

— Так через два дня должен.

— А точно — в Ленинград?

— Сама билеты заказывала! Комсорг, как-никак…

— Нужен он мне очень по поводу слета, — на всякий случай пояснил протокуратор. — Вот и спрашиваю. Ну что ж… Два дня подожду, надеюсь, приедет.

— Конечно, приедет, — с неожиданной уверенностью заявила Марина. — Куда он денется-то? В среду в раймаге гарнитуры выкинут, югославские — так он давно записался. И откуда только у людей деньги?

— Вот именно, откуда…

Простившись с девушкой, Алексей в глубокой задумчивости вышел на улицу и уселся на лавочку перед почтой, машинально отмечая — между прочим, уже в который раз — что вот эта вот, образца 1980 года Касимовка выглядела куда лучше и ухоженней, чем в начале двадцать первого века. Нигде не было мусора — колхозная коммунальная служба работала на славу, поднимались новые, строящиеся дома, клуб работал на полную мощность — каждый день по два-три фильма, в школе, по словам того же Аркадьича, учились чуть ли не в две смены — столько на селе было детей, да и вообще молодежи. Да и в людях чувствовалось нечто, в Лешкины времена давно уже утерянное — какая-то гордость, уверенность в завтрашнем дне, что ли… Радостнее жили люди, веселее. А с другой стороны, даже продуктов — и то на всех не хватало: к примеру, за молоком всегда были жуткие очереди, временами переходившие в массовые драки. Сосиски и колбаса считались жутким деликатесом, как, впрочем, и мясо, за всем этим ездили не то что в райцентр — там тоже мало чего было — а на выходные в Москву! Вот такой вот парадокс получался. С одной стороны — уверенность и гордость, вполне, между прочим, обоснованная («Мы — первая в мире страна развитого социализма! Олимпиада-80! БАМ» и прочее), а с другой — за обычные джинсы — удавятся!

Если не Беспалый — тогда кто? Вот вопрос, волновавший сейчас протокуратора. Мог Беспалый проследить? Нет! К тому времени он уже уехал — так вот получается. Сам не мог. Но вполне мог поручить это дело другим… да хоть тому же скотнику Ряпушкину Сашке, несостоявшемуся, между прочим, насильнику… Насильнику…