— Ал-ла-а-а!!!

Над захваченным городом реяло зеленое знамя, и солнце, казалось, померкло, и турецкий султан Мехмед — двадцатилетний юноша с красивым и жестоким лицом — в окружении ликующих янычар верхом на белом коне въехал в храм Святой Софии.

А позади, за ним, несли насаженную на копье окровавленную голову Константина Палеолога — последнего императора некогда великой империи.

— Ал-ла-а-а!!! Ал-л-ла-а-а!!!

Дом, слава богу, оказался пуст — лишь зияли пустыми глазницами окна. Пройдя в залу, Алексей достал из тайника деньги, нет, не серебряные ромейские монетки — «беленькие»-аспры, а полновесные венецианские золотые — дукаты, или, как их здесь называли, цехины. Двадцать штук — в пояс! Для спасения семьи хватит, а больше в этом городе уже нечего и некого спасать.

Снаружи, на улице, послышался девичий визг, крики и грубый хохот. Поправив на голове тюрбан, Алексей выскочил из ворот — все равно турки никак не миновали бы его дом, слишком уж зажиточно тот выглядел, настоящий дворец.

— Эй, парни, давай сюда! — ощерясь, по-тюркски закричал протокуратор. — Клянусь Аллахом, здесь есть чего взять.

Захватчики — числом около десятка — оторвались от своей жертвы, рыжей полураздетой девчушки лет пятнадцати или того меньше, которую явно собирались вот прямо на десятерых и поделить, изнасиловать.

— Откуда ты, друг? — удивленно переспросил один из турков — высокий худой усач.

— Из сотни Енгибара! — выкрикнув первое попавшее на ум имя, Алексей подбоченился, положив руку на эфес сабли, и, требовательно оглядев воинов, тряхнул головой. — А вы кто?

— Вот уж не думал, что сотня Енгибара уже здесь, — задумчиво проговорил усач. — Как же вы успели-то?

— А вы больше ворон считайте!

— Ла-а-адно, — усач неожиданно улыбнулся, похоже, что он был среди остальных главным. — Так, говоришь, в этом доме много добра?

— Хватит на всех и еще останется!

— А что ж ты не взял?

— Так не унести! Говорю же — не унести.

Где-то неподалеку послышались громкие вопли и стук копыт.

— Поспешим же! — прислушиваясь, озабоченно крикнул усатый. — Не то как бы нам не остаться без добычи!

— Не останетесь, — Алексей ухмыльнулся. — Город большой, добычи хватит на всех. Хвала Аллаху, что мы его наконец захватили! Аллах акбар!

— Аллах акбар! — хором выкрикнули воины и все как один бросились во двор.

— Эй, эй! — закричал им вослед протокуратор. — Девку хоть оставьте побаловаться! Вы-то еще успеете.

Подбежав, он крепко ухватил несчастную за веревку, наброшенную ей на шею.

— А, забирай… — подумав, махнул рукой державший девку юнец и, бросив веревку, побежал вслед за остальными. По пути оглянулся, предупредил:

— Смотри, она кусается!

— Ничего… зубы-то пообломаю.

Турок скрылся в воротах.

Рыжая девчонка со страхом посмотрела на нового повелителя.

— Ты кто? — спросил тот по-гречески.

— Господин, пожалуйста, не убивайте меня! — упав на колени, взмолилась девушка. — Я буду вам верной рабою.

— Ага, верной, — молодой человек пристально осматривал местность, соображая, куда теперь деваться. — Ты ж, говорят, кусаешься!

Девчонка сверкнула глазами и, не успел Алексей опомниться, как та выхватила у него из-за пояса кинжал…

Если б не латы!

— Ну ты и стрекоза! — Протокуратор схватил девушку за руку, и в этот момент из-за угла вылетели конные турецкие воины — сипахи.

Зарябило в глазах от разноцветных одежд, красные бунчуки на коротких пиках казались фонтанами крови. У седел коней качались отрубленные человеческие головы.

— Красивая девка! — закружив, поцокал языком толстый рыжебородый сипах. — Красивая, вах! И, верно, еще девственница!

Его приятели гнусно заржали.

— Какая девственница? Клянусь Аллахом, мы только что отымели ее вдесятером! — столь же громко захохотал Алексей. — Все мои друзья сейчас там, в этом богатом дворце… а я вот вожусь с ней. Думаю удавить… Или нет! Лучше продам. Кстати, вы не купите? Всего две серебряхи, а?

Сипахи развеселились еще сильнее:

— Э, дорогой! Думаю, вряд ли ты ее сейчас продашь. Лучше уж удави, здесь таких девок — тысячи! Говоришь, в этом дворце твои приятели?

— Да, там…

— Хороший дворец, и… Аллах ведь велел делиться?! Полагаю, там хватит на всех… А ну-ка за мной, парни!

Весь отряд устремился к воротам, ведущим в уютный, засаженный деревьями и цветами дворик. Такой милый, родной… Впрочем, сейчас было не время для сентиментальных эмоций.

— Ты ловкая девушка, — усмехнулся молодой человек. — И напрасно думаешь, будто я буду тебя убивать.

— А что, отпустишь? — девчонка зло сверкнула глазами, темно-синими, как грозное грозовое небо.

— Отпущу, — Алексей развязал веревку. — Иди куда хочешь… Только вряд ли тебе сейчас есть куда идти — везде в городе турки. Согласно обычаям войны, султан Мехмед отдал им Константинов град на три дня.

— Турки… — девушка рванулась в сторону, но вдруг резко остановилась. — А ты что же сам-то, не турок?

— Нет. Я такой же, как и ты.

— Ага… А тюрбан? А сабля?

— Актеры тоже иногда носят разные странные вещи. Ну, что стоишь?

— Думаю, что дальше делать, — честно призналась девушка.

— А нечего тут думать — уходить надо!

— Куда?

— Да хотя бы в Галату!

— Думаешь, там турок нет?

— Если и есть, то гораздо меньше. Как вот только туда перебраться… Слушай, там, в бухте, ведь должны быть лодки.

Девчонка оживилась:

— Я знаю одного лодочника. И его лодку.

— Тогда идем. Постой… Нет, нет, не ерепенься, так надо!

Молодой человек ловко набросил веревку обратно на тонкую девичью шею и подмигнул:

— Тебя хоть как зовут-то, рыженькая?

— Анна. Я вообще-то зеленщица.

— Зеленщица… Укропом, что ли, торгуешь?

— Латуком. И укропом тоже.

— Ну идем, Аннушка. Запомни, я — злой турок, а ты — моя пленница. Соответственно, так себя и веди, как кого увидишь.

После смерти базилевса, весть о которой разлетелась по обреченному городу с быстротой выпущенного из пушки ядра, всякое организованное сопротивление прекратилось. Нет, кое-какие разрозненные отряды еще сражались, засев где-нибудь в развалинах у старой стены Константина, но основная масса населения — обыватели — затихарились по своим домам, страстно желая лишь одного — пересидеть грабежи и разбои, а уж потом, когда все несколько устаканится, выразить всю свою покорность новому императору — турецкому султану Мехмеду. Что надо обычному простому человеку? Дом, кое-какое барахлишко, побольше жратвы — а уж какая там власть на дворе — дело десятое.

Турецкий флот — огромные галеры под зелеными флагами — уже давно пришвартовался к берегу, и экипажи судов вместе со всеми предались беззастенчивому грабежу. Кстати, спонтанно придуманная Алексеем маскировка оказалась очень даже неплохой и ни у кого не вызывала никаких подозрений. Ну ведет себе какой-то воин рыжую пленницу-девку, кому какое дело — куда? А что один — так мало ли, что он там с ней сотворить хочет? В подобном случае лишних людей уж никак не надобно.

Лодку отыскали быстро — в гавани, на берегу, и у причалов — виднелось множество челноков.

— Который — твоего знакомого? — усмехнувшись, спросил Алексей. — Мы ведь не разбойники и не будем брать чужого, верно?

Анна усмехнулась:

— Экий ты… Вон, видишь, тот перевернутый челнок с красною полосою.

— Ну вижу.

— Так это он! Пошли. Я знаю, где весла.

Перевернув челнок, беглецы столкнули его на воду, забрались… По совету протокуратора, Аннушка взялась за весла, а сам Алексей, натянув пониже тюрбан, вальяжно развалился на корме, помахивая обнаженной саблей.

С высокой кормы стоявшей поблизости галеры на них со смехом показывали пальцами:

— Эй, хорошо устроился, друг! С такой гурией — прямо в рай можно!

— Туда и плывем, братья!

— А сабля, саблей-то зачем махать — неужто эта рыжушка не слушается?

— Да слушается, куда ей деваться? А сабля так… Мух отгонять!

— Ох, и шутник же ты, парень! Как там в городе?

— Весело! А вы чего здесь?

— Так вахта! Ничего, сменимся, свое наверстаем!

— Слава султану Мехмеду!

— Слава! Слава! Слава!

Вот и противоположная сторона бухты Золотой Рог. Стены, распахнутые настежь ворота, знаменитая Генуэзская башня.

Завидев редкого прохожего, Алексей поспешно скинул тюрбан:

— Эй, приятель! Где здесь остановился мессир Джованни Джустиниани?

Прохожий — тщедушный старик-итальянец в смешных разноцветных штанах-чулках — шоссах — подозрительно посмотрел на кричащего.

— Как там в городе?

— Плохо. Турки!

— Турки и здесь. А Джустиниани был во-он в той корчме, за башней. Видишь, дом с синими воротами?

— Вижу.

— Это и есть корчма. Только вряд ли ты там найдешь генуэзцев. Там видели турок.

— Турок?

Больше не обращая внимания на старика и даже забыв про Анну, протокуратор со всех ног бросился к корчме.

Вот и стена, кусты, синие ворота… И валяющийся во дворе мусор — обрывки одежды, гусиные перья, какие-то разбитые горшки… И никого! Похоже, здесь тоже уже разграбили все что можно.

А в кустах, у ворот, валялись трупы убитых!

Охваченный самыми нехорошими предчувствиями, Алексей подбежал к дому и рванул на себя дверь… под ноги ему выкатился капустный кочан… Нет, не кочан! Отрубленная человеческая голова!

Алексей наклонился… И почувствовал себя так, словно бы получил удар обухом по затылку — это была окровавленная голова светловолосого мальчика лет девяти… Это была…

Глава 2

30 мая 1453 г. Константинополь

Нежить

Что ты за Вакх и откуда?

Клянусь настоящим я Вакхом,

Ты мне не ведом…

Юлиан Отступник.

На пиво

…Голова его сына!

Арсений! Господи! Господи! Как же так?!

Алексей похоронил сына утром, отыскав среди прочих убитых и его обезглавленный труп. Похоронил в общей могиле, вместе со всеми — слишком уж много было здесь мертвых, чтобы копать каждому отдельную яму. Какие-то люди, по-видимому, прятавшиеся неподалеку, вышли, стали помогать, и братская могила была готова уже к полуночи.

Ночь выдалась звездной и чистой. Мерцающая лунная дорожка пересекала бухту Золотой Рог, словно пресловутая цепь, которая так и не смогла стать непреодолимой преградой для турецких судов. Турки перетащили свои галеры посуху. С той стороны, из города, доносился гул грабежа, женский истошный визг и радостные вопли захватчиков. Рыжая Анна привела священника, отца Поликарпа, и тот как мог утешал страждущих.

Алексей чувствовал себя, будто в кошмарном сне. Так ведь бывает, что снится какая-то гадость, гнусь какая-то, и никак, никак не можешь проснуться. Сын… Арсений… Господи, как же так? Как же? Что, что здесь произошло, в этом, казалось бы, относительно безопасном месте? И где Ксанфия? Где… Среди убитых ее не оказалось, а это сейчас означало куда более худшую участь. Как видно, преследуя наемников Джустиниани, в корчму ворвался турецкий отряд, и, как они это обычно делают, вырезал всех, кроме детей и женщин — тех обращали в рабство. Детей и женщин… Но — Арсений! Ему едва исполнилось девять лет… И он наверняка бросился на защиту матери… прямо под турецкую саблю!

О, Господи, Господи…

Застонав, Алексей обхватил голову руками, и только ласковое слово священника вернуло его в этот мир.

— Не печалься, сын мой, — негромко говорил отец Поликарп. — Всем им сейчас лучше, чем нам. Лучше прочти молитву.

Молодой человек так и сделал, и долго, до самого рассвета, молился, как и все собравшиеся здесь. А утром похоронили мертвых. Отец Поликарп глухо читал заупокойную молитву, все плакали.

— Ты искал какую-то женщину? — после похорон тихо спросила Анна.

— Да. Жену.

— Среди убитых ее нет?

— Нет… И я не знаю, что с ней. Зато знаю, что с сыном… Лучше б не знать!

Алексей с яростью ударил кулаком в стену.

— Тихо, тихо, — девушка погладила его по плечу и взяла за руку. — Идем со мной.

— Куда? — молодой человек неожиданно для себя улыбнулся — тоже еще, нашлась утешительница! Впрочем, а разве это плохо?

— Я знаю одну ясновидящую, здесь, в Галате, — Анна улыбнулась, поправив рыжую прядь. — Она поможет тебе узнать, где твоя супруга.

— А зачем… — Алексей вздрогнул: и в самом деле — зачем? Зачем знать, что любимая жена мертва? Так хоть есть надежда… Нет, лучше все же знать! Быть может, Ксанфия жива, в плену, терпит гнусные издевательства турок… Арсения, Сеньку, уже не вернешь, но если можно спасти жену…

— Веди! — поправляя саблю, протокуратор тряхнул головой и, простившись со священником, быстро зашагал вслед за рыжей девчонкой.

Отец Поликарп благословил их крестным знамением.

С той стороны бухты до сих пор доносились вопли разнузданного неистовства грабежа. Султан отдал своему воинству город всего на три дня, и каждый сейчас спешил урвать свою долю. Турки врывались в дома, убивали, насиловали, грабили, и не один житель сильно пожалел сейчас, что в свое время не вышел на стены… Хотя бы для того, чтобы найти там свою смерть, она все ж таки была бы лучше, чем то, что творилось сейчас, когда на твоих глазах насиловали жену, уводили в рабство детей.

Стон, стон стоял над некогда великим городом, потерявшим свое величие уже давно, задолго до прихода турок. От церкви Хора поднимался в небо густой черный дым — что-то горело, может быть, сама церковь, а может, расположенный рядом квартал. Такие же дымы, только поменьше, виднелись во всех частях города.

— О Господи! Наш город сгорит! — обернувшись, с ужасом прошептала Анна и тут же, горделиво выпрямившись, добавила: — Лучше гибель, чем турецкое рабство!

— Боюсь, турки быстро потушат все пожары, — усмехнулся молодой человек. — И сделают Константинополь своей столицей, а все ее церкви — мечетями, из которых главная будет — Айя-Софийе!

— Тьфу, тьфу! — девушка заплевалась. — Какие ужасы ты пророчишь, Алексий! Никогда такого не будет, я верю, никогда. Вот увидишь, мы еще соберем силы и выбьем турок обратно!

— Ага… — Алексей не выдержал и издевательски рассмеялся. — Хочешь сказать — Запад нам поможет?

— Поможет! Обязательно поможет! Римский папа, поляки, немцы, богатые итальянские города…

— Ну да, ну да… Посмотри вокруг, девушка! Ты видишь, Галата, где живут в основном генуэзцы, пострадал гораздо меньше, чем город. Что бы это значило, а?

— Да ну тебя, — Анна упорно не хотела верить в худшее. — Вон, видишь домик? Нам туда.

Они свернули на тенистую, усаженную платанами и липами улочку, такую мирную, спокойную, тихую, словно бы не было никакого нашествия, не было штурма, не было многих тысяч убитых и угнанных в самое жестокое рабство. Домик — беленый, с крытой соломою крышей, скорее даже его можно было бы назвать просто хижиной — стоял на углу улицы, под сенью высоких раскидистых вязов. Невысокий плетень с каким-то развешанным для просушки тряпьем, калитка на ременных петлях, копающиеся в пыли индюшки… Да, судя по индюшкам, турок здесь еще не было. Да, похоже, вообще никого здесь не было — хижина с распахнутой настежь дверью и темными подслеповатыми оконцами производила впечатление брошенной. Если б не индюки…

— Эй-гей, бабушка Гаргантида! Ты дома?

Немного подождав, но так и не дождавшись ответа, Анна, не колеблясь, толкнула калитку:

— Спит, наверное.

Они уже подходили к распахнутой двери дома, как вдруг на пороге неожиданно возникла старуха — страшная, худющая, словно сама смерть, с морщинистым смуглым лицом, крючковатым носом и пронзительными черными глазами. Настоящая ведьма!

— Бабушка Гаргантида, мы пришли, чтобы…

— Зачем? — взглянув на Алексея, старуха вдруг осклабилась, словно волчица — вот-вот зарычит.

— Что — зачем? — не поняла девушка. — А, ну так я и говорю, мы пришли, чтобы…

— Зачем ты привела с собой нелюдь? — ведьма посмотрела на протокуратора с явным страхом.

— Послушай-ка, это ты меня, что ли, так обозвала? — обиделся Алексей. — Так еще не ясно, кто из нас больше на нелюдь похож.

— Он хороший человек, бабушка! Он меня спас и…

— Помолчи, девка! — старуха взмахнула рукой, и отброшенная неведомо какой силой Анна в ужасе отлетела к плетню.

Протокуратор взялся за саблю:

— Ах ты руки распускать, старая ведьма! Ну погоди же!

— Постой, постой… — настороженно ухмыльнулась Гаргантида. — Я вовсе не хотела тебя обидеть, просто сказала — что есть, что сейчас вижу.

— Хм, интересно, что же ты видишь?

— Да и как можно обидеть того, кого нет?

— То есть как это — нет? — Молодой человек в растерянности опустил саблю. — Как это — нет, я тебя спрашиваю!

— А так… — бабка прищурилась. — Я тебя просто не вижу… так, маячит перед глазами какая-то дымка. Ты — нежить!

— Но-но! — снова рассердился Алексей. — Нежить не нежить, а постоять смогу… и за себя и вон, за нее, — он кивнул на девчонку. — За что ты ее ударила?

— Не ударила, а послала прочь, — ведьма вздохнула. — Нечего ей слушать то, что не нужно. Уходите оба!

— Ну уж нет! — рассвирепел молодой человек. — Никуда я не пойду! Не пойду. Пока не узнаю… кое-что о моих близких.

— Ты действительно хочешь все знать? — неожиданно спокойно спросила старуха.

Алексей кивнул:

— Да, хочу!

— Тогда иди в дом, что уж с тобой поделать? — сделав приглашающий жест, ведьма обернулась. — А ты, девица, подожди во дворе, во-он, в тенечке.

Анна кивнула:

— Подожду, подожду, бабушка Гаргантида. Только уж ты сделай милость, помоги.

— Хм, помоги, — снова ухмыльнулась старуха. — Как поможешь-то нежити?

Протокуратор на этот раз сдержался.

Внутри хижины властвовала полутьма, проникавший сквозь маленькие оконца свет падал на глинобитный пол желто-зелеными пыльными полосками, почему-то казавшимися застывшими, твердыми. Их невольно хотелось обойти, чтобы невзначай не споткнуться.

— Садись! — прикрыв за собой дверь, распорядилась бабка.

Незваный гость послушно уселся на узкую — у стены — лавку и с любопытством осмотрелся вокруг. Хижина как хижина — ничего необычного, исключая белевший над дверью рогатый коровий череп да многочисленные пахучие травы, развешанные пучками по стенам.

Наклонившись, бабка вытащила из-под лавки большой медный таз, поставила на стол, налила воду из большого кувшина.

Алексей с удивлением следил за всеми ее манипуляциями. В конце концов, чем черт не шутит? Может, и подскажет, где находится Ксанфия? Ну или хотя бы — жива ли?

— Хочу спросить…

— Помолчи! — поставив кувшин на стол, резко обернулась ведьма. — Я сама скажу тебе все… все, что сейчас увижу.

Взяв колченогий табурет, она поставила его напротив лавки, на которой сидел гость. Уселась. И, положив руки на колени, долго смотрела молодому человеку в глаза. Долго, очень долго — пока Алексею не надоела эта игра в гляделки.

— Ну, что скажешь? — нетерпеливо спросил он.

— А то и скажу, — бабка нахмурилась. — Ты — нежить! Тебя нет! Просто нет, понимаешь? Ты уже умер, а вот когда родился… Странно, но я этого даже не вижу!

Ну еще бы… Гость усмехнулся. Знала б ты, бабка, всю правду! Ни за что б не поверила, несмотря на все свое колдовство.

— Ты сказала, я умер. Почему? Я же — вот он!

— Не все что мы видим — истинно, — философски заметила Гаргантида. — Ты — только кажешься мне… и всем… и себе!

— Вот как? Только кажусь? Ничего себе! — Алексей хмыкнул и неожиданно для себя рассмеялся.