Ну а назавтра весь Константинополь знал: проповедник монах Геннадий — тайный содомит! Лобызался во Влахернской гавани с голым турчонком! Как это — не может быть? Ей-богу, не вру, сам лично видел… Их и на проповедях раньше частенько вместе встречали — вот оно как! Теперь ясно.

Если совсем честно, то по поводу отца Геннадия Алексея немного терзала совесть. Жалко было монаха, вроде и не заслужил он подобной участи. Но еще жальче было Константинополь! Или — жальчее.

Такое сейчас было время: каждое лыко — в строку!

Так вот. И без всяких…

Глава 18

1452–1453 гг

Египет—Южный Азербайджан

И устрица имеет врагов!

Козьма Прутков

…Моральных терзаний.

Единственное — чтобы качественные сплетни получились. Товар должен быть в красивой упаковке!

Так и действовали. А работать пришлось много, и не только в Константинополе. Куда-то посылали верных людей, а куда-то — по делам наиболее важным — протокуратору приходилось добираться и самому. Облеченным высшим доверием базилевса… и клуба. Клуба спасения нации!

Египетскому султану Джакмаку, правившему государством мамлюков уже долгие годы, стукнуло семьдесят девять лет. Далеко в прошлом остались победоносные походы в Сирию, расправа с заговорщиками, морские сражения с родосскими рыцарями, увы, закончившиеся для султана ничем. Старший сын Джакмака, Усман, слыл человеком глупым, жестоким и алчным — что вообще-то было бы и неплохо для задуманного «клубом спасения» дела, только вот долго ли усидит на троне Усман после смерти отца, которая — видно по всему — была уже не за горами. Стар султан Джакмак, стар и дряхл, сколько еще протянет — бог весть! Может, уже завтра предстанет перед глазами Всевышнего. Рассчитывать на такого опасно. Договоришься с ним… а что будет потом? С кем еще придется договариваться? С Усманом? С кем-нибудь из царедворцев и военачальников, к примеру, с тем же эмиром Иналом, командующим египетским флотом в войне с родосцами? Или — со всеми троими сразу?

Трудная была задача, поэтому и Алексей поехал в Египет сам — разобраться с тамошними делами на месте, склонив Джакмака (и его возможных преемников) к войне с турками. По сути, не такое уж и сложное дело, и султан, и его гвардия и войско турок ненавидели, и, конечно, не прочь были бы пощипать им перья. Да вот только для начала хорошо бы навести порядок в собственном доме!

К такому выводу и пришел Алексей, явившийся в Каир под видом помощника и компаньона сирийского врача Хараджа. Врач был подлинный — прекрасно говоривший по-арабски грек из Измира, давно ненавидевший турок.

Сняв весь второй этаж в одном из постоялых дворов, дали рекламу, заплатив серебром базарным торговцам — а уж те постарались, разнесли вести. Немедленно явившиеся гвардейцы-мамлюки — «опора трона» — были тут же умаслены щедрой взяткою и в высшей степени любезнейшим обращением. Говорил больше Харадж, слабо знавший арабский протокуратор лишь кивал да улыбался.

— Ва, Аллах! И что это вас понесло из Сирии? — уходя, покачал головой один из мамлюков — толстяк с жирным лоснящимся лицом.

— Турки, — льстиво улыбаясь, пожал плечами Харадж. — Не дают работать, совсем задавили налогами. О, как я их ненавижу!

Последние слова были произнесены с надрывом и вполне искренне.

— Мы их тоже не любим, — ухмыльнулся второй мамлюк, повыше и уж куда стройнее первого. — У, шайтаны!

Подобные настроения, как уже вскоре уяснил протокуратор, господствовали в среде мамлюков повсеместно. Бывшие рабы-черкесы, мамлюки давно уже превратились в замкнутое военно-служилое сословие, некую касту. К которой, кстати, относился и сам султан — Джакмак из рода Бурджитов. Да, султан… Но лишь только первый среди равных! И возведенный на престол гвардией!

Ясно было, кто хозяин в Египте. Вовсе не султан. Мамлюки! Вот с ними, с наиболее влиятельными лицами, и нужно было договариваться… а лучше даже не договариваться, а сделать так, чтоб они сами возжелали бы немедленно напасть на турок, все зависимости от того, какой там султан нынче на троне.

Уяснив для себя задачу. Алексей деятельно приступил к ее выполнению. «Сирийские лекари» привечали мамлюков, Харадж (грек Харитон) действительно оказался умелым врачом, ловко пускавшим кровь и лечившим многие болезни. Высокопоставленные мамлюки обслуживались за символическую цену, а то — и вообще бесплатно… и это не могло не вызвать подозрений. И вызвало.

А раз главным доктором считался Харадж, то вербанули его помощника — Алексея. А тот и не ломался долго, согласился с радостью, доверительно шепнув Казиму — так назвался вербовщик, — что давно уже обижен на своего компаньона.

— Извини, Казим, я плохо говорю на вашем языке.

— Ничего. Зато я знаю язык турок! Отныне, Али, ты будешь следить за каждым шагом сирийца и докладывать мне.

— Слушаюсь и повинуюсь, — скромно поклонился протокуратор. — Я много чего знаю о Харадже, мы с ним долго жили среди турок. О! Их я тоже хорошо знаю. Очень-очень хорошо. Так и передай своему начальнику.

Начальник турками заинтересовался, да и не мог не заинтересоваться, слишком уж велика была к ним ненависть. Какие-то выскочки-скотоводы завоевали полмира… ну почти полмира, и зарятся на все остальное! А брюхо-то не разорвется от жадности?

И очень даже скоро наступил такой день, когда с Алексеем захотел лично поговорить сам начальник Казима. Звали начальника — Ибрагим-бей. Высокий, красивый усач, прекрасно говоривший на языке турок, произвел весьма благоприятное впечатление на протокуратора. Точнее, не столько начальник, сколько его вопросы, надо сказать, весьма дотошные. Все-то его интересовало: и сколько войск у турецкого султана, и как они вооружены, и каков флот, и в каком состоянии крепости в пограничных эмиратах Караман и Дулаги.

Кое-что Алексей отвечал, и с подробностями, кое-что придерживал для дальнейших бесед. Видно уже было — Ибрагим-бей заглотнул наживку и отнюдь не собирался выплевывать. Оставалось лишь сделать еще один маленький шаг… Убедить Ибрагим-бея кое в чем… Даже не убедить — а чтоб он сам высказал некую идею…

Одновременно с деятельностью сирийских эскулапов, в среде мамлюков — впрочем, и не только среди них — поползли упорные слухи о слабости турецкого войска, о неспособности молодого султана Мехмеда управлять страной, о многочисленных заговорах среди янычар. Слухи эти — слабый правитель, гвардейские заговоры и прочее — принимались за чистую правду, еще бы, ведь в самом Египте, положа руку на сердце, творилось все то же самое. А чем же лучше какие-то там турки?

И вызревала — надо сказать, весьма быстро вызревала — идея нанести турецкому султану сильный и быстрый удар. Отбить пограничные крепости, разграбить богатые прибрежные города, а там — кто знает? — может быть, и привезти этого наглого юнца Мехмеда в Каир в железной клетке! Ведь еще полвека назад удалось же такое Тимуру!

Наконец, наступил такой момент, когда, кажется, созрел и Ибрагим-бей. Посланец от него — нет, на этот раз не Казим, а другой, незнакомый парень с неприметным смуглым лицом — пришел ближе к вечеру.

Пришел, пожаловался на головную боль, потом — после осмотра Хараджа — сделал незаметный знак протокуратору — мол, выйдем. Кивнув, Алексей вышел во двор.

— Известный тебе человек ждет у ворот Баб Ан-Наср. Поторопись!

Сказал и исчез, растворясь в колышащихся фиолетовых сумерках. Солнце садилось, озаряя кроваво-красным светом высокие доходные дома, дворцы, мечети с узорчатыми минаретами, пронзающими низкое желтое небо. Да, что и говорить — поздновато для встречи. Наверное, Ибрагим-бей хочет поручить что-то в высшей степени важное.

Накинув поверх халата белый полотняный плащ, протокуратор надвинул на лоб тюрбан и быстрым шагом зашагал по узким улочкам города. Каир — Аль-Кахира — поражал любого огромным количеством прекраснейших мечетей, строить которые считал своим долгом каждый султан. Еще бы — после захвата Багдада монголами Каир справедливо претендовал на роль центра всего мусульманского мира и, похоже, он того стоил! Да, Константинополь тоже был великим городом, но все его величие, увы, осталось в прошлом. Развалины дворцов и портиков, обшарпанные статуи, толпы нищих, многочисленные очереди за водой и в бани — денег в казне хватало только на ремонт Святой Софии. Иное дело — Аль-Кахири, — невольно любуясь городом, с грустью подумал протокуратор. Древняя мечеть Амра, мечеть ибн Тулуна, дворец, цитадель Саладина… Глаза разбегались от изысканно-победного каменного узорочья, от многочисленных изразцов, куполов, от пронзающих небо стройных изящных игл минаретов.

Ворота Баб Ан-Наср — ворота победы — выстроенные шесть веков назад архитекторами из Эдессы, находились довольно далеко от того места, где жили «лекари». Потому Алексей шагал торопливо, стараясь успеть до намаза.

В центре города дома стояли просторно, можно даже сказать, одиноко, и каждый — ну почти каждый — представлял собой неприступную крепость. Между домами были густо посажены кустарники и деревья, кое-где встречались колодцы, чем дальше от Нила — тем реже. Чем ближе к окраине, тем чаще встречались по пути бочки водовозов, запряженные могучими быками.

Миновав несколько кварталов, Алексей посмотрел на солнце и понял, что до намаза уже не успеет. Подальше отойдя от высившейся неподалеку мечети, он затаился за деревьями, услыхав разом раздавшиеся протяжные крики муэдзинов:

— Алла-а-а-иллаху ал-лаа-а-а…

Затаился, выжидая конца молитвы, — не хотелось привлекать к себе внимание. Уже ведь почти пришел, вон они, ворота Баб Ан-Наср, хорошо видны. Местечко там, надо сказать, безлюдное… вот, как и здесь…

Алексею вдруг почудилось, что листья на деревьях чуть шевельнулись. А ведь ветра не было! Почудилось… бывает…

Вдруг что-то свистнуло… Протокуратор оглянулся — в стволе росшего позади дерева, дрожа, торчала стрела!

— Стой, где стоишь! — произнес чей-то строгий голос. — Брось кинжал. Ну, быстрее! Так… Теперь медленно подними руки… Свяжите его, парни!

Четверо молодцев, выскочив из кустов, проворно связали пленника. Говорили, между прочим, по-турецки! Та-ак… Интересно…

— Тащите его в дом.

Дом — обычный шестиэтажный доходный дом, как водится, принадлежащий султану — производил впечатление безлюдного. Ну да, намаз уже закончился, и люди разошлись по своим каморкам — спать.

В такую же каморку на втором этаже — быть может, лишь чуть попросторней других — грубо втолкнули и Алексея.

— Ну, сирийская собака, — войдя последним, уселся на разбросанные по всему полу подушки длинный худой мужчина в белой чалме и просторной накидке-джелаббе. Лицо его казалось не таким уж и смуглым, большой, с горбинкою, нос походил на клюв хищной птицы, верхнюю губу закрывали длинные ухоженные усы, в глазах отражался красный край заходящего солнца. Словно вурдалак, бррр!

Протокуратор непроизвольно поежился.

— Что дрожишь, шкура? — злобно прищурился горбоносый. — Расскажи, как ты продал султана?! Эй, вы… — он обернулся к парням. — Закройте ставни и зажгите светильники. И ждите у дверей на страже.

Ага… выгнал лишние уши. Не доверяет своим? Или специально — для создания более доверительной атмосферы. Сейчас будет угрожать, а потом попытается перевербовать. Знакомая ситуация.

— Ну, подлый ишак! Отвечай же!

— Спрашивай, — спокойно кивнул Алексей. — Да, может быть, все-таки разрешите присесть?

— Присесть? — Горбоносый сверкнул глазами. — Мххх!!! Впрочем, садись… Если ты намерен говорить, так мы с тобой побеседуем. Но если задумаешь молчать или врать, клянусь, я лично сдеру с тебя кожу!

— Зачем мне молчать? — Алексей уселся поближе к окну с закрытыми ставнями и быстро заговорил, нарочно быстро, отвлекая внимание. — Вот я спрашиваю себя — зачем мне молчать, господин? Ради этих мамлюкских ишаков? Чтобы самому вышло дороже? Зачем мне это, клянусь Аллахом?

— Помолчи…

— Хотелось бы узнать, так сказать, ваше имя?

— Зачем тебе мое имя, мамлюкский пес? Хотя… называй меня Саид-бей.

— О, рад познакомиться!

— Сейчас ты по-другому запоешь, собака!

— Что вы все заладили — собака, пес… — обиженно воскликнул протокуратор. — Как будто других слов нету!

— Будешь говорить, что спрошу, — другое будет к тебе отношение, — туманно пообещал Саид-бей.

— Так спрашивайте!

— Кто послал тебя к Ибрагим-бею? Галиль-паша?

Ага! Прокололся! Протокуратор поспешно прикрыл глаза, чтобы не выдать неожиданно пришедшую радость. Не такой уж он и профессионал, этот турок. Никогда не следует при первом же допросе называть имена!

— Да! Да! — что есть силы, выкрикнул Алексей. — Он, он, Галиль-паша! У, шайтан… А что мне было делать? Он угрожал расправиться со всей моей семьей! У-у-у-у…

— Ты сейчас же напишешь об этом!

— Я… я не умею писать, господин!

— Я запишу сам! — Саид-бей поднялся на ноги.

— Да-да, я согласен, мой господин…

Пленник прыгнул, словно разжавшаяся пружина! Словно тигр — тихо, бесшумно, мягко… Ноги-то ему не связали! А связанные руки — это все-таки руки… Ими тоже можно душить… Что Алексей и проделал во мгновение ока, ни на секунду не переставая громко и отчетливо говорить:

— Осмелюсь сказать, Галиль-паша сам отыскал меня… да-да, сам… Прислал в мой дом слугу, якобы у него обострилась подагра… я ведь лекарь, врач, знаете ли…

Протокуратор, словно тигр, рыскал по комнате. Склонился над распростершимся телом…

— Что-что? Ах, слишком быстро… Немного помолчу.

Замолк, вытаскивая зубами кинжал… Саид-бей, кажется, дышал… Ну и черт с ним…

Укрепив кинжал между коленками, Алексей быстро разрезал путы…

— Можно продолжить, мой господин? Продолжаю… Итак, Галиль-паша…

Подойдя к окну, он быстро распахнул ставни…

— Так… сейчас я постараюсь вспомнить… умм…

И быстро выскочив в окно, оказался в внутреннем дворике. В черном, усыпанном звездами небе ярко светила луна. Где-то рядом, за оградою, перекликалась ночная стража… А сверху вдруг послышался шум! Ага, сообразили, наконец…

— Держи! Держи его! Вон он!

Естественно, Алексей не стал их дожидаться, а, перемахнув через ограду, тут же и сдался мамлюкским стражникам:

— Именем султана! Ведите меня скорей к Ибрагим-бею!

Преследователи, конечно, так и не появились. Умные. Но сделали глупость!

А после этого случая все пошло как по маслу. Как и рассчитывал Алексей, Ибрагим-паша отправил его с заданием к туркам. Следить, докладывать, создавать агентурную сеть. Вот это предложение было для протокуратора по вкусу!

Правда, выполнял его уже не он — верные люди, умело натравливавшие мамлюков на турок, особенно после смерти старого султана, когда власть, волею гвардии, сначала переметнулась к его глупому и жадному сыну Усману, а потом — почти сразу же — к флотоводцу Иналу. Но это уже впрямую Алексея не касалось, немного отдохнув, он отправился в новое путешествие — нужное и полное опасностей странствие в страну Кара-Коюнлу.

Кара-Коюнлу — так назывался туркменский род, когда-то вытесненный из родных кочевий монголами и расселившийся в Северном Иране, Ираке, Азербайджане. Кара-Коюн — «Черный баран» — угрюмо смотрел с победоносных стягов правителей сего могущественного рода. Был еще и белый баран — Ак-Коюнлу — эти роды враждовали, терзая друг друга с переменным успехом. Могущественный правитель Кара-Коюнлу Кара-Юсуф когда-то воевал с Тимуром, а нынче государством управлял его сын Джихан-шах, плохой мусульманин, но толковый правитель, к тому же, в отличие от своих полудиких родственников, отнюдь не чуждый философии и поэзии… Поэзия!

Да, еще падишах Джихан считался вассалом сына великого Тимура Шахруха и, по традиции, воевал с государем Ак-Коюнлу Узун-Хасаном… Которого тоже можно было бы неплохо использовать против турок.

Надо сказать, столица империи Кара-Коюнлу Тебриз при Джихан-шахе приобрела известный архитектурный лоск и превратилась в настоящую Мекку поэтов, искавших милостей, славы и денег при роскошном дворе падишаха. Туда как раз сейчас и направлялся великий сирийский поэт Новруз Ас-Сири — Алексей — разумеется, тоже в поисках славы и денег. Ехал, разумеется, не один, а с караваном персидских купцов — алчных барышников и прохиндеев, относящихся к «поэту» не то чтобы с насмешкой, но с неким оттенком покровительства. Что было, в общем-то, и неплохо.

Тебриз встретил путника ярким солнцем, гомоном и разноцветьем базаров, и длинными глубокими тенями синеющих рядом гор — высоких, с белыми снежными шапками. Простившись с купцами, купив на базаре красивый синий плащ и тюрбан, расшитый тонкой золотой нитью, Алексей… тьфу-ты, знаменитый сочинитель Новруз! — отдал свой прохудившийся дорожный плащик нищим дервишам и, спросив у первого попавшего водоноса дорогу, не тратя времени на отдых, отправился прямиком во дворец падишаха, гордо выпятив выкрашенную хной бороду. Не так уж и далеко оказалось идти.

Дворец, несомненно, производил впечатление, очень даже производил! Затейливая каменная резьба, аркады, позолота, голубые и синие изразцы, изящные башенки на зубчатых стенах, мощные, тоже украшенные резьбой и позолотой ворота. У ворот, важно скрестив копья, стояла стража — воины в белых чалмах и сверкающих на солнце кольчугах.

Толпившийся у дворца народ они пропускали выборочно — кого пускали, а кого и нет. Недолго думая, протокуратор решил было прошмыгнуть следом за целой толпой хорошо одетых людей — богатых купцов или сановников.

Не тут-то было!

— Куда прешь, борода?! — не очень-то вежливо осадили наглеца стражи. — Кто таков?

Хорошо хоть спросили, не прогнали сразу. Путешественник приосанился:

— Я великий поэт Новруз! Автор поэм «Руслан и Людмила», «Василий Теркин» и еще многих других стихов. Величайший из величайших!

— Поэт, говоришь? — стражники переглянулись. — А ну прочти что-нибудь!

— Я свободен! Словно птица в вышине. — Подбоченясь, протокуратор тут же прочел недавно переложенные им на турецкую речь стихи Маргариты Пушкиной — сочинительницы почти всех песен группы «Ария». — Я свободен! Я забыл, что значит смерть!

— Ладно, проходи, — неожиданно смилостивились стражи. — Так бы сразу и сказал, что явился на состязание.

— Да-да, вот именно — на состязание!

Молодой человек конечно же смутно представлял себе сейчас, о каком таком состязании идет речь, лишь надеялся, что не о соревнованиях по бесконтактному карате.

— Во-он, в тот угол проходи, — показал рукой один из стражников. — Там много вас собралось… поэтов!

Народу в указанной стражником стороне собралось человек двадцать. Самого различного вида — от астеничных юнцов до убеленных сединами аксакалов.

Подойдя ближе, Алексей вежливо поклонился и поприветствовал коллег, на что те отреагировали по-разному: кто кивнул, кто скептически усмехнулся, а кто и вовсе, отвернувшись, посмотрел в противоположную сторону.

Высоко в небе жарко сияло солнце, а здесь, под растянутым на высоте стен балдахином, царствовала приятная прохлада. Да и вообще, долго ждать не пришлось — рядом, на крыльце (не таком уж с виду и парадном, скорее даже — черном) вскоре показался какой-то важный толстяк в пестром тюрбане, не иначе как какой-нибудь визирь. Поэты поспешно приветствовали его почтительными и частыми поклонами — тут уж старались все, никто не игнорировал.