Услыхав про унию, дернулся вдруг высокий человек в черном плаще и черной шелковой маске — странная, надо сказать, фигура, недавно введенная в клуб по инициативе Филимона Гротаса. Он характеризовал нового члена как «одного очень влиятельного чиновника, желающего сохранить инкогнито», и полностью поручился за неофита, которого — в виде исключения — приняли в клуб большинством в один голос. Голос этот, оказавшийся при голосовании решающим, принадлежал Марике, которая сначала воздержалась, а потом все ж таки проголосовала «за».

Вопрос об унии отложили и принялись обсуждать другие неотложные меры, которые, условно говоря, можно было бы разделить на две части: одна — усиливала Византию, другая — ослабляла турок.

По поводу второй части, кстати, особых разногласий не имелось. Силу захватчиков нужно было обратить в их слабость. Султан щедро платит перебежчикам-ренегатам? Всяким там инженерам, артиллеристам, пушечных дел мастерам? Надо их перехватывать. Сулить больше. Или делать так, чтобы они даже и помыслить себе не могли работать на турок! Например, проклясть. Или — надавить на семью. А вообще, по возможности, разбираться с каждым индивидуально. Хочешь денег? Предложим. Или лишим тех, что дадут турки. Один потеряет заработанное, второй, третий… Остальные призадумаются — стоит ли ехать? Рисковать, зарабатывать… чтобы потом все равно лишиться всего. Не дают творить ортодоксы? Умерить их пыл любыми — даже самыми неприглядными способами. Кстати, это же касалось и людей, открыто агитирующих в пользу турок, между прочим, не последних людей в империи — комеса Луки Нотара и епископа Геннадия, давнего оппонента кардинала Исидора. Нужно было как можно быстрее свести на нет всю их протурецкую активность, пусть даже не столько протурецкую, скорей — антизападную — но, по сути, работающую в пользу турок. Опять же — любым способом, вплоть до физического устранения. Дела уже такие шли — не до гуманизма!

Что еще хорошего было у турок? Крепость Анадоли-Хисары на том берегу Босфора? Разрушить! Взорвать! Найти способ. И уж тем более не дать возможность строительства новой крепости на европейском берегу. Уж тогда б точно султан запер бы Черное море, спрятав ключ у себя в чалме. Нельзя было этого допустить. Опять же — любой ценой.

Налоги… Хитрые турки брали с крестьян куда меньше налогов, нежели ромейское государство. Множество простых людей видело и знало, что их родственникам под турками живется куда легче, даже зажиточней. Значит, не давать так жить! Засылать под видом янычар диверсионные группы, конфисковывать, якобы за недоимки султану, имущество, сжигать поля. Да и свои собственные налоги хорошо бы уменьшить… Ну, это уже к первой группе вопросов, непосредственно касавшихся Ромейской империи.

Пока к туркам… Сильная армия? Сильная не столько умением, сколько количеством и дисциплиной. Значит, нужно ослабить дисциплину, разложить армию, пока хотя бы в дальних гарнизонах…

— Открыть там тайные веселые дома, — открыто предложил Алос Навкратос.

— Но турки — правоверные мусульмане, и никогда не станут…

— Ой, не смешите мои башмаки! Человек слаб. Нет такого праведника, который хоть раз не мечтал бы стать грешником. Вы знаете, что такое турецкий рай? Вертеп в самом чистом виде, без особых даже изысков… Верные они до поры до времени, когда поблизости никого нет. А вот появятся девки… Кстати, у меня есть на примете весьма подходящий человек для организации всего этого непотребства. Можно сказать — гений своего дела! К сожалению, он сейчас в темнице…

— Догадываюсь, о ком идет речь, — рассмеялся Филимон. — Поговорю с базилевсом. Надеюсь, решим этот вопрос. Что скажете еще о турецком войске? Качество мы ухудшим, вопрос о количестве. Ну не травить же их всех, в конце-то концов — никакого яду не хватит.

— А зачем яд? — хитро улыбнулся протокуратор. — Знаете, господа, я давно уже навел справки. Надеюсь, ни для кого не секрет, что империя могла пасть еще около пятидесяти лет назад, в 1402 году, когда, как и сейчас, турки были рядом. Куда они делись, напомнить? Куда делся их грозный султан Баязид? Был разгромлен у Анкары и посажен в клетку своим могущественным врагом Тимуром — Железным Хромцом.

— Но потомки хромца не представляют собой никакой военной силы! Да и далеко они.

Алексей прищурился:

— Они-то далеко… А Египет? А Кара-Коюнлу? Думаете, им очень по нраву военные успехи турок? Завидуют! И мамлюки, и правитель Кара-Коюнлу! Завидуют и злобно скрежещут зубами. Нужно лишь чуть-чуть подтолкнуть… И султан вынужден будет повернуть свою якобы непобедимую армию на восток и на юг. А там еще как сладится! В Крыму, кстати, можно будет настропалить против теряющих былую силу турок хана Хаджи-Гирея. Пусть он у них отхватит какой-нибудь дальний черноморский вилайет.

— Правильно, правильно, Алексий! — волнуясь, воскликнул доместик схол Запада. — Стравить всех пауков в одной банке.

— Ну, слава Богу. — Протокуратор улыбнулся и вытер выступивший на лбу пот. — Хоть по турецкому вопросу у нас разногласий нет. Ты что хочешь сказать, Марика? Говори, говори, не стесняйся!

— О янычарах я хочу сказать. Они ведь очень не любят молодого Мехмеда. Считают для себя позором подчиняться мальчишке! Считаю, надо их поддержать.

— Заговор? — оживился отец Георгий. — Заговор янычар против султана? Обычное дело, ничего невероятного в этом не вижу. Однако, а что если приведенный ими к власти человек окажется умным, волевым и настойчивым нашим врагом? Такое ведь тоже может быть, а?

— Значит, надо сделать так, чтобы этого не произошло. Чтоб во главе заговора встал самый жестокий… но глупый!

— Единогласно! Пока хватит о турках — к империи! Ну? Что у нас такого плохого, думаю, всем известно. Тем не менее основные язвы стоит назвать… и, по возможности, предложить лечение.

Ну тут уж конечно, говорить было тяжело. Что собой представлял осколок империи, прекрасно видели все. В первую очередь — неразвитость общества, нежелание брать на себя ответственность — «есть базилевс, пусть он все и решает, а мы люди маленькие». А у базилевса тоже не сорок тысяч голов, за всех думать не хватит!

— Я думаю, люди — простые люди — должны видеть, что от них хоть что-то зависит, — волнуясь, выступила Марика. — К примеру, есть такой райончик — Олинф — ну, там приют еще когда-то был…

— Знаем, знаем Олинф, продолжай!

— Жителям очень бы хотелось разбить там сад, поставить статуи — они неоднократно просили о том эпарха, но всем известно, что на это нет и не будет денег. Так вот, почему бы жителям не сделать все это самим?

— Верно! Почему б не самим?

— Боятся! А вдруг что не так? Я все же их уговорю… но вы обещайте поддержку! Чтобы никто из них не пострадал за самоуправство. Получится у одних, зашевелятся и другие. Им будет, что защищать!

— Нищие! В городе слишком много нищих!

— Выловить! Выселить! Выгнать!

— Да что вы такое говорите? Это ж треть города выгнать придется! Если не больше.

— Работы! Устроить общественные работы — и щедро платить из казны.

— Казна пуста!

— Распродать часть казенных земель. И многие полуразвалившиеся дворцы.

— Верное решение, господа! — оживленно закричал Алос Навкратос. — Очень, очень верное. Я лично знаком с человеком, который купил бы Влахернский дворец. К сожалению, этот человек — турок. Но — очень богатый турок!

— Так пусть покупает! Если у богатых турок будет здесь законно приобретенное имущество, какой смысл им будет захватывать город? Самим себя грабить?

Затем дискуссия перешла на две по-настоящему большие и почти не разрешаемые проблемы — на итальянцев и чиновников. Итальянские купцы — в первую очередь генуэзцы — давно уже прибрали к своим жадным рукам всю транзитную — и не только транзитную — константинопольскую торговлю, напрочь лишая город животворного денежного ручья.

— Как будто не понимают, что если Константинов град захватят турки — шиш с маслом они получат, а не деньги.

— Да все они хорошо понимают! Просто алчны без меры.

— Морды бы им набить, сволочугам!

— Да, давно пора!

— Тихо, тихо, — на правах секретаря утихомиривал всех Алексей. Потом и сам влез на трибуну, обвел взглядом присутствующих и, хитро прищурив глаза, спросил:

— А поднимите-ка руки, господа, кто из вас знает… нет — подозревает… что земля — круглая? Ого! Много! Марика — тут я не удивлен… господин Навкратос… господин доместик… ха! Отец Георгий! Поздравляю! А вы что мнетесь, господин протопроедр?

— Да я как-то об этом и не думал даже, — смущенно отмахнулся Филимон. — Ты зачем про это спросил-то?

— Так… На чем жируют генуэзские и венецианские купцы? Верно, на торговле с восточными странами. А турки их туда не пустят! И тогда останется один выход — плыть на восток с запада. За перцем, корицей и прочими пряностями… за золотом, наконец. Океан — вот что станет поистине золотой дорогой! Океан, а не Средиземное море. И где тогда будут Венеция с Генуей? Надо бы им это вдолбить…

Чиновники… Вот уж что было самой настоящей язвой — так это они! Чванливые, ленивые, косные, не терпевшие никакой — даже самой малой — ответственности, умеющие отлично угождать начальству, но совершенно не умеющие делать дело, ради которого, собственно, и поставлены. Поистине содержание столь огромного аппарата влетало государству в копеечку… да ладно бы только это: мало того что аппарат был слишком неповоротливым и громоздким, он еще являлся и совершенно неэффективным.

— Ну это — к базилевсу, — махнул рукой Филимон Гротас. — Мы уж ничего с этим поделать не можем.

— Как это не можем?! — с затаенной усмешкой Алексей взглянул на протопроедра. — А не вы ли, уважаемый, возглавляется целое ведомство? И не маленькое, скажу я вам, ведомство? Так неужто так трудно навести в нем элементарный контроль и порядок? Не получится? А кто-нибудь пробовал? Ладно, ладно, не шумите. Я и сам — начальник. И хорошо себе представляю — работа это серьезная, можно сказать даже — непосильная. Но делать ее надо! Что ты хотела сказать, Марика?

— Хотела сказать, что не надо слишком много общих слов, — встав, скромно заметила девушка. — Нужно больше конкретных предложений.

— А у тебя есть конкретные?

— Есть. Я частенько заходила в секрет богоугодных заведений…

— Ого! — не удержавшись, с улыбкой перебил Алексей. — Я там тоже когда-то работал. Инспектировал приюты — та еще работенка, скажу я вам!

— Вот-вот! А на мой взгляд, в этом ведомстве слишком много совершенно ненужных чиновников… Совершенно, совершенно ненужных. Достаточно просто хотя бы посидеть в приемной, понаблюдать, как они шляются у лестницы безо всякого дела, стоят, смеются, ведут какие-то нескончаемые пустопорожние разговоры, с нетерпением дожидаясь окончания рабочего дня!

— Верно, Марика! Выметем офисный планктон поганой метлою на стройки народного хозяйства! — воодушевившись, воскликнул протокуратор, не обращая внимания на то, что выражение «офисный планктон» явно было присутствующим непонятно. Впрочем, общий смысл все уловили правильно. Тут же послышались одобрительные крики:

— Верно! Дороги пускай мостят, бездельники! Жалованье им понизить.

— Жалованье понизить — это хорошо, конечно, — хитро ухмыльнулся Филимон. — А вот кто будет решать — кому именно? Кто работает хорошо, а кто — спустя рукава?

— Да это любой начальник знает!

— Уверяю вас, не любой! Очень хорошо над этим вопросом подумать надо. И еще вот над чем… Бывает, в разных ведомствах еще и создают специальные должности для всяких своих родственников или знакомых… Так вот, считаю, каждая новая должность должна утверждаться сенатом! И чтоб отвечали! Чтобы знали, если расплодят лишних…

— Верно, не следует плодить лишние сущности!

— Тихо, тихо, уважаемые! — увещевал Алексей. — О чиновниках — так сразу, с кондачка, не решишь. Тут долго и много думать надобно.

— О чиновничьих детках скажу! — нетерпеливо выкрикнул кто-то. — И двадцати годков многим от роду нету, а уже на лаковых колясках разъезжают, на сытых конях… Это ж за какие такие заслуги?

— Коляски им папашки покупают! Тут криминала нет.

— Нет есть! Жуткий криминал, я бы даже уточнил — разлагающий и разъедающий общество хуже, чем ржавчина — плохое железо. Многие ли даже из здесь сидящих могут позволить купить своим отпрыскам выезд — тройку или пару лошадей, коляску? Отсюда раздражение, зависть… я даже больше скажу — раскол! Ну какой смысл простому мастеровому или даже воину идти на стены, сражаться с турками — этих зажиревших барчуков защищать? Не больно-то надобно.

— Так что теперь, лаковые коляски запретить?

— А и запретить! Нечего дразнить акул, когда лодка тонет.

— Тихо, тихо, дайте молвить! — Слово опять взял Филимон Гротас. — Запрещать, конечно, не надо, ни к чему… А вот ввести дополнительный налог — милое дело! Налог на роскошь!

Сидевший рядом с протопроедром молчаливый господин в черной бархатной маске одобрительно закивал головой, видать, идея с налогами ему очень понравилась.

Еще говорили о торговле — тут теперь не только, как обычно, ругали алчных итальянцев, но не забывали теперь и себя: кто-то ведь этих самых итальянцев на рыбное место пустил! Или, наоборот, проворонил, раскрыл варежку. А свято место пусто не бывает.

Об образовании речь зашла. О том, что в Италию, во Францию, в Англию даже — все учиться едут, а в Константинов град — все меньше и меньше. Даже уже и в Мистру — и то уже меньше и меньше охотников, а ведь, казалось бы, там — сам Гемист — Георгий Плифон, знаменитый философ, богослов, ученый. Значит, надо поднимать престиж ромейского образования на ту высоту, где он когда-то был.

О ремеслах. В первую очередь поддерживать те, что имеют ярко выраженный спрос за рубежом — стеклодувное производство, шелк, бумажные мельницы. Чтоб не только хлеб, мед да рыбу продавать в иные страны, но и продукцию своего собственного ремесла.

В общем, говорили о многом. Не за один раз, конечно, собирались часто. И не только говорили, но и действовали.

На одном из собраний, когда речь вновь зашла о некомпетентных чиновниках, Алексей, неожиданно для себя горячо поддержанный Алосом Навкратосом, предложил позвать на пост главного финансиста Жака Керра, на другом доместик схол Запада завел речь о необходимости нового налогового кадастра — катастиха, куда предложил включить все заново переписанные владения, включая не только поместья — проастии и икопроастии, — но и частные владения, отданные в управление какому-либо лицу — эпискеписы.

А как-то раз заговорили о правах человека! Вот уж Алексей удивился — ну надо же! Тему, кстати, подняла Марика, поведавшая всем присутствующим какую-то страшную историю. Шла, мол, как-то домой мимо площади Тавра, смотрю — а там чуть ли что не побоище! Стражники, десятники, сотники — сгоняют тупыми концами копий толпу, ловят кого-то. И добро бы жулика или вора, так нет же!

— Представляете, люди просто-напросто пели себе песни о базилевсе, не особенно-то и ругательные… ну, если и ругали чуть-чуть — так не просто так, за дело. И их — за это! — в тюрьму!

— Все правильно, — покивал Филимон. — Закон об оскорблении величия еще никто не отменял.

— А вот я думаю, давно надо его отменить! — волнуясь, вскрикнула девушка. — По моему мнению, он власть только позорит. Народ уже открыто говорит — не умеют править, так хоть рот заткнуть. Стыдоба! Вот бросили в темницу Игнатия Фламина — господи, да разве ж можно было совершить что-то более глупое? Игнатий Фламин — поэт, певец, философ — известный каждому… ну буквально каждому… и почти каждым — он любим!

Почти как Высоцкий, — подумалось вдруг Алексею. А ведь — и впрямь… Ну-ка, власти б году в семьдесят восьмом арестовали Высоцкого… за его песни! Бред! На что уж косной — по мнению многих — была брежневская власть, — а и она подобных глупостей не допускала.

— Считаю, что всех, брошенных в темницы во исполнение закона об оскорблении величия, надобно выпустить, — дождавшись тишины, громко произнес протокуратор. — И чем раньше — тем лучше. Ибо власть, боящаяся народного смеха — слабая, глупая власть. И пускай народ смеется над базилевсом… Да-да, что вы так смотрите? Пускай! Лучше смех, чем апатия и ненависть. Лучше смех… — оратор обвел притихшую залу пристальным насмешливым взглядом. — Не могу советовать, но на месте базилевса я бы выпустил всех, а Игнатия Фламина — так проводил бы и лично. И даже бы извинился!

— Что за чушь ты несешь, Алексей?! — покраснев, вскинулся Филимон. — Да знаешь ли ты…

— Тихо, мой верный протопроедр. — Человек в черной маске неожиданно встал, медленно положив руку на плечо Филимона Гротаса.

И так же медленно снял с лица маску…

— Я отпущу всех этих людей, — негромко произнес он и усмехнулся, пригладив бороду.

Собравшиеся, в том числе и Алексей, затихли в немом изумлении, увидев, услышав, узнав… императора Константина…

Глава 17

Лето—осень 1450 г. Константинополь

Мысль разумная одна лишь

Много рук людей связала…

Гермониак.

Конец Трои

…Палеолога!

Император сдержал свое слово, и протокуратор Алексей Пафлагон, по долгу службы, присутствовал при сем вместе с протопроедром Филимоном Гротасом. Забавное было зрелище!

Первым базилевс велел привести мессира Чезини. Уселся в высокое резное кресло, в то, в котором обычно сидел хозяин кабинета Гротас, ну уж сейчас-то ему пришлось скромненько стоять в углу, вместе с Алексеем, доместиком схол Запада Романом Исихавром и эпархом Николаем Мардоном — с виду — тусклой, ничем не примечательной личностью, на самом же деле — человеком умнейшим и отъявленным хитрецом, попавшим на столь важный пост путем целой серии интриг и подсиживаний.

Оглядев всех, император кивнул на тянувшуюся вдоль боковой стены лавку:

— Садитесь, господа. Начнем!

В высоких золоченых шандалах, потрескивая, ярко горели свечи.

Туринец вошел в помещение, высоко вскинув голову, видно, был уверен в силах своих сторонников. Красивое, надменное лицо его с благородной сединой на висках являло собой смесь самодовольного нахальства и спеси… которая тут же слетела, едва Чезини узнал императора.

— Базилевс?! — Содержатель притона глубоко поклонился, незаметно потирая затекшие от только что снятых цепей запястья.

— Не ждали увидеть меня, синьор Чезини?

— Честно говоря — нет, — растерянно произнес итальянец, впрочем, он быстро взял себя в руки. — О! Это такая честь для меня. Позволю себе спросить: все эти люди…

— Все эти люди явились, чтобы присутствовать при вашем освобождении, синьор распространитель гнусности и пороков! — сверкнув глазами, жестко сказал базилевс. — Да-да, вы не ослышались, синьор аферист! Могу сказать — вам улыбнулось счастье.

— О, не могу поверить, что…

— Хватит болтать! Слушайте меня внимательно. Начиная с завтрашнего дня вы займетесь приятным и обычным для вас делом — организацией притонов. В тех местах, кои укажет вам сей достойный господин. — Базилевс кивнул на Алексея. — Запомните условие — все набранные вами падшие девушки должны хорошо понимать турецкую речь! Но — никогда никому не показывать, что они ее знают.

— Понял вас, мой господин. — Чезини снова поклонился. — Осмелюсь добавить… турки любят и мальчиков.