— Ого! — удивленно-радостно воскликнул Емельян. — Вот черт, отыскал-таки!

— Отыскал, отыскал… как бы его теперь незаметно отсюда вынести?

— Так, сейчас подъеду…

— Нет, нет. — Протокуратор отрицательно качнул головой. — Давай так: жди меня у мосточка.

— А не далековато будет?

— В самый раз!

Когда приятель ушел, Алексей выждал немного и, выбравшись на пыльную дорогу, насвистывая, зашагал по ней к видневшейся вдалеке речке. Хорошо было кругом, солнечно и как-то даже радостно. Начинался очередной летний день, погожий и светлый, со всеми его заботами и прелестями. Блестела за лесом серебряная полоска реки, прогрохотав, вынырнул из перелеска молоковоз, а за ним, чуть погодя — желтый милицейский «уазик».

Черт побери! Его тут еще не хватало. Вот, остановился как раз рядом.

— Гражданин, Кольку Самолетова здесь поблизости не видали?

— Кого?

— А, вы не местный… Ну мужик, рыжий такой, с топором — не пробегал?

— С топором? — Алексей удивленно округлил глаза. — Не-ет. А что, может бегать?

— Да может. — Сидевший за рулем милиционер — вихрастый молодой парень в чине младшего лейтенанта — поправил фуражку и пояснил: — Он, Колька-то, вообще-то смирный. Только вот «белку» вчера схватил… Ну, горячку белую. Вот родичи милицию и вызвали — теперь вот, ищу. А вас я, между прочим, знаю — вы новый завхоз, у Аркадьича работаете, в лагере. Ну, бывайте!

Милиционер захлопнул дверь, и «уазик» попылил дальше.

— И вам удачи! — кисло улыбнулся в ответ Алексей, соображая, чем может грозить ему эта встреча.

Пока, в общем-то, ничем, но… Но потом, когда Волчий увидит, что присвоенные им деньги, увы, исчезли… Но тогда и он, Алексей, будет уже далеко — грозы сейчас частые. Господи, скорей бы!

В машине у Емельяна он тщательно пересчитал деньги. Не хватало мелочи, рублей двести — протокуратор добавил из своих и захлопнул крышку.

— Слышь… А этот Волчий, ну из ОБХСС… он собой какой?

Повар задумчиво почесал затылок:

— Высокий такой, вроде тебя. Сивый. Усы вислые, морда вытянутая, как огурец. Обычно в курточке такой убогонькой ходит, хэбешной. Та еще сволочуга этот опер! И не потому, что честный — вовсе даже и наоборот.

— Да я уж понял — что наоборот.

Емельян ухмыльнулся:

— Ну, теперь куда? В лагерь?

— Почти… Тормозни у почты.

Повар так сделал, остановил машину, и протокуратор, взяв чемодан, свернул с дороги и зашагал по неширокой тропинке. На повороте обернулся, помахал Емельяну рукой. Тот посигналил и, развернувшись, поехал к школе.

Алексей ухмыльнулся — хороший Емельян все-таки парень — лишних вопросов не задает. Может, за то его и ценят?

Так, поспешить — сегодня ж тридцатое! Где-то здесь… да, вот здесь, через ручей — короткий путь. Ага — вот и мостик! Хороший такой, добротный, не то что там… в том, будущем, мире. Косогор… Перелесок… Избы… Редкие, истинно деревенские, дач еще совсем мало. Рядом с какой-то избой, на просторной лужайке, виднелся новенький трактор с укрепленным впереди деревянным кузовом. Самоходное шасси называется, в просторечии — «шассик». А вот и тракторист, спит рядом, под деревом — конечно же пьяный. Перегар на гектар, да и «малек» — водочная бутылка 0,25 — рядом валяется. Уже пустая. А поискать, так наверняка и не одна рядом найдется, что там трактористу какой-то «малек»! Так, на один зуб только. Кстати, а «шассик»-то как раз на том самом местечке стоит, где… лет через двадцать… появится дачка некой Ирины Петровны, кандидата исторических наук, между прочим. Да, лет через двадцать…

Подойдя к знакомой избе, Алексей осмотрелся и, нашарив на притолочине ключ, быстро отпер замок. Подбежав к буфету, положил чемодан с деньгами на место и, тщательно прикрыв дверки, направился к выходу… И замер, услыхав шум двигателя!

К избе, медленно переваливаясь на кочках, подъезжал автомобиль — знакомые «Жигули» шестой модели модного — кофе с молоком — цвета. За рулем сидела Графиня. Ну да, она и должна была сегодня приехать по каким-то своим делам.

Живо выскользнув на крыльцо, протокуратор закрыл замок и, бросив на притолочину ключ, бросился навзничь в траву, густую, зеленую и высокую. Затаился, глядя, как, достав из багажника «авоську» с продуктами, Графиня поднимается по ступенькам. Графиня… Обворожительно красивая, уверенная в себе женщина, Аграфена Федотовна Иванькова… Бабка Федотиха… бабка… Ну надо же!

Алексей только сейчас понял, почему баба всегда к нему так относилась… Этак снисходительно. Ворчала, но всегда помогала, не отказывала. Выходит, не только потому, что так любила деньги… нет.

Протокуратор покраснел и улыбнулся, услыхав явственно донесшийся из избы вскрик. Вскрик изумленья и радости. Нашла, значит… Нашла!

Теперь можно…

Что за черт?! К избе, рыча двигателем, приближался милицейский «уазик»! За рулем сидел тот самый, знакомый уже Алексею парень — младший лейтенант, а рядом с ним… Вислоусый, светлый, в хэбешной курточке — Волчий! Ну точно — Волчий.

Ах, как скверно-то, а…

Ничего! Сейчас, главное, увести их отсюда, дать возможность Графине прийти в себя от неожиданной радости и спокойно уехать. Чтоб не перехватили. Чтоб ушла…

Пропойца тракторист рядом, похоже, проспался и теперь запускал двигатель. Ага, запустил… Трактор дернулся, загрохотал, окутался сизым дымом… Довольный тракторист оперся на кузов и закурил.

Рванув с крыльца какой-то мешок — пусть думают, что деньги уже там — протокуратор выскочил из-за угла и вальяжно прошагал мимо милицейской машины.

Конечно же его окликнули:

— Молодой человек, можно вас?!

Алексей сделал вид, что не слышит.

— Молодой человек! Алексей Сергеевич!

Ух ты! Выяснили уже! Навели справки.

— Гражданин, остановитесь!

А вот фиг вам!

Рванув, словно заяц, Алексей подбежал к «шассику», оттолкнул в траву курившего тракториста, забрался в кабину и…

Эх, поехали!

По кочкам, по колдобинам, чтобы и «уазику» не очень-то разогнаться. Алексей обернулся — ага, вон они, едут! Мигалку включили, инсургенты несчастные. Пижоны! Еще в матюгальник покричите, повеселите народ!

— Гражданин, остановитесь!

Ага, как бы не так!

Выбравшись на грунтовку, Алексей резко прибавил газу и ходко покатил по пыльному большаку, внимательно поглядывая по сторонам и прикидывая, куда бы свернуть. Понимал — на грунтовке-то «уазик» его быстро догонит. Вон он, гад, выворачивает уже, мигает.

Ладно… Вот эта вот поверточка — куда? Ха! Куда надо. К Черному болоту, да еще через «Курскую дугу» — вот уж там-то потягаемся, кто кого догонит! Поглядим!

Ах, как лихо запрыгал «шассик» по кочкам! Алексей с непривычки чуть из кабины не вылетел, хорошо хоть за руль крепко держался… ну, не так что уж совсем-совсем крепко, а — ухватисто — примерно так же, как за копье или меч. Нагонявший было «уазик» отстал, а потом и совсем потерялся, пропал из виду, еще бы — по такой-то дорожке, точнее — по ее отсутствию — только на тракторах и ездить.

Сбавив ход, беглец безо всяких проблем миновал «Курскую дугу» и потрясся себе дальше — к Черному болоту. Рисковать — ехать по гати — не стал, заглушил трактор метрах в двух от трясины, вышел…

Ох, и денек же выпал сегодня — жаркий, до пота. Не только от всех произошедших событий жаркий, но и сам по себе. Хороший день, просто замечательный, вон, как болото парит — дай бог, нагонит ветерок тучи, ударит гроза… Тогда все! Прощай, восьмидесятый олимпийский год, здравствуй Царьград-Константинополь. До Константинополя, правда, еще добраться надо. Ну да не впервой, путь знакомый. Лишь бы гроза, лишь бы…

После всех треволнений протокуратор вот только сейчас по-настоящему осознал, что назад, в Касимовку, в лагерь, ему путь заказан. Понятно почему… А значит, то — у магазина — прощание с Емельяном, было прощаньем по-настоящему, навсегда. Жаль, что вот так — по-быстрому. Поговорить бы с дружком за жизнь, предупредить кой о чем. Впрочем, бывший палач далеко не дурак — сам во всем разберется. Эх, пироги вы, пироги, пироги-калачики…

На большой поляне у самого болота были расставлены палатки, лениво горел костер, а ближе к дороге приткнулся дизель-генератор — увесистая дурища на четырех колесах, — от которого тянулся кабель к импровизированной сцене. Две колонки, усилитель, разноцветные лампочки — не иначе как решили учинить дискотеку в честь открытия слета. Завтра уже… завтра.

У костра с унылым видом копошился Витя-студент с какой-то скрученной в трубку газетой в руке. Миновав гать, Алексей приветствовал его радостным криком, на что Виктор отозвался довольно вяло.

— Ты чего такой не выспавшийся, Витек?

— Читай… — вместо ответа, студент протянул газету.

«Вечерняя Москва», выпуск от двадцать пятого июля… м-да, не первой свежести.

— Там вон, подчеркнуто…

Да беглец уже и сам увидел:

— Министерство культуры СССР, Госкино… Московский театр драмы и комедии на Таганке с глубоким прискорбием извещают о скоропостижной кончине артиста театра ВЛАДИМИРА СЕМЕНОВИЧА ВЫСОЦКОГО.

Что?! Высоцкий умер?

— Друзья привезли, — кивнув на газету, вздохнул Виктор. — Вот, узнал… Теперь даже не знаю, что и делать, как дальше жить? Думаю, и не только я… Высоцкий ведь был не просто артист, поэт, певец… Куда больше. Знаешь, Алексей, мне кажется, он из тех людей, которые сплачивают нацию. Своими песнями, ролями… талантом. Ведь везде, везде его любили… пусть даже не все, но везде — точно. Где только не услышишь — в поездах, на фермах, на стройках, в общежитиях и казармах… Везде! А теперь… теперь я даже не знаю как. Словно душу вынули!

— Но ведь остались стихи, кинофильмы, песни… А значит, он не умер!

— И все равно… тяжело. Выпьем, Алексей?

Вот уж поистине неожиданное было предложение. От кого? От студента!

— У тебя что, и водка есть?

— Да есть… Вчера начальство приезжало — гулеванили, вот, осталось…

Заглянув в разбитую неподалеку брезентовую палатку, Виктор вытащил початую бутылку «Посольской».

— Ого! — одобрительно прищурился протокуратор. — Богато живем. Стаканы-то есть?

— Найду… И вот, сырок, закусить…

Сев у костра, молча выпили. Помянули…

— Ты не переживай так, — помолчав, негромко произнес Алексей. — Жить все равно надо… А поэт… поэты не умирают, Витя! Никогда. Что, Пушкин умер? И мы все забыли его стихи? Лермонтов, Некрасов, Маяковский… Нет, они живы. Так и Высоцкий… ты с гитарой?

— Да.

— Спой.

Виктор послушно принес из палатки гитару и, чуть улыбнувшись, тронул пальцами струны:

Над обрывом, по-над пропастью,
По самому по краю,
Я коней своих нагайкою
Стегаю, погоняю…

Голос поющего постепенно креп, становился громче, словно и вправду, поэт не умер, не мог умереть, нет, оставаясь живым в своих стихах и песнях… вечно живым…

Студент пел долго, до самых сумерек, и беглец, заслушавшись, даже не сразу заметил, как скрылось за дальним лесом оранжевое вечернее солнце, как протянулись до самой трясины длинные тени деревьев и как чернота теней постепенно поглощалась тихими синими сумерками.

Над головой, в небе, вспыхнули желтые звезды, и узкий ятаган — месяц — закачался над булькающей болотной жижей. Да-а-а, все ж таки так и не осушилось болото-то. Копали, копали траншею, выпустили воду — и что? Немного и времени прошло — и снова трясина!

— Ты в лагерь сегодня? — окончив петь, негромко поинтересовался Виктор.

— Да теперь не пойду уж.

— Поможешь с проводкою?

— Давай…

— Не сейчас, завтра.

А гроза так и не собралась, и было совсем не ясно — соберется ли завтра или даже в ближайшие дни. Жаль… Хоть главное дело и выполнил, а все же… В лагерь возвращаться нельзя, а тут долго ли протянешь? Милиция, уж коли взялась искать, отыщет, найдет. Интересно, тот вихрастый парень, младший лейтенант, участковый, он тоже…

Из-за леса, с грунтовки, послышался шум мотора. Наверное, какой-нибудь припозднившийся лесовоз, кому тут еще ездить?

— Ты на тракторе, что ли? — подкинув в костер принесенных из лесу веток, тихо спросил студент.

Алексей хмыкнул — о, заметил-таки!

— На тракторе. Тракторист на рыбалку двинул. Меня с собой звал…

— Да, погода сейчас для рыбалки подходящая.

Да уж… Для рыбалки-то подходящая, а вот для чего другого. Эх, грозы бы! Грозы! Пусть сильнее грянет буря!

Протокуратор и сам не заметил, как произнес свои мысли вслух.

— Гроза? — удивился Виктор. — Зачем она сейчас нужна-то?

— Так… чувствуется — не хватает в здешней атмосфере электричества!

— Да вон электричество. — Студент с усмешкой кивнул на дизель. — Целый генератор. Кстати, надо бы завести, опробовать.

— Давай заведем, — охотно согласился беглец.

Электричество… Энергия… Федотиха говорила про грозу — энергия… А что, если…

— Слышь, студент. А к генератору еще можно кабелек подключить?

— Уже подключен — вон катушка. Мало ли, судейский стол на ночном ориентировании осветить потребуется.

— Ай, хорошо, хорошо… Вот эта катушечка, да?

— Она…

— Ну давай, запускай… Посмотрим.

Дизель завелся с треском, словно бы выстрелил в ночь гулкой автоматной очередью. И вспыхнул свет — яркие, развешенные на деревьях лампочки-двухсотки. И на свет, словно мотыльки, вышли из лесу двое… Один в форме младшего лейтенанта милиции, второй — вислоусый — в простецкой хэбешной курточке.

Алексей поспешно спрятался за генератором.

— Здравствуйте, товарищи! Кто тут у вас за главного?

— Ну я, — обернулся к гостям студент. — Проходите к костру, пожалуйста.

— Спасибо… Вы давно здесь?

— Второй день.

— Отлично… А случайно, не встречался вам здесь…

Дальше протокуратор слушать не стал — включив напряжение, схватил в охапку катушку с проводом и со всех ног бросился к гати.

— Стой! Стой, стрелять буду!

Бухнув, разорвал тишину пистолетный выстрел.

Заметили, гады! Только б не упасть, не споткнуться…

Черной блестящей змеей шелестел позади кабель.

Ну вот, кажется, и пень. Да, вот он… Еще немного. Пара шагов. Хорошо хоть — свет кругом, видно…

— Стой, кому говорю?! Стреляй по ногам, Слава!

— Не могу я по человеку!

— Стреляй, я приказываю! Стреляй!

Добежав, Алексей свалился за пень, ухватив провод… ага, две жилы…

А преследователи уже ступили на гать — видать, неплохо ее знали — местные. Еще бы, такой куш на кону. «Волга»!

Эх, ножичек бы прихватить… изоляция крепкая, не рвется… А что, если пряжкой от ремня? Да-да, именно пряжкой…

— Вон он, за пнем! Теперь никуда не денется — живьем возьмем, гада!

Ага, живьем…

Алексей наконец справился с изоляцией. Растянул два провода… и — резко, ударом — соединил оба конца…

Грохот! Дым! Яркая, слепящая глаза вспышка!

И темнота. Все погасло, все…

Да уж, электричество…

Глава 14

Май 1450 г. Константинополь

Ту, что блистала среди красавиц

в вакхической пляске,

Ту, чьею гордостью был блеск

золотых кастаньет…

Македоний Консул

…Великая сила! Это беглец запомнил навсегда. Особенно тогда, когда, придя в себя, посмотрел на свои опаленные руки. Вот долбануло так долбануло! А с другой стороны, чего же он еще ждал-то?

Хотя, если подумать, было еще не ясно — где он? Там… или еще — здесь?

Все эти мысли роем пронеслись в голове протокуратора, а потом он попытался подняться на ноги… И не смог. И упал около пня, закрыв глаза. А уже ближе к утру, придя в себя, услышал крики:

— Алексий! Алексий! Вон он, около пня… Жив иль убит? А ну, гляньте-ка, парни!

— Сделаем, дядько Епифан!

Епифан… услыхав, расслабленно подумал Алексей. Епифан… Староста…

* * *

Он вернулся осенью 1449 года. Федотиха выполнила все условия и даже более того. Еще было время добраться…

Алексей тяжело заболел тогда, месяц метался в бреду, спасибо разбойничкам Епифана — выходили. Оклемался, окреп да, простившись, подался в Брянск, к знакомым купцам. Оттуда — во Львов, а уж дальше, торговыми трактами, в Константинополь. Как раз к маю и добрался — успел! — увидев, наконец, Адрианопольские ворота, Влахернский дворец и синие купола церкви Хора. Все такое до боли знакомое, родное… Вот здесь вот, в этих местах, он когда-то впервые увидел Ксанфию, а тут они катались в ее коляске, а вон там, у старой стены Константина, целовались, а в тех кустиках…

Ах! Как бы не встретиться с самим собой или с Ксанфией! Или с кем-нибудь из друзей, приятелей, коллег… Нет, никак не нужно здесь совершенно излишней путаницы! Ни к чему встречаться, дела надобно делать. Тем более, бабка Федотиха предупреждала, что сейчас здесь ничего изменить не получится — встречайся не встречайся. Федотиха… бабка? Графиня!

Остановившись на постоялом дворе у Влахернской гавани под видом валашского купца, протокуратор, не тратя времени на отдых, тут же принялся действовать. Некогда было отдыхать, приглядываться — нужно было искать подходы к мессиру Франческо Чезини, владельцу престижной школы… и одновременно — гнусного притона, вовлекшего в свои сети золотую константинопольскую молодежь.

Маскировка валашского купца — длинная крашеная борода, седой парик до плеч, широкая бесформенная хламида — конечно, делала Алексея неузнаваемым, особенно если не очень приглядываться, однако дело осложнялось тем, что в момент убийства он должен стать вполне узнаваемым, чтобы заменить труп. И чтобы никто ничего не заподозрил! А для этого как минимум нужно было оказаться в притоне, да еще в точно рассчитанное время, вечером 30 мая. Ну, месяц еще был!

Притон Франческо Чезини был заведением в высшей степени аристократическим и не для всех доступным, а потому проникнуть туда в облике торговца-валаха возможным не представлялось. Пришлось срочно менять имидж. Алексей походил по базарам, пошатался по цирюльням и лавкам, в которых торговали египетской и персидской косметикой, большей частью произведенной тут же, на Артополионе, из собачьего жира, гусиных потрохов и прочей мерзости. Накупив необходимых вещей, он отправился обратно на постоялый двор и, разложив в своей каморке покупки, уставился на них с самым задумчивым видом.

А ведь не получится просто так проникнуть! Ни под видом купца, ни под чьим бы то ни было. Нужны рекомендации, веские рекомендации от тех людей, которым бы мог доверять содержатель притона. Лука с Леонтием, кажется, в тот раз кого-то упоминали… Жаль, Алексей не выспросил близнецов поподробнее. Впрочем, можно припомнить и самому, исходя из того, что случилось после. Чезини, сколько помнится, благополучно исчез, так его потом и не поймали… ага, поймай… с такими-то покровителями. Сам базилевс, вызвав протокуратора лично, посоветовал побыстрей прекратить это дело — слишком уж много самых влиятельных людей оказалось замешано в нем, если не сами, так их дети. Прекратили — что тогда было делать? С указанием императора не поспоришь. Правда, остался список… тех самых… вхожих. Если постараться, то кое-кого Алексей мог припомнить и сейчас. А надо постараться, иначе никак не возможно окажется провернуть то, ради чего протокуратор так стремился сюда, именно в это время! Итак…

Из самых знатных… тех, чьих рекомендаций уж точно хватило бы… Александр Исихас, молодой изнеженный сибарит, гомик, сын протовестиария Льва Исихаса… Нет, не пойдет. Слишком болтлив! Андронис Паратидис, дальний родственник базилевса? Тоже не подходит, именно потому, что родственник. Кто еще? Ну вспоминай, вспоминай, парень! Ага — Мелос Аридос — доместик, заместитель протокуратора коммеркиариев — чиновников, взимающих пошлину с кораблей. Обаятельнейший пройдоха, любитель мальчиков… Впрочем, юными девушками он тоже не брезговал. Хитер! Слишком хитер… Нет, не подходит. Можно, конечно, попробовать сунуть ему деньги… Но таких денег, которые доместик бы взял, у Алексея сейчас нет, слишком уж велика сумма. Кто же остается, кто? Ага! Девушки! Как же про них-то можно было забыть? Та-ак… Ирина, Марина, Аполлония, Селезия, Василиса, Гликерья… Стоп! Что-то не так… Что-то неправильно… Что? Вспоминай! Думай! Еще разок: Ирина, Марина… Марина! Она же — Гликерья — «Сладенькая»! Младшая дочка Алоса Навкратоса от первой супруги. Дочка… Алос Навкратос — это не просто богач — олигарх! Суда, повозки, склады — все транспортные услуги в городе — его, каким-нибудь итальянцам тут и близко ничего не обламывалось, господин Навкратос умел блюсти свои интересы! Имел коммерческие дела и с турками, и с сербами, и с теми же генуэзцами, да много еще с кем. Умен, богат, влиятелен — это все Алос. А вот его младшая доченька, вляпавшаяся в гнусные дела притона по самые уши, о, это сказка!