— А ведь верно ты сказал, парень! — Старший тавуллярий неожиданно расхохотался. — Вот именно, что отпустить! Ничего другого нам ведь и не остается. Сам посуди — убить, так это нужно потом избавляться от трупа, сдать в сыскной секрет — опять же возни много. Так что придется взять с него клятву, чтоб нам не вредил, да отпустить. А?

— Поклянусь чем угодно! — истово дернулся лиходей. — Христом-Богом. Богородицей-Девою… Да вы мне к чему? За Косого Карпа мстить? Так я, наоборот, тому и рад, что нашел сей упырь наконец свою смертушку, котлы адские!

— Тебя как звать-то? — почесав за ухом, перебил пленника Лешка.

— Евстафием кличут.

— Вот что, Евстафий… Мы тебя сейчас отпустим. Но не просто так… Вызнаешь мне кое-что об одном человечке…

Алексей лихорадочно думал — о ком? Кого бы такого назвать, чтоб не очень и был нужен, ведь этому лиходею Евстафию верить — себе дороже. Кого бы… Просто так, чтоб проверить… Гм-гм… За бабкой Виринеей Паскудницей, что ли, пусть последит? Нет, за бабкой — слишком уж стремно. О! Тот чернявый парень, что приставал к Мелезии. Как его… Креонт! Да-да, именно так его и зовут. Как героя из драмы великого Еврипида.

— Креонт? Актер из труппы? — Евстафий серьезно кивнул. — Запомнил. Найду. Выясню… Слушайте, а вы меня и в самом деле отпустите?!

Лешка махнул рукой:

— Развяжите его, парни. Ну? Кому сказал?

— А он на нас не бросится? — опасливо поежился Зевка.

— Не бросится, — успокоил его Алексей. — Кстати у меня к тебе, Зевгарий, много вопросов есть. Сегодня и побеседуем.

— Клянусь! — Растерев затекшие руки, Евстафий опустился на колени перед висевшей в углу иконой. — Клянусь не таить на вас зла. Поручение — выполню.

Разбойник медленно поднялся на ноги:

— Так я что — пойду?

— Иди, иди, парень! Встретимся через неделю на паперти у церкви Апостолов. Сразу после обедни.

Лиходей вышел, до сих пор, похоже, и не очень-то веря, что так легко отделался.

— А я б его лучше убил, — посмотрев ему вслед, тихо промолвил Епифан.

— Злой ты, Епифане, безжалостный! — укорил парнишку Алексей.

И, посмотрев на Зевку, указал:

— А ну-ка, замой кровь, скоро гости придут.

— Какие еще гости? — Зевка удивленно хлопнул глазами.

— Одна хорошая девушка, — подмигнув Епифану, засмеялся старший тавуллярий. — И между прочим, замечательная актриса.

— О! — Прислушавшись, Епифан поднял вверх указательный палец. — Похоже, идет уже!

За дверью и в самом деле послышались шаги. И чьи-то грубые голоса.

Настойчивый громкий стук.

— Не заперто!

Дверь распахнулась — и в комнату, весело ухмыляясь, вошел… старшина артельщиков Прохор, в компании с несколькими плотниками, каждый из которых держал в руках объемистый кувшин.

— Хозяйка сказала — ты нас срочно в гости звал!

— Звал?! — Лешка посмотрел на Епифана и хмыкнул. — Ах, да-да, звал, заходите.

— Зашли уж. Слушай, у тебя закусить чем найдется?

— Ничего себе, актриса! — с тряпкой в руках обалдело протянул…

Глава 8

Зима 1449 г. Константинополь

Оба еще безбороды;

не стрижены длинные кудри…

Аврелий Немесиан «Эклога 2»

…Зевка.

Этого парня Алексей собирался использовать — ну, раз уж он объявился, так куда же его девать? Конечно, пускай поработает. Тем более — должен! Это ж он помогал Косому Карпу!

— Да я им и попался-то, можно сказать, случайно, — шмыгая носом, оправдывался Зевка. — Не у того кошель срезал — он Карпу пожаловался. Тот людей послал… И надо ж такому случиться — я как раз тебя увидал на паперти у церкви Апостолов.

— Так ты что — уже в этом районе промышлял?

— Так уж вышло. Понимаешь, меня с площади Тавра вынудили убраться… да и вообще — со всех старых мест. Бывшие дружки, чтоб им пусто было… Ну, вот, увидал — думаю, ты или не ты! Пошел, хотел подойти уж было — а тут и Карп нарисовался. Спросил — знаешь, мол, его — тебя то есть. Ну а дальше сам понимаешь.

— Ясно. Что про меня в городе говорят?

— Болтают разное. Мол, старший тавуллярий Алексий Пафлагон — был в тюрьме под следствием за всякие злоупотребления, да сбежал — значит, мол, и впрямь виноват.

— Вот так, значит? А ребят моих видел? Иоанна, Панкрата, Никона… Близнецов — Луку с Леонтием? Впрочем, Никон давно не у нас в ведомстве… Ну? Видал кого-нибудь?

— Видал Злотоса.

— Тьфу-ты, господи! Век бы про этого гада не слышал! Что, все так в начальстве и ходит?

— Вроде да. Я так его видал, мельком, сам знаешь — ведь только на тебя работаю…

— Вот и поработай, — усмехнулся Лешка. — Не беспокойся — занятие я тебе придумаю.

Алексей послал парня сразу в два места — на ферму Тавра, к «душе-человеку», аристократу Харитону Гаридису, и, так сказать, к совсем уж противоположного свойства вельможе — Эрасту Никомедису, управителю дворцовых конюшен, затворнику и нелюдиму. Сам же, наконец, тоже занялся своим главным делом — подкрасив с любезной помощью Мелезии волосы и бородку, прикупил на оставшиеся деньги яркий, густо расшитый золотом плащ — ужасно безвкусный, да зато хорошо видно, что не из дешевых.

И вот в таком виде отправился к церкви Иоанна Студита, где на Каштановой улице располагался бестолково выстроенный дворец эпирского нувориша Агафона Карабиса.

Погода выдалась мерзкой — шел холодный дождь, гнусный и моросящий — так, что Алексей, пока добрался до нужного места, промок до нитки, и вынужден был зайти согреться стаканчиком-другим горячего вина в одну из расположенных поблизости харчевен. Собственно, в подобное место старший тавуллярий и изначально собирался зайти, даже если бы в небе ярко сверкало солнце. А где еще пособирать самые последние сплетни?

Естественно, жившего на широкую ногу нувориша в ближайшей округе знали все. Кто-то ему завидовал, кто-то относился с презрением, для большинства же Агафон Карабис служил мишенью для шуток и анекдотов, коих Лешка в таверне наслушался предостаточно, едва только завел разговор об эпирце.

Даже хозяин харчевни — седовласый хитрый старик — и тот не остался в стороне от сей, видать, еще не успевшей набить оскомину, темы:

— Говорят, Агафон недавно прикупил лошадь о шести ногах — чтоб богаче!

— А еще выписал из Ливии слона! Со дня на день ждут.

— Зачем ему слон-то понадобился?

— Говорят, будет его запрягать в повозку — чтоб все уступали дорогу.

— Да, вот уже по-богатому — слон в повозке!

— А еще Агафон вчера свою старую любовницу выгнал. Говорит — надоела.

— Это какую любовницу? Аскинию, что ли? Или Вассу?

— Эка, хватили! Аскинию с Вассой Агафон давно уж выгнал, еще по осени. Анфиску прогнал, супружницу, надоела, видать. И не вчера, а сегодня утром — я ее у ворот видел, идет, дурища крашеная, рыдает.

— Топиться пошла, наверное.

— А что ж патриарх-то на этот разврат смотрит?

— Так Агафон все тайно делает. Одни только слухи и ходят.

— А патриарх уж его обещал проклясть… Так после того в храме Святой Ирины сразу купол золотом засиял!

— Что и говорить, золота у Агафошки много. Откуда только берет?

— Да ясно откуда — ворует!

— Строит из себя, а сам — дубинища стоеросовая, деревенщиной как был, так и остался, только что денег у него куры не клюют.

— А правду говорят, что Агафон пруд серебром наполнил и каждый день туда ныряет, купается?

— Врут! Больно ведь в серебро-то нырять, зашибиться можно!

— У Агафона башка чугунная!

— А Анфиска-то, между прочим, точно топиться пошла… Уж лучше бы в монастырь, дура!

— Так у нее ж и дите осталось.

— Какое дите — двое!

— Да не от нее те дети-то, от старой, покойной, жены.

— Видать, свел ее в могилу, ирод.

— Говорят, Агафон-то Анфиску хочет прогнать, да другую жену взять — Глафирку с улицы Медников.

— Это молодую-то? Старика Митридата племянницу, сироту?

— То-то что сироту, родители, небось в гробах переворачиваются от такой дочки!

Лешка внимательно слушал, стараясь выбрать из всей информации то, чем можно будет воспользоваться. И, кажется, вскоре выбрал! Даже переспросил:

— Значит, двое детей у Агафона?

— Двое, двое.

— Да нет, двое — это только больших, юношей уже, а еще трое — мелких.

Старший тавуллярий хмыкнул и тут же поинтересовался, каким образом Агафон обучает старших детей — нанимает ли учителей, и каких?

Конечно же нувориш нанимал к детям учителей, уж как же без этого! Самых лучших, уж на это не жалел денег.

— И ритор у них есть, и грамматик, и богослов, — наскоро перечислил трактирщик. — Все имеются! Только говорят, недорослям-то учеба впрок не идет — как есть дубки молодые! Ужо. Приглашали их ко двору базилевса, так, говорят, все вельможи от их манер переплевалися.

— Переплевалися, говоришь? Так-так… А что, Агафоновы слуги сюда частенько заходят?

— Да заходят, — хозяин харчевни отозвался с некоторым оттенком гордости. — Как не заходить? Некоторые, так и по пять раз на неделе забегут — откуда, думаете, мы тут все новости знаем? От них! Вы, я вижу, не здешний?

— Из Мистры, — скромно потупил глаза Алексей. — Жду вот приятеля, Филофея, уже скоро должен бы вернуться с ученого диспута.

— С диспута? — Завсегдатаи харчевни уважительно покачали головами. — Так что же, приятель-то твой — ученый?

— Учитель хороших манер и этикета Филофей Мистрийский, вот он кто! — с гордостью выпалил Лешка. — Очень, очень знаменит в своем деле. Что, не слыхали?

— Да нет.

— Теперь знайте! Может, соизволит и сюда зайти. Или слугу пришлет.

— Вот бы нашему Агафону такого учителя! — присвистнул трактирщик. — Точнее сказать — его деткам.

Старший тавуллярий поспешно спрятал довольную ухмылку и, напустив на себя самый серьезный вид, должный приличествовать знакомому такого (ах, такого!) важного и знаменитого человека, как Филофей Мистрийский, заявил, что вряд ли его друг подпишется на такое дело — учить всяких там глупых недорослей. Оно ему надо?! Ну, разве что за оочень приличные деньги.

— Мы, видите ли, поиздержались в дороге.

— Вот, как зайдет кто из слуг, я про этого Филофея-то и скажу! Уж будьте покойны, Агафон не поскупится — деньжат у него хватает.

— Да я уж вижу — как у дурака фантиков. Сказать, что ли, Филофею, чтобы прислал слугу с рекомендательными письмами?

— О, это была бы большая честь для моего заведения! — напыщенно произнес трактирщик.

Алексей так и поступил. Не заходя домой, отыскал Зевку, да послал его купить дорогой бумаги — разной — и чернил, тоже разноцветных. Уже дома, дождавшись посланца с писчими принадлежностями, написал несколько рекомендательных писем, стараясь не сбиваться с изысканного стиля, которому, впрочем, упрямо не следовал, потому как все равно некому было бы оценить — ну уж не Агафону же!

Написав, немедленно отправил Зевку в харчевню близ церкви Иоанна Студита, строго-настрого наказал тщательно проследить — вручены ли будут письма, и, если будут вручены, то — кому и в какое время.

Зевка вернулся к ночи — усталый, но явно довольный тем, что в точности исполнил порученное. Вообще-то, он был неплохим парнем, только излишне трусливым, однако о том, что чуть было не подставил Лешку, переживал — а потому и старательно исполнял все поручения старшего тавуллярия, как говорится — не за страх, а за совесть!

Выпроводив Зевку — тот заночевал внизу, у бабки в трапезной, — Алексей пригласил к себе Мелезию и, кроме всего прочего, дотошно выспросил ее насчет того, как следует держать себя знатоку хороших манер. Получив консультацию, нежно девушку поцеловал да оставил на ночь. А утром, от всей души пожелав актрисе приятного и удачного дня, отправился во дворец нувориша.

Алексея приняли незамедлительно, едва только успел доложить, как видно сработали засланные заранее письма. Сам Агафон — здоровенный бородатый мужлан, изысканная одежда которого сидела на нем, словно на корове седло — поздоровавшись, пригласил его к себе в кабинет — огромных размеров зал, уставленный позолоченными статуями, старинными вазами, яшмовыми и нефритовыми столиками и прочим богатым хламом.

— Так ты… вы… значит, и есть — знаменитый Филофей из Мореи?

— Из Мистры, смею поправить, любезнейший господин! — Алексей изящно поклонился, нарочито небрежно захватив двумя пальцами краешек мантии — так, как вчера показала Мелезия. — Да, в тех краях я очень сильно знаменит! Можно даже сказать — каждая собака знает. Буквально не возможно пройти — даже страшно иногда делается!

Сам не замечая того, Лешка сбился на простонародный говор, впрочем, хозяину, похоже, было все равно.

— Так вы готовы учить моих ребят?

— Даже не знаю. — Старший тавуллярий вмиг напустил на себя самый задумчивый вид, а именно: этаким слабым — воздушным, как говорила Мелезия — жестом взял себя за бородку и устремил мечтательный взгляд куда-то мимо собеседника. Вот представил, как будто сразу за круглой Агафоновой рожей висела какая-нибудь интересная картина, скажем, Ван Гог. Нет, лучше Ренуар — «Купальщицы»! Такую картину Лешка когда-то давно видел в какой-то глянцевой книжке с репродукциями.

— Что? Что там такое? — перехватив взгляд гостя, Агафон быстро обернулся и посмотрел на стену. — Вроде и нет ничего. А что вы так туда смотрите? Мух увидели или, не дай бог, паука?

— Никого я там не увидел, — мягко улыбнулся Алексей. — Я смотрел сейчас в свою душу, озабоченную нашей беседою.

— А-а-а-а! Вот оно, значит, как — в душу.

И тем не менее нувориш снова покосился через плечо, а уж потом спросил:

— Так я не понял — как насчет моих парней?

Лешка чуть не расхохотался — настолько хозяин дома напоминал сейчас некоего анекдотически-карикатурного «братка» из анекдотов. Даже изъяснялся похоже!

— Я, наверное, мог бы, может быть, их учить… У меня как раз есть немного свободного времени…

— Так в чем же дело?!

— В деньгах, друг мой! — на миг вышел из образа гость. — В таких золотых, сверкающих на солнце, кружочках.

— Понял, — тут же кивнул Агафон. — Намекаете на цехины? Или флорины?

Алексей махнул рукой:

— А все одно — дукаты.

Во взгляде «братка» неожиданно промелькнуло уважение:

— Я вижу, вы в деньгах разбираетесь.

— Да уж, приходилось сталкиваться. Так что насчет оплаты труда?

— Сговоримся! — Агафон хохотнул и, грохнув кулаком по столу, позвал слугу.

Тот сразу же вбежал в зал, словно бы того и дожидался, положив на стол перед хозяином увесистый, приятно звякнувший мешочек.

— Здесь тридцать дукатов, — просто, как о чем-то само собой разумеющемся, пояснил хозяин дворца. — Ваша плата за первую неделю. Ежели мало — скажите.

— Разве денег бывает много?

Агафон снова захохотал:

— А вы мне даже чем-то понравились! Клянусь моими повозками! Но… — Нувориш посерьезнел. — За хорошую плату спрошу такую же работу. Парни у меня хорошие, но слишком уж веселые. Любят иногда пошутить! Вот, вчера чуть было учителя танцев не сожгли.

— Как это — чуть не сожгли? — удивился Лешка.

— Да так… Подожгли его мантию свечкой. Он было тушить, так ведь мои парни не дураки — предварительно мантию греческим огнем пропитали! Поди-ка, потуши! Он — пламя сбивать, а оно еще пуще! В пруд нырнул — а оно не гаснет! Прикинь, веселуха?! Пришлось оболтусов проучить — сегодня на полдня в церковь под конвоем отправлены — грехи замаливают. Со мной не забалуешь, так-то!

Где-то в коридоре или рядом — неожиданно зашумели, забегали. Потянуло гарью.

Старший тавуллярий лишь головой покачал — и не то еще случается! Вот они, помнится, классе в седьмом, изводили одну училку — уж больно громко та на них кричала, обзывала гадко. А кому понравится, когда обзывают? Не собаки же! Да и собакам-то тоже вряд ли уж очень приятны разные там крики да вопли. Чего только не делали! Зайдет несчастная жертва в класс, мел в руки возьмет — а он не пишет, доска свечечкой стеариновой натерта, да и мел в водице вымочен. Тряпки мокрые — на плафонах висят, на «камчатке» какой-нибудь гад рожи строит — веселуха! И-и-и-и кулаком по столу! А ножка подпилена — и стол на пол, и все вещи — журналы там всякие, тетрадки — посыпались, глядь — а на доске уже фотка из порножурнала висит — залюбуешься! Еще стул клеем намазывали. «Моментом». А вот поджечь — не поджигали, чего не было, того не было.

— А третьего дня мои парни богослову рясу к полу прибили, — между прочим, продолжал Агафон. — Не знаю, как так и умудрились, что тот ничего не услышал? Хотел встать — никак. Пришлось потом отрывать с мясом, ну, в смысле — с нитками.

Лешка благостно улыбнулся:

— Хорошие у вас детки. Смышленые.

— Да уж не жалуюсь — все в меня! Скоро, кстати, из церкви явятся. Чего-то вот долго нет…

В дверь неожиданно заколотили.

— Да что там такое? — взъярился хозяин. — Ну никакого покою нет.

— Пришли люди эпарха, господин, — приоткрыв дверь, почтительно доложил слуга. — Из пожарного ведомства. Просят разрешения воспользоваться прудом.

— Прудом? Что, пожар, что ли?

— Церковь Иоанна Студита горит, мой господин! Тушить надобно.

— Тушить? Церковь… Постой, постой, какая, говоришь, церковь? Иоанна Студита? Ближняя?

— Она самая.

— Черт!!! Так мои что, уже и ее умудрились… Где эти христопродавцы?!

— Кто, мой господин?

— Дети мои, Тит с Тихоном, где? Явились уже?

— Да, вот только что пришли. Чумазые.

— Ах, чумазые? — Не выдержав, Агафон вскочил на ноги. — Вожжей! Вожжей мне! Уж придется их поучить, сволочей. Ишь, удумали — церкви поджигать?! Так полгорода сжечь можно!

— Так, может это и не они вовсе? — скромно заметил Алексей.

— Не они?! — Накидывая на плечи поданный слугой плащ, Агафон саркастически хмыкнул. — А то кто же? Уж я своих детушек знаю!

Разгневанно пыхтя и брызжа слюной, хозяин дворца выбежал из кабинета, позабыв на какое-то время о посетителе. Деньги — тридцать золотых дукатов — так и остались лежать на столе. Черт побери, неплохая сумма! Может, когда все уляжется, стоит заняться педагогическим трудом? Хотя, с другой стороны, смотря кого учить да воспитывать. Ежели этаких вот балбесов…

Услыхав во дворе громкие крики, старший тавуллярий подошел к окну и распахнул ставни. По ступенькам крыльца, громко стеная, бежали два недоросля, младшему из которых было на вид лет двенадцать, а старшему — четырнадцать. Оба — копия отца — такие же круглолицые, плечистые, наглые. Сам Агафон гнался за ними позади, размахивая над головой вожжами и время от времени охаживая подвернувшегося под горячую руку кого-нибудь из сыновей.

— Ай, батюшка, больно!

— Больно? Будете в следующий раз знать, как церкви поджигать!

— Это не мы!

— Ага, не вы! Врите больше!

— Мы только клирос земляным маслом полили! Хотели посмотреть — быстро ли вспыхнет?

— Ах вы ж, гады противные! Вот вам, вот! Так кто из вас поджег? А? Я вас спрашиваю?

— А, батюшка, никто! Никто, вот те крест, никто! Дьячок сам споткнулся, вот свечечка-то у него и выпала. А не выпала б, так ничего бы и не случилось… Ой, больно, батюшка-а-а-а!

Управившись с балбесами, Агафон наконец соизволил представить им Алексея:

— Вот вам новый учитель — Филофей из Мистры. Бойтесь его, уважайте и слушайтесь! И смотрите у меня, ежели что не так!

— Будем слушаться, батюшка! — хором воскликнули балбесы, с любопытством осматривая Лешку.

— Ну, наверное, прямо сейчас и начнете обучение? — Агафон с ухмылкой кивнул на мешочек с дукатами. — Не буду вам мешать.