— Вон там, под лестницей — уборная, — останавливаясь, показал Фока.

Сквозь рассохшиеся ставни в коридор, а скорее — в небольшую анфиладу — проникали узкие лучи желтовато-медного лунного света, тускло освещавшие помещение. Алексей попросил было свечу, но Фока лишь отрицательно пробубнил что-то по поводу того, что господин не позволяет зря тратить свечи — ночью ведь спать нужно, а не со свечками по дому шастать. Ну, кто бы спорил…

— Слышь, Фока, — вернувшись из уборной, старший тавуллярий отнюдь не спешил уходить. — А что, хозяин твой человек бедный?

— Не бедный, а экономный, — через некоторое время шепотом отозвался слуга.

— А что ты шепчешь? — Алексей не отставал. — Боишься разбудить своего господина?

— Да нет, он обычно спит крепко. Да и вам, господин лекарь, думаю, тоже спать пора. Завтра день долгий.

— А может, выпьем завтра винца, а? — тут же предложил Лешка. — А то как-то скучновато у вас здесь.

— Винца?! — Фока переспросил с таким ужасом, словно бы гость предложил ему тут же ограбить хозяина, либо совершить какое-то самое гнусное святотатство. — Нет, нет, что вы! И не предлагайте мне больше! И прошу, не расспрашивайте о господине.

— А что ж такого в этих вопросах? — недоуменно пожал плечами гость. — Обычное любопытство.

— Идите-ка вы лучше спать, господин лекарь, — с неожиданной твердостью заявил слуга. — А расспросы ваши оставьте — хозяин очень не любит, когда кто-то сует нос в его дела!

— Ну, этого-то никто не любит! — Алексей махнул рукой и согласно хмыкнул. — Что ж, пойду-ка и впрямь спать.

Ушел, а куда деться? Фока откровенно не шел ни на какие контакты — видать, либо был сильно предан своему хозяину, либо не менее сильно от него зависел. Скорее — второе.

Решив оставить несговорчивого слугу на потом, уже с утра Алексей пристальней присмотрелся к привратнику — больше уж просто некого было разрабатывать, ну не старую же каргу-экономку?

Колоритнейший оказался тип привратник Анкудин! Здоровенный, угрюмый, неразговорчивый… И тоже, как и слуга, не поддающийся ни на какие Лешкины провокации. Отказался и от вина, и от посиделок, и даже от игры в кости! Старший тавуллярий даже сплюнул с досады — это что же за мужики такие, что вина совсем не пьют! Алексей потом присмотрелся — было время — а ведь и в самом деле, не пили! В рот даже не брали ни капли — похоже на то. Что же, выходит, оба либо уж совсем пропойцы, которым капля попади, так пустятся во все тяжкие, либо — какие-нибудь больные, язвенники, либо — самые гнусные сволочи. Честно говоря, через пару-тройку деньков Лешка стал склоняться к третьему варианту.

К тому же кто-то из них — а, скорее всего, оба — доложил хозяину о Лешкиных расспросах.

— Любопытны вы, господин лекарь, — гнусно прищурился тот во время очередного сеанса приема снадобий. — Ох, любопытны…

— Да, — тут же признался молодой человек. — Есть за мной такой грех — я же все-таки врач! А как же врачу да без любопытства?

— Я вот вам бы посоветовал любопытство свое попридержать. — Старик зло осклабился. — Очень, очень советую. Прямо-таки — настоятельно.

— Как скажете! — Старший тавуллярий развел руками и улыбнулся самой широкой улыбкой, после чего откланялся до очередного сеанса — сиречь до вечера.

И сразу же, как только вышел на улицу, заметил за собой слежку! Надо сказать, довольно неумелую, дилетантскую — черная бородища Анкудина была уж слишком приметна. Да и вел он себя так, как в детских фильмах про шпионов — постоянно прятался, выглядывал из-за угла, вытягивал шею.

Алексей, конечно, и виду не подал, что заметил слежку. Наоборот! Зашагал себе, не торопясь — благо денек выдался хороший, солнечный — в направлении Пятибашенных ворот, где, согласно легенде, и проживал в одном из постоялых дворов. Шел нарочно самым длинным путем, не пользуясь ни проулками, ни нахоженными вдоль старой стены Константина тропками — как-никак, а все же лекарь Александриус был приезжим, жителем Никополя, откуда же он мог знать все хитросплетения Константинопольских улиц? Даже пару раз останавливался, спрашивал у прохожих дорогу. И примечал — незадачливый топотун привратник все никак не хотел отстать.

Ну и хорошо, ну и ладненько!

Старший тавуллярий и сам был не прочь пройтись, разогнать кровь — вот только не встретить бы кого из новых (да и старых) знакомых. Хотя, конечно, старые-то его вряд ли узнают, если не столкнутся нос к носу, а вот что касается новых…

И ведь сам себе накаркал, не доглядел!

Близ ворот Святого Романа свернул к небольшой харчевне — слегка подкрепиться, и на тебе! Там же, оказывается, обедал и Епифан! И каким только ветром занесло туда этого парня? Впрочем, не так уж и далеко от церкви Апостолов — три-четыре квартала.

Анкудин, между прочим, сопел позади, в дверях. А сразу заметивший Алексея Епифан, разулыбался, замахал рукою:

— Садись, садись, винца выпьем! Ты где хоть был-то?

Ну, что делать?

— А, господин Епифан!!! — радостно на всю харчевню заорал Лешка. — Как ваша спина? Больше не болит?

— Спина? Какая спина?

— А горло? Горло не беспокоит? А ну-ка, откройте рот! Да пошире!

Пару секунд помигав глазами, Епифан быстро сообразил, что происходит что-то не совсем обычное, а потому послушно открыл рот.

— Да-а, — покачав головой, глубокомысленно произнес Алексей. — Микстуру, что я вам прописал, пьете?

— Гм… пью! Каждый день пью, по два раза!

— А мазь, мазью спину мажете?

— Конечно. И уже чувствую себя гораздо лучше, все благодаря вашим заботам.

К Лешкиному удовольствию, Епифан уже четко врубился в роль. А Анкудин-привратник — Алексей краем глаза видел — стоял рядом, за углом. Слушал.

— Видишь там, на выходе, здоровенного бородача? — улучив момент, шепотом спросил Алексей.

— А, такой угрюмый? Я его давно заметил — все время на нас пялится!

— Запомни, я сейчас — Александриус, лекарь из Никополя.

— Понял. — Юноша тут же кивнул и, повысив голос, заулыбался: — Не знаю, чтоб я делал без вас, господин Александриус! Хотя ведь знал, что ваш город Никополь славится хорошими врачами.

— Вы здесь один? Или с… племянниками?

— С племянниками. Они тут, неподалеку… Работают.

— Пусть отвлекут угрюмого. Поговорим!

— Сделаем… — Епифан поднялся на ноги и поклонился. — Рад был с вами повидаться, господин Александриус! Когда зайдете меня навестить?

— Скоро, мой друг, скоро!

Епифан вышел, а через пару минут покинул харчевню и Лешка. Чуть отойдя, с усмешкой проводил взглядом разъяренного Анкудина, с громкими проклятиями преследовавшего одного из парней Епифана — видать, тот у него что-то стянул!

— Стой! — потрясая кулачищами, орал на бегу привратник. — Стой, ворюга! Поймаю — убью! Люди добрые, держи вора, держи-и-и-и!!!

— Ну? — вынырнул из-за угла Епифан. — Что ты мне хотел сказать?

— Я пока не могу появляться дома, — быстро предупредил Алексей. — Неделю, может быть — две. Возможно, понадобится твоя помощь. Встретимся здесь же, в четверг, в это же время.

— Понял, — юноша кивнул и усмехнулся. — Во-он он твой угрюмец — возвращается! Ишь, запыхался, бедный. Мне скрыться?

— Нет. Как раз на четверг и уговоримся.

Злобно сплевывая, красный, как рак, Анкудин возвращался, видимо, не солоно хлебавши. Правда, подойдя к харчевне и увидав стоявшего там «лекаря Александриуса», спохватился и поспешно укрылся за деревьями.

— Так совсем забыл спросить, господин лекарь, — громко заговорил Епифан. — Когда же мне вас все-таки ждать?

— Даже не знаю, что вам конкретно сказать. — Алексей сделал вид, что задумался. — У меня сейчас очень важный больной… А знаете что? Давайте-ка встретимся с вами в четверг, здесь же, вот в этой вот самой харчевне!

— В этой самой харчевне? В четверг? Как скажете, любезнейший господин Александриус. А в котором часу?

— Да вот, как сейчас. Прощайте, друг мой, и получше следите за своим здоровьем, оно у вас одно.

— До свидания, господин лекарь.

Упорный привратник упрямо шагал за лжелекарем аж до самых Пятибашенных ворот, где тоже пришлось разыграть некую интермедию, точнее сказать — пантомиму. Зайти на постоялый двор, поулыбаться выскочившему навстречу хозяину, небрежно кивнуть кому-то, сидящему в трапезной, потом, уходя, помахать рукою.

А вечером было все тоже — старый ипоходрик Никомедис, снадобья, неразговорчивые доносчики слуги.

— А ну-ка, откройте-ка пошире рот, любезнейший господин! — глубокомысленно прищурив левый глаз, командовал Лешка. — Так-так-так…

— Что «так-так-так»? Ваши мази не помогают?

— Не все сразу, господин Никомедис, не все сразу.

— Слышал, вы уже имеете клиентов и здесь, в Константинополе? Быстро нашли.

— Да, это все старые знакомые, как-то встречались в Никополе. Поднимите-ка руки… Так-так, выше! Теперь медленно опустите и выдохните… Нда-а-а…

— Что? Что такое?

— Не нравятся мне ваши руки, господин мой! Как-то они странно подрагивают… Вот, вытяните-ка их вперед… Видите?

— Да… Действительно, подрагивают! К чему бы это?

— Плоховато дело! Но ничего, вылечим, и не такое лечили — мазей и снадобий у меня хватит.

— Когда прикажете подавать ужин, господин? — В кабинет заглянула кухарка — морщинистая, крючконосая, высохшая, словно старая вобла. А вот одета, по сравнению с другими слугами и даже с самим хозяином — можно сказать, с претензией. Нет, убого, конечно — какая-то бурая кацавейка поверх длинной нижней туники из грубого холста, убого, убого… Однако почему же у старшего тавуллярия вдруг возникла такая мысль, что — с претензией? Чем же старухина одежка отличалась от одеяния всех прочих в этом дурацком доме? Чем?

Черт, экономка слишком быстро ушла — не рассмотреть. Что же все-таки так зацепило взгляд? Какая-то мелочь… Но ведь была же она, эта мелочь, была…

— Ваши слуги ужинают здесь же, в доме?

— Вы слишком любопытны! Я же уже предупреждал! Да и вообще, скоро ли закончится лечение?

— О, прошу покорнейше извинить! — Алексей сложил перед собой руки. — А вот насчет лечения… Вы же сами только что видели свои руки. Ведь дрожат!

— Дрожат, — согласился старик с некоторым испугом. — И все же — договоримся с вами продолжить лечение до воскресенья!

— До воскресенья?

— Именно! В воскресенье, — Никомедис вдруг улыбнулся. — В воскресенье у меня как раз будет удобный случай проверить, как действует зелье… И действует ли оно вообще!

Поднявшись с лавки, старик с важностью удалился, бросив на прощанье быстрый злой взгляд — словно сыч зыркнул. Даже спокойной ночи не пожелал, черт старый!

Немного выждав, Алексей подошел к двери, распахнул…

И уперся взглядом в широкую бородищу привратника!

— Хозяин велел присмотреть, чтобы вы не ходили ночью по дому!

— А как же в уборную?

— Я вас буду сопровождать.

Вот это да! Вот еще дело!

Пожав плечами, старший тавуллярий улегся на лавку и задумчиво посмотрел в потолок. И все же, что ж его так зацепило в одежке экономки? Серая туника, рваная кацавейка… Черт! Не рваная! Вроде как блестело там что-то. Бисер! Мелкий такой, едва разглядишь, пришитый на оплечье в виде какой-то картины или узора. Вот она, претензия-то! Видать, старуха не слишком-то равнодушна к собственной внешности!

Понаблюдать? Алексей так и сделал, стараясь в точности запомнить рисунок. Красивый такой рисунок оказался, ежели хорошо присмотреться — лошадь, единорог, еще какие-то мифические звери.

Потом, в четверг, во время запланированной встречи с Епифаном в харчевне близ ворот Святого Романа, старший тавуллярий изобразил картинку на клочке бумаги и передал Епифану с наказом показать Мелезии — что-то она скажет?

Ответ стал известен Лешке уже через пару часов — сюда же, в харчевню, явились Епифановы криминальные мальчики.

«Это модная латинская вышивка» — так отозвалась Мелезия. И еще добавила, что человеку, умеющему так вот расшивать бисер, несомненно, свойственны трудолюбие, упорство и наблюдательность.

Вот так! Модная, значится, вышивка! А не слишком ли завышенные претензии для скромной старухи?

Алексей специально потолкался по ближайшему — у Влахернской гавани — рынку, пообщался с купцами, походил по лавкам, даже прикупил бисеру самых разных оттенков. А вечером, после очередного сеанса лечения протянул Никомедису пару аспр, улыбнулся:

— Не успел сегодня поужинать, а в какую-нибудь таверну тащиться не хочется — сами видите, дождь!

Дождь и в самом деле хлестал сегодня почти целый день с завидным постоянством. Хорошо так хлестал, упорно, словно честно выполнял какую-то нелегкую работу. На улицах и площадях вспенились лужи, а многие тропинки у стены Константина превратились в непроходимые топи.

— Ужин? — Господин Никомедис с охотой взял аспры — мелочь, а приятно! Не берут ведь — дают. — Ну что ж, я пришлю экономку. Может, что-нибудь и осталось?

— Кстати, а как ее зовут, вашу работницу?

— Работницу-то? — Старик усмехнулся. — Иларией кличут.

Едва Никомедис ушел, молодой человек проворно рассыпал на столе бисер, отсортировал по размеру и оттенкам цвета и, услыхав за дверью быстро приближающиеся шаги, уставился на сияющие крошки туманно-задумчивым взглядом.

— Можно? — приоткрыв дверь, просипела старуха. — Хозяин приказал накормить вас ужином.

— Ужином? — Старший тавуллярий оторвал взгляд от стола. — Это хорошо.

— У нас одна похлебка осталась, — неприветливо буркнула экономка. — Ее и принесла.

— Так поставьте вот сюда, на стол, — небрежным взмахом руки, Алексей смахнул бисер в сторону.

Илария плюхнула на стол большую глубокую миску с не вызывающим никакого аппетита варевом и вдруг застыла.

— Вот, жена просила купить. — Лешка с улыбкой кивнул на бисер. — Сам не знаю — тот ли? Может, купцы подсунули что-то не то… Знаете, я сам в бисере не разбираюсь, и вовсе не легко найти знающего человека.

— Вот тут уж вы правы — совсем нелегко! — уже гораздо более любезно отозвалась Илария. — Впрочем, могу дать совет, если хотите…

— Конечно, конечно! Интересно узнать, что вы скажете?

Чуть наклонив голову, старуху внимательно оглядела рассыпанный по столу бисер, потом протянула руку:

— Вы разрешите?

— Да-да.

Взяв кучку бисера в пясть, Илария покатала бусины на ладони, потом подбросила в воздух — и тут же с неожиданною ловкостью поймала, даже, казалось, едва не попробовала на зуб. А какие у нее при этом были глаза! Вот такими же глазами и сам Лешка еще в той, прошлой жизни, смотрел на новый компакт-диск «Арии», неведомо каким ветром занесенный в магазин при сельской почте.

— Что ж, — усмехнулась экономка минут через пять после начала осмотра. — Могу сказать сразу, вот это… — резким движением она отделила часть бусин от остальных, — верните купцам — они вас обманули, этот бисер ни на что не годится! А вот с этим… — Илария прихлопнула ладонью по небольшой кучке. — С ним можно работать.

— А с этими как же? — Старший тавуллярий покосился на оставшиеся — довольно многочисленные бусины. — Что же — и их я тоже зря купил?

— Зря не зря… — экономка задумалась. — Так и быть — завтра сыщу вам рецепты, как их восстановить: молоко нужно, поташ, соду… да много чего. И смешать все в строгой последовательности!

— Я вижу, вы настоящий специалист в этом деле! — вполне искренне восхитился Алексей.

Старуха не стала отнекиваться:

— Еще бы! Ведь мой батюшка держал вышивальную мастерскую! Самому базилевсу оплечье бисером расшивали! Золотые были времена…

— Что ж сейчас-то? Разорились?

— Разорились? — Илария желчно усмехнулась. — Разорили — пожалуй, так вернее будет сказать! Поганые итальяшки!

— Понятно, — кратко кивнул гость. — Задавили, так сказать, более дешевым — и куда менее качественным — товаром массового производства. Знакомая ситуация. И все же, мне кажется, никакое мастерство в этой жизни лишним не будет, ведь так?

— Так-то оно так, — вздохнула старуха. — Да ведь для того, чтобы хоть что-то создать — деньги нужны, и немалые. Особенно — в нашем деле.

— Так спонсора надо искать!

— Кого-кого, господин мой?

— Постойте-ка! — Лешка хлопнул себя по коленкам. — Есть у меня один приятель, бывший владелец гончарных мастерских… Сейчас чем только не занимается, кстати, три корабля у него, у пройдохи рыжего… Так вот он, думаю, не отказался б и от вышивальщиц. Мастерскую б нашел, бисер и ткани купил. Думаю, даже рад был бы!

— О, господин мой, тут можно очень быстро прогореть. Правда, если Бог даст, то и заработать можно немало.

— Владос… Ну, приятель мой… Как раз из таких, что очень любят риск. Да-а, думаю, он бы поднял это дело. А вы знаете что… Кстати, вы, уважаемая Илария, буквы знаете?

— Знаю ли я буквы?! — Бабка неожиданно обиделась. — Да я в юности стихи сочиняла, не хуже, чем когда-то Кассия!

— Вот и отлично! — Вскочив на ноги, Алексей потер руки. — Тогда составьте-ка мне, скажем, к воскресенью, подробную роспись — чего надобно для создания мастерской, да какие будут предполагаемые расходы и — опять же предполагаемая — прибыль. Я ясно излагаю?

— Вполне. Завтра же предоставлю такую роспись.

— Одно меня только тревожит — остались ли еще вышивальщицы?

— Ничего, можно и молодых девок в ученье взять — со временем не хуже меня вышивать станут.

— Кстати, уважаемая Илария, вот бы в воскресенье-то, ближе к вечеру, нам с вами эту роспись и обсудить, да во всех подробностях. Вдруг да вопросы какие возникнут? Эх, не помешали бы только! Господин Никомедис, я смотрю, не очень-то жалует, когда жгут по вечерам свечи.

— Х-хэ! — Старуха чуть было не сплюнула, да удержалась. — Хозяин-то скупец, что и говорить. Давно хочу от него уйти, да некуда — ну кому я, старуха, нужна?

— А вот как раз в мастерскую бы и… Ладно, об этом потом поговорим, в воскресенье. Ежели не помешают.

— Да не помешает никто, государь мой! — перекрестившись, уверила экономка. — Все наши во главе с хозяином на вечерню отправятся, в какую-нибудь дальнюю церковь.

— В дальнюю? Почему в дальнюю?

— А я почем знаю? — Илария пожала плечами и вдруг, воровато оглянувшись на дверь, зашептала: — Только в месяц несколько раз туда ездят. И все говорят, что по разным церквям, мол, так Господу приятнее. А я то смекаю, не дура ведь, что ездят-то они в одно и то же место — глина-то на колесах возка все время одна и та же — желтая!

— Что ж тогда врут?

— Вот и я думаю — что? — Старуха почмокала губами. — Вон и сейчас оба — Анкудин и Фока — у хозяина сидят, сговариваются. Потому и я тут с вами заболталася, прости господи. Ну, пожалуй, пора мне.

— Не забудьте про воскресенье, уважаемая Илария.

— Да не забуду… Храни вас Бог, господин лекарь. Вдруг, да все сладится?

Старший тавуллярий отправил на слежку всех, кого мог — и Зевку, и Епифана с его вороватыми ребятишками. И уже в понедельник, в харчевне у ворот Святого Романа получил результат.

Нет, старик Никомедис встречался не с турками и не с какими-нибудь подозрительными личностями, как раз наоборот — с личностями очень даже знакомыми Алексею еще по давним делам.

И Зевка, и Епифан заявили в один голос — Эраст Никомедис со слугами ездили в приют Олинф, располагавшийся не так уж и далеко, у церкви Апостолов. Очень хорошо известное старшему тавуллярию место, известное по долгу службы. Еще прежний попечитель приюта, некий господин Скидар Камилос, был известен тем, что поставлял богатым извращенцам мальчиков-сирот. За то и поплатился, и сейчас уже должен бы лет как семь махать тяжелым веслом галеры. Что ж, выходит, его преемник пошел по прочному пути предшественника. Верно говорится — свято место пусто не бывает, если можно заработать деньги — их и зарабатывают. И деньги очень, очень хорошие.