Упал, обливаясь кровью, а второй… а второй безжизненно приник к гриве коня, пораженный ударом копья в спину.

— Я что, убила его? — подойдя ближе, промолвила Анна.

— Так это ты метнула?

— Я… Подобрала копье и… Даже не думала, что попаду… Господи! Страх-то какой — я человека убила!

— Не человека, а врага, — оглянувшись по сторонам, Алексей быстро осмотрел переметные сумы.

Серебряные монеты, бусы, золотые кольца, серьги… вместе с ушами. Сволота!

Переложив деньги и драгоценности к себе в кошель, молодой человек махнул рукой:

— Идем. И побыстрее.

Свернув за угол, они побежали к оливковой рощице. Аннушка бежала первой, указывая хорошо знакомый ей путь.

— Здесь мои родичи обычно пасли коз. Ага! Вот и шалаш! — показав пальцем, девушка радостно улыбнулась. — Неплохо устроимся, верно?

Действительно неплохо. Крыша над головой, еда, красивая девушка рядом — что еще надо для счастья? Даже вино — и то имеется, спасибо бабке Гаргантиде!

Совсем рядом с шалашом, за кустами, внезапно заблеяла коза. Вздрогнув, протокуратор схватился за саблю:

— А ну, вылезай, кто там?! Выходи, кому говорю!

— Не гневайтесь, господин… Я смотрю, и Аннушка с вами. — Из-за олив показался коренастый пожилой мужичок хитровато-крестьянского вида: круглолицый, усатый, с барашковой шапкой на голове и в такой же жилетке-кожухе, наброшенной поверх домотканой туники. Узкие полотняные штаны, мягкие сапоги из козьей кожи; подвешенные к поясу разделочный нож и костяной гребень дополняли портрет пейзанина, добавляя к нему некую толику воинственности и аккуратности.

— Дядюшка Ферапонт! — с радостным воплем Анна бросилась незнакомцу на шею. — Дядюшка Ферапонт, ах, как же я рада, рада… А тетушка Пелагея, она где, дома, да?

— Конечно, дома, где ж ей еще быть-то? Это я, вон, с козами. — Ферапонт усмехнулся в усы и, прищурясь, пристально осмотрел Алексея. — Это кто же с тобой такой, егоза?

— Это… — Девушка оглянулась. — Его зовут Алексей, дядюшка. Он очень хороший человек, спас меня от турок!

— Гляди-ка! — В глазах крестьянина вдруг пробежала некая опаска. — А вы там это… ничего такого не натворили? Искать вас не будут?

— Это — смотря кто, — философски заметил молодой человек. — Турки — точно не будут.

— Ну и слава Богу! — Ферапонт набожно перекрестился. — Тебя, Аннушка, я домой заберу, Пелагея рада будет, а вот тебя, человече… Даже не знаю, куда и девать. И сабля у тебя, и вид воинский… А ну как турки? Не было бы нам горя!

— Да что ты такое говоришь, дядюшка?! — Девушка взглянула на старика с укором. — Он — мой спаситель, он…

— А ты охолонь, егоза. — Ферапонт снова прищурился. — Нам-то жить надо… все одно, под базилевсом или под турком. А, мил человек? Может, турок-то не так уж и страшен?

— Да не страшнее, чем сборщик податей. — Алексей усмехнулся.

— Вот и я говорю — не страшнее! — Старик явно обрадовался, засуетился, погладил девушку по плечам. — Можно ведь и под турком прожить, а? Что они, все время, что ли, грабить будут? Мы ведь люди простые, не знатные, чего с нас взять?

— А вот поглядим, еще два дня грабежа осталось. — Алексей хмыкнул. — Ежели потом все прекратится — значит, можете и под турком жить. Ну а ежели нет — увы. Ты-то, старый, туркам, и впрямь не очень-то нужен, а вот племянница твоя — очень даже сгодится для какого-нибудь гарема.

— Тьфу ты! — обиженно замахала руками девушка. — Скажешь тоже — гарем.

— Ой, не скажи, егоза. — Старик бросил на племянницу быстрый оценивающий взгляд. — Это ведь, смотря, к какому человеку попадешь. Замуж-то тебе ведь пора уже!

— Да, да, пора, — пряча усмешку, неожиданно поддержал протокуратор. — Что, и жених на примете имеется?

Ферапонт замахал руками:

— Да какой там жених, никто еще и не сватался!

— Погоди, посватается какой-нибудь турок!

— Да хоть бы и турок, лишь бы хороший человек был.

— Ой, уши вянут слушать такие речи, дядюшка!

Алексея старик к себе не позвал, да молодой человек не очень-то и рвался, его вполне устраивал и шалаш, в конце концов — не век же тут вековать? Да и вообще — девчонку, похоже, удалось сплавить в надежные руки. Старик хоть какой-никакой — а все ж родственник, к тому же еще и тетка Пелагея имеется, которая племянницу, видимо, любит, и в обиду не даст. Что же касается замужества… Старик прав — сейчас нужно просто пересидеть, переждать лихое время. Сволочь, конечно, этот старик, но, с другой стороны, понять его можно.

— Я приду вечером, — прощаясь, шепнула Аннушка. — Принесу еды.

Кивнув, Алексей посмотрел на небо — пожалуй, вечер был уже не за горами.

Старик Ферапонт и Анна ушли, и молодой человек, проводив их взглядом, с удовольствием растянулся в шалаше, наслаждаясь внезапно наступившим покоем. Едва прикрыл глаза, как тут же забылся… Увидел во сне и жену, и сына. Веселых, довольных, смеющихся. Ксанфия, хохоча, тянула к нему руки… вот дотронулась до щеки, провела ласково…

Алексей резко открыл глаза: рядом с ним, в шалаше сидела Аннушка и гладила его по щеке.

— А! Проснулся-таки! Я вот тебе поесть принесла. Тут жареная рыба, тут козье молоко, лепешки…

— Да ведь есть же еда! Но все равно славно. Спаси тебя Боже, красавица!

— Кушай.

— Как там обстановка? Не прогонят тебя родственнички?

— Что ты! Тетушка Пелагея так обрадовалась, так обрадовалась… Ой! Не сказать даже как. Им-то своих детей Господь не дал.

Девушка неожиданно прижалась к Алексею и поежилась:

— Холодно.

— Что-то не заметил.

— Нет, вправду, холодно… Дай руку, потрогай…

Взяв в ладонь руку молодого человека, Аннушка провела ею по собственной шее, плечам… ниже… засунув в вырез туники.

Действительно, вся кожа была покрыта мурашками. От холода ли?

— Ты говорил — я красивая, так?

— Да, красивая… Только слишком уж молода для меня.

— Я?! Молода?! — девушка обидчиво вскинулась. — Ну и целуйся со старухами!

— Ла-адно… — Алексей привлек девчонку к себе, поцеловал в губы и, тихонько шлепнув чуть пониже спины, прошептал: — А теперь иди. Иди, я сказал! Ты очень, очень красивая девушка, и еще обязательно встретишь свое счастье… с турками или без. Я же их ненавижу!

В бессильной ненависти Алексей ударил кулаком в землю.

Анна даже вздрогнула:

— Ой. Как ты!

— У тебя есть здесь знакомые рыбаки? Из тех, кто хорошо знает фарватер и не против неплохо заработать.

— Они все знают. И все не против.

— Проведи меня к кому-нибудь из них. Прямо сейчас.

— Но…

— Или лучше скажи, где и кого искать.

— Нет! Я уж сама.

Они пошли какой-то узкою тропкой, вьющейся между кустов шиповника и олив, и выбрались на берег небольшой бухточки — впереди слышался шум прибоя и чьи-то голоса.

— Рыбаки, — останавливаясь, прошептала Аннушка. — Конопатят лодки. Сегодня не ловили — страшно.

— Веди!

— Постой… — девушка тяжко вздохнула. — Знаешь, мне почему-то кажется, что мы больше не встретимся. Никогда-никогда…

Молодой человек ничего не ответил, лишь покачал головой.

— Поцелуй меня! — неожиданно властно Аннушка развернула его за плечи. — Крепко-крепко… Больше я ничего не прошу.

Он все же всучил ей пару золотых дукатов, так, на прощанье. Сказал, чтоб припрятала в каком-нибудь укромном месте. И, попрощавшись, зашагал вниз, к морю, где его уже ждал небольшой баркас под косым парусом. Ждал не за просто так, а за пять дукатов, за меньшую сумму владелец баркаса Марко рисковать отказался. Что ж, спасибо и на этом.

Вдвоем они столкнули с песка баркас, с разбега запрыгнули. Хлопнув, ветер надул парус. Алексей обернулся — нет, Аннушки видно не было, что и говорить — сумерки. Однако молодой человек был уверен — девчонка стоит сейчас на взгорье, всматривается в темное море и машет рукою. И наверное, даже плачет.

Идея добраться в гавань Феодосия морем, обогнув почти весь город, пришла к Алексею как раз в полусне, прерванном появлением Аннушки. Именно там, в этой гавани, у протокуратора еще оставались друзья, на чью помощь сейчас он очень надеялся.

Ночное море казалось волшебным, загадочным, в черных волнах отражались звезды и золотистый месяц. И еще — городские огни. По ним и ориентировался Марко.

— Подходим, — наконец сказал он. — Вон, уже видны причалы. Где вас высадить?

— У складов… Впрочем, нет. — Алексей пристально всмотрелся в освещенный кормовым фонарем корабль. Красивый, с высокими надстройками… «Святой Себастьян»! Он опять здесь, в гавани — контрабанда стеклом не прекращается ни при какой власти! Хотя… Это судно именуется теперь по-другому — «Слезы Пророка», вот как!

— А ну, давай к этому кораблю! Эй, вахтенный!

— Кто там? Вах!

— Позови шкипера.

— А кто его спрашивает?

— Много будешь знать, скоро состаришься!

— Ого! — раздался с кормы задорный девичий голос. — Кого я слышу?

— Мелезия? Ты здесь?

— Ну а где же мне еще укрыться, как не на этом славном судне?! Одно название чего стоит — «Слезы Пророка»! Нет, все-таки «Святой Себастьян» — было куда лучше. Эй, вахта! — Девушка выругалась. — Что стоите? Живо спускайте сходни!

И засмеялась. И смех ее эхом отдался…

Глава 5

Август 1453 г. Окрестности Мценска

Дайте крылья мне перелетные,

Дайте волю мне… волю сладкую!

Полечу в страну чужеземную…

Евдокия Ростопчина

…В гавани.

Алексею повезло, «Слезы Пророка» как раз отправлялись в Кафу. Ну а найти там торгующих с русскими княжествами купцов было еще проще. С ними молодой человек и отправился по знаменитому Муравскому шляху — торговому пути из татарских степей к верховьям Оки. Туда, куда ему и было нужно.

Добрались без всяких приключений — крымский хан Хаджи-Гирей (точнее, кто-то из его мурз) оказывал всяческое покровительство каравану, как видно, имея в том немалую заинтересованность. На протяжении всего пути караван сопровождала усиленная охрана — татарские всадники и наемники-итальянцы. И все ж таки поначалу шли осторожно, опасаясь главного соперника и конкурента Хаджи-Гирея — хана Большой Орды Сейид-Ахмеда, человека умного и предприимчивого. Хаджи-Гирей тоже дураком не был: отлично зная все азиатские уловки, он к тому же получил и европейское воспитание — вырос в литовском великокняжеском замке Троки. Туда же, в Великое княжество Литовское и Русское (находившееся в личной унии с Польшей), в случае нужды и обращался за помощью — к великому князю Казимиру. А потому, когда караван вошел в литовские пределы, к верховьям Ворсклы, все повеселели и уже не ждали больше для себя никакой опасности. А ее и не было.

Ближе к Мценску Алексей тепло простился с купцами и, купив коня, поскакал по сельской дороге, направляясь к Амбросиеву — большому, в десяток дворов, селу близ Черного болота, староста которого Епифан Кузьмин, был давним знакомцем протокуратора.

Когда Алексей подъехал к селу, в воздухе уже плавился фиолетовый вечер, тихий и теплый. Серебряная луна, висевшая над старой ветлою, уже начинала приобретать ночной золотистый оттенок, в быстро синеющем небе вызвездило, а на западе, над дальним лесом сверкали зарницы — исходило последними лучами оранжево-золотое солнце. Под копыта коня упали длинные тени деревьев, до Амбросиева оставалось еще километра три, но было хорошо слышно, как в сельской церкви звонили к вечерне.

Эх, не успеть! Алексей спешился и сотворил молитву, благодаря Господа за спокойный путь. Наезженная многочисленными возами дорога, выбираясь из леса, потянулась между полей, частью уже сжатых, а частью колосящихся золотой налитой рожью. Вкусно пахло жнивьем и клевером, а где-то совсем рядом, за ольховником, за поворотом, мычали коровы.

— Бог в помощь! — догнав стадо, протокуратор поздоровался с пастушком — белоголовым парнишкой лет четырнадцати, важным, веснушчатым, босоногим. В правой руке паренек держал длинный кнут, время от времени ловко прищелкивая им в воздухе.

— И тебе в помощь, мил человек! — пастушок оглянулся с улыбкою. — Далеко ль путь держишь?

— В ваши края, в Амбросиево.

— А к кому ль?

— К старосте Епифану. Есть такой у вас?

— Есть, как не быть… — пастушонок неожиданно остановился и, оглянувшись по сторонам, жестом поманил путника. — Нагнись-ко, мил человек.

— Да я и слезть могу, если надо! — хохотнув, Алексей спрыгнул с седла.

— Епифан про тебя предупреждал, — к его удивлению, тихо промолвил парнишка. — Ты вот что… сразу-то посейчас в село не езди — там глаз-от лишних много. Затаись, вона, в ельнике, язм Епифана про тебя извещу, да потом проведу тайноть!

— Тайноть?! — путник рассмеялся. — Да нет у меня никаких тайн!

— Ага! — ухмыльнулся парень. — А к старосте ты просто так едешь, безо всякого дела?

— Ну с делом, — протокуратор развел руками. — Правда, не сказать, чтобы уж с очень тайным…

— Вот тогда и пасись! — снова предупредил пастушок, на этот раз уже более серьезно. — Схоронись в ельнике, жди. Да не журись, не долго те хорониться-то — ночь-то быстро придет.

— Ну как скажешь, — сдаваясь, Алексей махнул рукой и, взяв коня под уздцы, зашагал к ельнику. — Не забудь только за мной явиться.

— Явлюсь, не переживай! Три раза уткой крякну… И ты мне тако же ответь!

— Хорошо хоть без этих — «у вас продается славянский шкаф?» — негромко засмеявшись, молодой человек скрылся в ельнике и, привязав коня, задумчиво уселся на поваленную бурей сосну. Однако, странные в Амбросиеве дела творятся! Не село, а какой-то шпионский центр! И староста, вишь ты, кого-то поджидал, да не просто так, а тайно… и вот за этого «кого-то» и принял путника пастушонок. Интересные дела… Ладно, потом спросить у Епифана… если ответит. А не ответит, так и пес с ним — мало ли у него, Алексея, своих дел, чтоб еще в чужие соваться?

А луна уже стала медно-золотой, яркой, и крупные звезды ярко мерцали в бархатно-темном ночном небе, и слышно было, как в селе лаяли псы. Лаяли не зло, а для порядку. Вот вдруг заиграла свирель, послышалась песня — видать, молодежь собралась на гулянку.

Хозяин наш, батюшка… —

донеслись слова протяжной девичьей песни.

Не вели томить, прикажи дарить!
Наши дары невеликие…

— Кря! Кря! Кря! — перешибая песню, где-то рядом закрякала утка.

Потом, немного выждав — еще раз:

— Кря! Кря! Кря!

Ах ты, черт, чуть не забыл!

Алексей поспешно приложил ладони к губам и, три раза прокрякав в ответ, прислушался.

— Выходи, осподине, — послышался громкий шепот. — Староста Епифан наказал сей же час к себе привести.

Взяв узду, молодой человек вывел коня из ельника и зашагал следом за своим провожатым. Лес вскоре кончился, пошли поля и поскотины. Где-то в траве стрекотали кузнечики, с околицы все так же доносилась песня.

— Обойдем, — оглянувшись, пастушонок свернул в кусты.

Так, кустами и огородами, они обошли село с краю, вдоль небольшого ручья и, выбравшись на узкую тропку, наконец, зашагали прямо к видневшимся в свете луны избам.

Уже почти пришли, как вдруг выскочили непонятно откуда чьи-то темные тени. Метнулись прямо навстречу, захохотали, заголосили:

— Ой, Поташко! Тебя тож с гулянья выгнали?!

Дети! Два мальчика и девчонка.

— Попробовали бы выгнать! — важно отозвался пастушонок. — Я все ж и постарше вас буду. Вы чего здесь?

— В овин пробираемся — летось-то там спим! Ой, как бы тятенька не узнал, что на хоровод бегали — выпорет! Непременно выпорет! Ой! А кто это с тобой?

— Не вашего ума дело! Проваливайте.

Ребята убежали, и путники остановились у ворот большой вальмовой избы, располагавшейся за торговым рядком, прямо напротив церкви.

Загремев цепью, истошно залаял пес. И тут же унялся.

— Поташко, ты? — послышался приглушенный голос.

— Язм.

— Привел?

— Угу…

— Ну заводи…

— У нас коняка.

— Коняку — на задний двор. Поташко, отведи-ко.

Пастушок молча забрал у Алексея поводья. Конь тревожно заржал.

— Тихо, тихо… ну-ну…

Епифан махнул рукою:

— Пойдем в дом, осподине. Там и потолкуем.

Кивнув, молодой человек поднялся по ступенькам крыльца и, миновав сени, вошел в горницу, освещенную тусклым пламенем дешевой сальной свечи. Войдя, перекрестился на висевшую в углу икону с призрачно поблескивающим окладом и, повинуясь жесту хозяина, уселся на лавку, положив руки на стол.

— Зараз поснедаем, а уж потом — о делах, — приглушенно сказал Епифан, поставив на стол чугунок с кашей. — Поди, проголодался с дороги?

— Не то слово! — не стал отказываться гость.

— Вот еще ушица, хороша рыбка…

— Умм…

— Ты ешь, ешь. Кваску от, испей!

— Благодарствую…

Алексей чувствовал, как благодатная сытость разливается истомой по всему телу, как в желудке становится тепло, как тяжелеют, смеживаются, веки… Потряс головой — бррр!

— Ну? — дождавшись, когда гость насытится, староста посмотрел прямо в глаза гостю. — Что там наши? Что велел передать дьяк?

— Вот что, Епифане, — улыбнулся Алексей. — Я вижу, ты меня не узнал, за кого-то другого принял.

— За другого? — Староста враз насторожился. — За кого другого? Ты ведь ко мне шел?

— К тебе. Только не с тем делом, про которое ты думаешь. Ну-ка, возьми свечечку… Возьми, возьми… В лицо мне посвети-ка!

Качнулось тусклое пламя, по закопченному потолку и стенам забегали черные тени.

— Господи! — Голос старосты дрогнул. — Неужто…

Протокуратор усмехнулся:

— Ну, узнал, что ли?

— Алексий! Господи… А я-то думал — ты сгинул давно. Где посейчас? В Москве? Твери? Новгороде? Постой… Говорили, ты на Литву подался?

— Еще дальше, друже, — не стал скрывать молодой человек. — В Царьграде прижился.

— В Царьграде!!! — Староста ахнул. — И тогда там был… ну, когда турки?

— Бился на стенах. И голову базилевса видел… — Алексей вдруг осекся и помрачнел, вспомнив отрубленную голову сына.

— Вижу, тяжеленько тебе, — покачав головой, староста поднялся из-за стола и, пошарив за печкой, вытащил глиняный жбан, плеснул в кружки. — На-кось, выпьем медку. За упокой душ убиенных!

— За упокой! — согласно кивнув, гость выпил крепкую медовуху залпом.

— Значит, теперь салтан турецкий Махнут Царьградом владеет? — немного помолчав, тихо спросил Епифан.

— Владеет, — протокуратор кивнул.

— А как же хрестьяне?

— Многие полегли, многие в рабстве… а многие живут, и не хуже, чем при базилевсе.

— Вот оно как… А ты, значит…

— Ушел. К вам, на Русь подался. Югом.

— По Муравскому шляху? Так… Постой, у тебя ведь супружница была, ребятенок…

— Была… Были… — Алексей вздохнул, и хозяин избы поспешно наполнил кружки.

— Инда, всяко в жизни бывает, выпей!

Оба выпили, помолчали, потом Алексей спросил про одну девушку, Ульянку, которой поручал здесь одно дело.

— На Черное болото хаживала девка, — кивнул Епифан. — Почитай, кажной год. Тамо и сгинула.

Гость встрепенулся:

— Как это сгинула?

— Да так… Шайка там, на болоте-то, завелася! — Староста посматривал с хитрецой, непонятно было — врал или говорил правду.

— Опять шайка!

— Так ить место больно удобное, сам посуди — трясина, леса — и дороги рядом. Купцы, торговцы, хрестьяне на ярмарку ездят — тут их и хвать!

— Шайка, говоришь… ну-ну…

Староста снова налил медовухи и, после того как выпили, поинтересовался, что Алексей намерен делать дальше?