— Заходите, — почему-то вздохнув, позвал толстяк и, махнув рукой, скрылся за дверью, куда тотчас же хлынула вся собравшаяся компания, не исключая, естественно, и «великого поэта Новруза».

Все они оказались в длинной полутемной зале с витыми колоннами и расписанным арабесками потолком. Посередине залы бил полукруглый фонтан из розового мрамора, далее, у самой стены, на возвышении под зеленым шелковым балдахином стояло позолоченное кресло, по всей видимости, предназначенное для самого падишаха.

— Великий из величайших скоро снизойдет к вам, — усмехнувшись, пояснил толстяк. — Ждите!

И исчез, нырнув за портьеру, откуда тотчас же показался писец с бумажным свитком, гусиным пером и чернильницей — такой же важный, как и визирь, только не толстый, а, наоборот, тощий, как щепка. Живенько проведя перекличку, писец вписал в свиток недостающих в списке гостей — «великого поэта Новруза» и «прославленного сказителя Агабея-кызы» — сутулого мрачноватого парня — после чего тоже исчез, и долгое время в залу вообще никто не заглядывал, если не считать пары вооруженных короткими копьями стражников, пристально следивших за порядком.

От нечего делать протокуратор вместе со всеми послонялся у фонтана, а затем отошел в сторонку, к колоннам, и принялся наблюдать. Нет, не за поэтическим сообществом — за портьерами. Какие-то странные здесь оказались портьеры — шевелящиеся! Вот одна дернулась, вот другая… А вот на мгновенье явилась рука! Тонкая, девичья, с длинными ногтями…

Тут как раз у фонтана возник обычный меж поэтами спор — кто из них главнее и величавее, спор — как это и принято у людей творческих — почти мгновенно перешел в драку, в которую с плохо скрытой радостью и вмешались ошалевшие от безделья стражи.

— Я, Халим из Ширвана, даже не слышал о тебе, хамаданец!

— Ха?! Халим из Ширвана? Нет, вы слыхали? Кто такой этот Халим? Тьфу!

— Ах ты, пес! Осмелился плевать во дворце падишаха?!

— Я плюнул не на пол, а на тебя, безродная ширванская собачина!

— Гнусный шакал!

— Подлое отродье крокодила!

— Желчный вислозадый ифрит!

Алексей завистливо закусил губу — молодцы, молодцы, ничего не скажешь! Ишь, какие цветистые эпитеты используют в ругани — сразу видно, поэты! Ругаться умеют… А вот драться, кажется, нет! Нет, ну кто так бьет? А в волосы-то зачем вцепляться? Бабы вы, что ли?

— Врежь, врежь ему, хамаданец! — столпившись у фонтана, азартно подбадривали остальные.

— Не поддавайся, Халим!

И тут уж понеслось… Все рванулись. Орали, размахивали кулаками, ругались. Кто-то кого-то пинал, кого-то топили в фонтане… Бедные стражники! Хорошо хоть во дворец падишаха как-то не принято было являться с оружием. Не так поняли бы. Враз бы оттяпали головенку.

Воспользовавшись суматохой, Алексей быстро нырнул за портьеру… оказавшись в просторной тенистой нише, в которой сейчас явно находился не он один! Ну ясно не один — иначе зачем же руке манить?

— Кто здесь?! — послышался громкий вскрик.

Ого! А голос-то женский или девичий. Неужто — какая-нибудь любопытница из гарема?! Любительница поэзии, мать ити…

— Я — великий поэт Новруз, автор многих стихов и гимнов, — вальяжно заявил протокуратор, разглядев наконец закутанную в длинную вуаль женскую фигуру. — О, очей моих звезда, гляжу в тебя с томленьем неги!

Эту фразу молодой человек старательно заучил заранее, как Остап Бендер — «е-2 — е-4». Фраза явно произвела впечатление — незнакомка вовсе не бросилась прочь, не завизжала, а внимала «великому поэту» с явной благосклонностью.

— Новруз… — Какой обворожительный голосок оказался у этой феи! Звонкий, журчащий… словно ручеек. — Признаюсь, я не слышала о тебе…

— Еще услышишь, о светоч очей моих, о принцесса!

— Каким ты выступаешь?

— Увы… последним. Я слишком поздно сюда пришел.

— А хочешь быть… ну, не первым, а, скажем, третьим или пятым? — неожиданно предложила девушка.

— Конечно, хочу, о свет очей…

— Тогда идем! — засмеявшись, девушка протянула руку, увлекая несколько опешившего от подобного напора гостя в полутемные кулуары дворца.

Выбравшись из портьер, они быстро прошли анфиладою комнат и, свернув, оказались в небольшой комнате с высоким потолком и широкой низкой софою, устланною золотистой парчою. Напротив софы стоял небольшой столик с письменными принадлежностями и бумагой.

— Ты поможешь мне, я — тебе! Помоги написать мне письмо… поэму моему… возлюбленному.

— Конечно, помогу, не вопрос, — усаживаясь на софу, протокуратор усмехнулся, лихорадочно соображая, что говорить. Ладно, найдется что… В конце концов, из репертуара все той же «Арии» он ведь знал немало песен.

Их и принялся диктовать, разумеется, в несколько переделанном виде, сообразуясь с требованиями текущего момента.

Сбросив вуаль, незнакомка старательно записывала, высунув от напряжения язык. Красивая девочка! Темноволосая, смуглая, большеглазая. Носик слегка, самую малость, приплюснут, губки толстенькие… Наверное, была в этой деве немалая часть негритянской крови. Интересно, кто она? Дочь падишаха? Жена? Наложница? Вряд ли… Слишком уж вольна нравом. Надо же, не только завела куда-то незнакомого, в общем-то, мужчину, но и открыла перед ним лицо! Да, конечно, говорят, что Джихан-шах — нерадивый мусульманин, но не настолько же, чтобы допускать подобное. Впрочем, он ведь может и ничего не знать.

— О принцесса очей…

— Я никакая не принцесса, — неожиданно улыбнулась девушка. — Служанка.

— Служанка?

— Да-да, всего лишь. Просто очень люблю стихи… и поэтов.

Бросив записывать, девушка — звали ее Фатьма — неожиданно подошла к протокуратору и, обняв за шею, крепко поцеловала в губы. Потом, на миг отпрянув, быстро сбросила с себя одежду… И снова обняла, прижалась, поцеловала…

Алексей не знал, что и думать, впрочем, думать тут уже было, пожалуй, поздно. Огромные зовущие глаза, припухлые губы, терпкий жар смуглого гибкого тела… Кто б устоял?

— Я сведу тебя с падишахом, о Новруз, — томно дыша, пообещала девушка. — Сегодня, вот уже сейчас… после…

Что-то во всем этом было не так, особенно когда Фатьма удалилась, пообещав скоро явиться — Алексей подсознательно чувствовал какую-то опасность. Слишком уж все быстро… будто бы специально. Хотя он заглянул в нишу совсем случайно. Да, но при этом — прохаживался рядом, пристально всматривался. Несложно было заманить… Однако — для чего?

Молодой человек быстро оделся, и тут же в каморку, улыбаясь, вбежала Фатьма. Протянула руку:

— Идем! Падишах желает говорить с тобой!

Зала оказалась небольшой, но почему-то гулкой, хотя нельзя было сказать, что потолок уж слишком высок. Правитель Кара-Коюнлу Джихан-шах гордо сидел на золоченом троне, лицо его, да и вся фигура скрывались в полумраке — светильники горели лишь по углам и, скорее, сгущали тьму, нежели разгоняли.

Войдя, Алексей низко поклонился:

— Стихотворец Новруз приветствует тебя, о надежда Вселенной!

— Слыхал о тебе, — усмехнулся падишах. Голос его оказался на редкость неприятным, скрипучим. — Как поживает мой брат, достопочтеннейший Узун-Хасан? Ты же от него явился?

Ага! Вот оно! Вот, оказывается, в чем его тут подозревают! Правитель Ак-Коюнлу Узун-Хасан — старый враг и соперник Джихан-шаха. Что, и здесь за шпиона приняли? Может быть… И тем не менее — все как-то странно. Слишком мало народу — шах, протокуратор и эта девчонка, Фатьма, которая никуда не ушла, а так и стояла рядом. Зачем нужно держать во время встречи служанку? Да и… где, в конце концов, свита? Беседовать с глазу на глаз с каким-то там поэтом — не слишком ли большая честь для последнего?

Нет никого… Хотя… Вот, кажется, шевельнулась портьера… Светильники горят. Тоже странно — зачем светильники белым днем, достаточно просто открыть окна? Значит, этот полумрак зачем-то нужен… Падишаху? Падишаху…

— Ну? — требовательно спросил Джихан-шах. — Зачем тебя послал Узун-Хасан? Говори!

— Вообще-то никто меня не…

— Ты лжешь, негодяй! — схватившись за саблю, гневно воскликнул правитель. И тут же приказал неизвестно кому: — Взять его!

Вот именно этого Алексей сейчас и ждал. А потому — действовал! Действовал неожиданно для нападавших — выскочивших из-за портьер двух вооруженных короткими клинками воинов.

Протокуратор просто бросился к трону — быстро, в два прыжка! С ходу ударил падишаха в скулу и, когда тот завалился на пол, нагнулся, выхватив у падающего правителя саблю. Правитель… Молодой худощавый парень… Никакой это не падишах! Подстава! Пешка… Значит, если его использовать в качестве живого щита, вряд ли в этом будет какой-нибудь толк — кому нужны пешки?

Все мысли эти вихрем пронеслись в голове протокуратора. Спрыгнув с возвышения вниз, в залу, он взмахнул саблей.

Удар! Звон!

Двое на одного… ничего, бывало и похуже.

Удар! Отбивка… Выпад! Снова удар!

Искры… Железный скрежет… И желтое пламя светильников, отражающееся в глазах врага.

Удар!

А они не так уж и сильны, эти воины. Чувствуется недостаток боевого опыта… Однако — решительны, настойчивы, злы…

Отбив… Контратака… Выпад!

Ага!!! Есть один!

Выронив саблю, один из вражин схватился за правый бок.

— Стреляй! — отпрыгнув в сторону, выкрикнул второй. — Фатьма, стреляй!

Алексей тут же прыгнул к нему, упал под ноги, вытягивая вперед саблю и чувствуя, как над головой просвистела стрела…

— А-а-а-а! — неожиданно застонав, соперник повалился на пол — прямо на толстый ворсистый ковер.

Сделав два прыжка, протокуратор схватил Фатьму за руку, отобрав небольшой арбалет — узорчатый, покрытый лаком и изящный, словно парадная игрушка. Усмехнулся:

— Не умеешь ты стрелять, девушка!

Фатьма зашипела, словно разъяренная кобра. Попыталась мазнуть по глазам длинными ногтями… Пришлось заломить руку. Девчонка застонала:

— Пусти… Больно!

— Отпущу, отпущу, — покивал молодой человек. — Вот только вначале найду, чем связать. Кто ж вы все такие-то, а?

— Убей его, Фатьма, убей! — держась за окровавленный бок, выкрикнул раненый.

Странное предложение — девушка вряд ли могла сейчас активно действовать.

Зато действовали другие!

За дверью послышались вдруг чьи-то гневные голоса, шаги, звон оружия… Действовали по-хозяйски, кричали громко, уверенно — так и ворвались, распахнув ударом ноги двери. Воины в кольчугах. С короткими копьями и маленькими щитами. Стража. Или даже — гвардия. Судя по павлиньим перьям на шлемах, скорее — гвардия.

— Взять их! — коротко скомандовал шагавший впереди усач. — Эй, ты! Лучше по-хорошему отдай свою саблю. И только не говори, что ты всего лишь поэт, оказавшийся здесь случайно.

— Не скажу. — Алексей улыбнулся и, усевшись на ковер, стащил левый сапог. — Извините, о достойнейший господин, прежде чем отдать саблю, я должен вам кое-что показать…

Воины уже схватили Фатьму, «падишаха» и раненого и теперь с любопытством пялились на то, как протокуратор, ловко распоров кончиком сабли подошву, вытащил оттуда тонкий пергаментный лист. Вытащил и с улыбкой протянул усатому:

— Вот. Передай падишаху.

— Что это еще такое? — усомнился тот.

— Послание… Великому государю Джихан-шаху от моего повелителя — императора…

Глава 19

29 мая 1453 г. Константинополь

Настоящее есть следствие прошедшего, а потому непрестанно обращай взор свой на зады, чем сбережешь себя от знатных ошибок.

Козьма Прутков

…Ромеев.

— Уа-уа-уа! — дочка, Елена, как это иногда — не так уж и редко — случается у младенцев, перепутала день с ночью и теперь не давала родителям спать. Нет, конечно, имелись и кормилица, и нянька, но разве будешь спать, когда твое родное дите плачет. Да еще так жалобно, уныло.

Глисты завелись, что ли? Да нет, не должны бы глисты…

Забрав ребенка у няньки, Ксанфия принялась укачивать, напевала:

Жанна из тех королев,
Что любит роскошь и ночь…

Протокуратор, прислушавшись, чуть не упал с ложа:

— Что ты такое поешь, о жена моя?

— Твою любимую, — обернувшись, супруга усмехнулась. — Ты же ее все время напеваешь, вот я и запомнила…

Слышишь, Жанна, Жанна…

— О! Кажется, уснула… Любит она твои песни… Фекла! Эй, Фекла, — стараясь не разбудить, Ксанфия осторожно передала дочку няньке. — Арсений как, спит?

— Спит, госпожа. Набегался вчера, наигрался. Да и что ему сейчас делать, время-то позднее!

— Скорей уж, раннее, — повернув голову к окну, улыбнулся Алексей.

Светало. Золотисто-розовая заря уже окрасила половину неба, и такой же розовой стала бухта Золотой Рог, полная кораблей объединенного — генуэзско-византийского флота. Могучего флота! Пробиться в гавань у турок просто не было никаких шансов. Да и не стали б они пробиваться, не до того было: южные турецкие вилайеты внезапно атаковали египетские мамлюки, с востока угрожали войска Джихан-шаха, в море господствовали родосские рыцари и ромейские каперы. Да и в самой армии турок было очень и очень неспокойно. Дисциплина давно упала, и султан Мехмед ничего не мог с этим поделать. Сколько голов не рубил — это вызывало не страх, а лишь глухой ропот. К тому же совсем недавно был раскрыт очередной заговор янычар! Ох, не очень-то любили эти воины выскочку-мальчишку — султана. В общем, проблем у турок хватало — не до Константинополя стало. По крайней мере — пока.

И все же… Сегодня наступил уже как раз тот самый день… тот, когда неисчислимое войско Мехмеда ворвалось в город. Грохот бомбард, черный, застилающий небо дым, огни пожарищ. И визжащие от радости победители — турки. Султан, въезжающий на белом коне в храм Святой Софии, насаженная на турецкое копье голова императора Константина… и голова сына… Арсения, Сеньки… отрубленная голова…

Господи!

Протокуратор, застонав, помотал головою.

— Что с тобой, муж мой? — Ксанфия ласково обняла его за плечи. — У тебя сейчас было такое лицо… Словно ты потерял самых близких людей!

— Ксанфия… — притянув к себе супругу, Алексей нежно поцеловал ее в шею. Потом — в губы… Еще и еще…

Руки его скользнули вниз, к подолу тонкой туники…

О как забилось женское сердце!

Вот уже туника полетела на пол, явив нарождающемуся дню прекрасное в своей наготе женское тело, вот уже…

— Дверь, — улыбаясь, прошептала Ксанфия. — Дверь-то закрыть бы…

Алексей лишь отмахнулся:

— Да ладно…

И притянул к себе жену, и обнял… крепко-крепко…

А потом целый день провел на ногах! Ну почти целый день. Если уж совсем честно — то до полудня.

Сперва устроил небольшой разнос своим подчиненным — старшим тавулляриям Луке и Леонтию — за то, что упустили знаменитого вора Романа Родинку, вот уже второй год буквально терроризировавшего рынок Артополион. Вывести на Романа должна было одна женщина, его бывшая подружка. Должна была, но почему-то не вывела… Значит, плохо с ней поработали! Что и говорить — плохо!

— Ох, парни! — строго взглянув на близнецов, протокуратор махнул рукой. — Сегодня встречаюсь на стене с базилевсом. Не дай бог, спросит про Романа… Даже не знаю, что и сказать?

— Да не спросит, — неожиданно улыбнулся Лука. — Даже не вспомнит. Сегодня ж взрыв!

— Взрыв… — Алексей нервно передернул плечами. — Вот то-то, что взрыв. Не получилось бы с ним, как с Родинкой!

И искоса оглядел молодых людей. Не пропадут ли? Не растворятся в воздухе? Нет, вот они. Оба. Живы…

Зубчатые серые башни величественных турецких крепостей угрожающе высились друг против друга на обеих берегах Босфора. На азиатском — Анатоли-Хиссар, на европейском — Румели-Хиссар. Словно клыки дракона, словно ядовитые зубы змеи, они угрожали всему. Любому, входившему в пролив кораблю. Бельмо на глазу империи! Налившиеся гноем фурункулы.

— Ну? — поправив пурпурный плащ, базилевс оперся на парапет и внимательно посмотрел на маячившие в утреннем тумане башни. — Что-то я не вижу обещанного праздника. Что, еще не пора?

Алексей закусил губу. Пора уже было, пора, давно уже пора. И что же? И — пока — ничего. Неужели Жак Керр, с недавних пор — комит финансов империи — выделил на это дело недостаточно средств? Да нет, не должен бы — Керр человек понимающий. Тогда, может быть, люди султана проявили сметку? Может…

Тревожные мысли протокуратора нарушили два взрыва, прогремевшие один за другим. Взрывы были такой силы, что даже здесь, в отдалении, заложило уши! Багровое, с чернотой, облако поднялось над крепостью Румели-Хиссар. Башни ее — серые угрюмые башни — вдруг приподнялись, словно бы очутившись на миг в невесомости. Приподнялись — и тяжело, с грохотом, оплыли вниз, в море!

И та же самая картина произошла с крепостью Анатоли-Хиссар!

— Ну, теперь вижу, на что ушли средства, — довольно произнес император. — Ядовитые зубы, наконец, вырваны! Все к этому причастные достойны награды, так, господин протопроедр?

— Прото… — Алексей похлопал глазами.

— Да, да! Полагаю, вы вполне достойны этого звания, господин Пафлагон! Устроить такой прекрасный фейерверк! Поистине это знамение. Да-да, знамение! Теперь-то уж все увидят, поймут… — Потерев руки, император направился к лестнице. На полпути вдруг замедлил шаг, обернулся. — Да, а как там дела с тем бандитом, Романом Родинкой? Поймали уже?

Солнечный ясный день, почти уже летний, жаркий… Отпустив служебную повозку, Алексей нарочно прошелся пешком по набережной, с наслаждением подставляя разгоряченное лицо свежему морскому ветру. Рядом, пробегая, громко кричали разносчики воды и мальчишки, продававшие жареную рыбу. Тут же, в тени городской стены, расположились торговцы всякой съестной мелочью — лепешками, маринованными оливками, рыбой.

— Купите латук, господин! — одна из торговок вдруг улыбнулась.

Юная рыжеволосая девушка с большими глазами. Девушка казалась знакомой… Ну конечно!

— Анна!!! — бросившись к девчонке, Алексей порывисто схватил ее за руки. — Анна!

— А… Алексей! — Анна сверкнула глазами и испуганно обернулась. — Турки! В городе турки…

И вдруг осеклась… Вот тут же! Словно бы очнулась от кошмарного сна.

Недоумевающе посмотрела на протопроедра:

— Вы хотели купить латук, господин?

— Латук? Да-да… именно латук.

— Я вам заверну.

— Нет, не надо. Я беру всю корзину.

Алексей с улыбкой отсчитал деньги.

Девушка тоже улыбнулась, показав белые зубки:

— Спасибо вам!

— Тебе спасибо, Аннушка.

— Откуда вы меня знаете?

— Видал… ты ведь частенько здесь торгуешь?

— Да. У моих родственников огород в Галате.

— Удачи тебе, Аннушка.

— И вам! Это хороший латук — вы не пожалеете.

— Надеюсь…

Помахав девчонке рукой, Алексей, насвистывая, отправился домой, к любящей супруге и детям. И не было никакого штурма! Никаких янычар!

Новоявленный протопроедр взглянул в синее бездонное небо и улыбнулся — хорошо!..