— Да, синьор капитан… — Алексей обернулся на скульптора. — Шел бы ты в каюту, Франческо. Иди-иди, я сейчас…

Пожав плечами, скульптор направился на корму.

— Мы люди серьезные, — негромко заверил старший тавуллярий. — Тут вы снова правы. И нет нам никакого дела до всяких бродяг. Только…

— Только?

— Только очень хочется заглянуть в судовую роспись. Хотя бы одним глазком.

— Пошли, — тут же кивнул капитан. — Заглянете — не велика тайна! Управитесь до утра?

— Вполне. И не буду больше отвлекаться на всяких бродяг. Выпрыгнул — и бог с ним.

— Вот в этом я с вами совершенно согласен!

В каюте капитана жарко горели свечи. Судовая роспись — большие пергаментные листы — лежала перед Алексеем на узком столе, сам синьор капитан давно завалился на койку.

На «Черной лилии» насчитывалось около трехсот пассажиров, и старший тавуллярий вряд ли мог отыскать в росписи хоть какую-то зацепку. Хотя он ведь знал, что искать. Быстро пробегал глазами листы, не интересуясь ни именами-фамилиями, ни классом передвижения — лишь только место прибытия. Ну, конечно — Кафа, Кафа, Кафа. Солдайя. Солдайя, Кафа. Кафа, Кафа, Чембало… Кафа, Кафа, Кафа… Ага, а вот — Тана! Кто таков? Ха, старый знакомый — господин Прохор Богунеццо, деревянных дел мастер. Интересно они обозвали плотника — «деревянных дел мастер» — звучит! Так вот тут, ниже — Тана, Тана. Тана… «мастера деревянных дел» — ну конечно же вся Прохорова артель. Дальше снова — Кафа, Чембало, Кафа… Ага — Тана. И кто же? Господин Алексиус Пафис — картограф и свободный художник. Ну да, это же он сам и есть! Картограф и свободный художник — как сказал, так и записали. Что еще?

Внимательно просмотрев судовую роспись, старший тавуллярий довольно быстро отыскал всех пассажиров до конечной пристани — Таны. Не так уж много их и оказалось — кроме него самого и плотников, еще всего четверо, из которых трое — приказчики из Таны путешествовали первым классом, вместе занимая угловую каюту, а вот оставшийся «господин Григорий Хасан, крещеный татарин» довольствовался третьим классом — под палубой.

Вот туда-то Лешка и завернул с утра — ищу, мол, знакомца — татарина Гришку Хасанова. Проснувшиеся пассажиры-подпалубники закивали: как же, есть такой, сейчас кликнем… Лешка напрягся в ожидании — неужели не тот? Нет, кажется, тот! Не было под палубой Гришки! Наверное, в уборную пошел или еще куда.

Ага, в уборную… Старший тавуллярий еще около часу ждал, да, так ничего и не выждав, вернулся к себе — там еще никто и не думал вставать.

Значит, Креонт — он же, как можно было уже с большой долею вероятности утверждать, «крещеный татарин Григорий Хасан» — тоже плыл до Таны! Вернее, планировал туда добраться. Однако не повезло — вмешался случай в лице Алексея. И что теперь будет делать лазутчик? Да наверняка выполнять свою миссию и дальше! Дождется попутного судна или наймет рыбаков — до Кафы доберется запросто, вот дальше будет посложнее — Тана — чертов угол — не столь уж популярное место. Хотя в это время, наверное, туда могут ходить небольшие купеческие шебеки — покупать рыбу или зерно. Или — рабов, что вернее. Там ведь, на другом берегу Танаиса-Дона — татарская крепость Азак! Если предположить, что Креонту позарез нужно встретиться с ханом Сеийд-Ахметом — туда он и должен добраться. Обязательно должен! И не такой это человек, чтобы из-за каких-то пустяков отступиться от порученного дела. Следует иметь в виду!

В Кафе, как и следовало предполагать, сошли почти все пассажиры, в том числе и веселые лешкины соседи — патеры и Франческо. Капитан предупредил остальных, чтоб на берег не сходили — задерживаться надолго в Кафе не предполагалось, «Черная лилия» отплывала уже утром, с первыми лучами солнца. А Алексею никуда и не нужно было: немного полюбовавшись с палубы стенами и башнями Кафы, он отправился обратно в каюту и, пользуясь благоприятным случаем, крепко уснул.

А когда проснулся — наполненные южным слепящим солнцем волны Азовского моря уже несли марсильяну к Тане. Ласковый теплый ветер наполнял паруса, развевая на мачтах шитые золотом флаги. Палуба казалась опустевшей — редкие пассажиры лениво прохаживались вдоль бортов.

— Далеко еще? — поинтересовался Алексей у шкипера.

— К завтрашнему вечеру будем, — кивнув, важно заверил тот.

Так и случилось — на следующий день, ближе к вечеру, показалось широкое устье Танаиса — желтовато-сиреневое, оно отличалось по цвету от синей морской глади. По обеим берегам вздымались крепости: слева — генуэзская Тана, с высокой башней собора, справа — татарский Азак с минаретами и мечетью. Оставив лишь один парус на фок-мачте, «Черная лилия» осторожно подбиралась к причалу, на котором уже приветственно махали шляпами люди, как рассмотрел Лешка — не только итальянцы, но и — судя по тюрбанам — татары. У пирса с обеих сторон покачивались лодки.

Приплыли!

Пришвартовались, бросили якоря. Упали на причал сходни — и тут же полуголые грузчики бросились в распахнутое чрево трюма.

Запахнув на плече щегольской шелковый плащ — голубой, с вышитыми серебром львами — старший тавуллярий, кивнув на прощанье капитану и шкиперу, неспешно покинул судно.

С трудом вспомнив татарскую речь — а ведь узнал ее гораздо раньше греческой! — Лешка жестом подозвал паренька, по виду — татарина:

— Салям.

— Салям, почтеннейший господин.

— Не знаешь ли ты в Азаке работорговца Халимсера Гали?

— Халимсера Гали?! Кто ж не знает этого почтеннейшего и уважаемого человека?! Аллах дал ему много удачи и денег.

— Ну раз знаешь, тогда веди! — Алексей швырнул мальчишке медяху. — Надеюсь, мы найдем перевозчика.

— Идемте, господин. — Ловко поймав монету, татарчонок просиял. — У меня есть лодка.

Завидев плотников, молодой человек задержался, условившись встретиться с ними в ближайшей корчме. Разумеется, в Тане, не в Азаке:

— Быть может, я сговорюсь с татарскими торговцами — с ними бы и пошли.

— Дай-то Бог! — перекрестился Прохор. — С татарами-то, пожалуй, безопаснее будет.

Просторный, окруженный великолепнейшим садом дом почтенного работорговца Халимсера Гали располагался в самом центре Азака — небольшого поселеньица-крепости. Все, как полагается — внутренний, с колоннами, дворик, пруд, изящная резьба.

Мальчишка-лодочник, уж конечно, в дом не заходил — кто он такой-то? — лишь позвал привратника, а уж тот, проведя гостя во двор, ушел с докладом к хозяину, оставив посетителя под присмотром садовника и двух вооруженных саблями воинов самого зверского вида. Прохаживаясь у самых дверей, воины посматривали на Лешку злыми раскосыми глазами, однако никаких замечаний не отпускали, даже меж собой не переговаривались. Вышколены!

Ага, вот, наконец, появился слуга:

— Хозяин примет вас после омовения. Он попросил показать письмо.

Старший тавуллярий без всяких вопросов вытащил из сумы заранее приготовленную грамоту, врученную ему доверенным лицом базилевса:

— Вот, возьми.

С поклоном приняв письмо, слуга удалился и вернулся уже буквально через пару минут:

— Хозяин просит подняться к нему.

— Хорошо, — кивнув, Лешка вслед за слугою поднялся в дом по широким ступенькам.

Несмотря на жару, внутри было прохладно, ворсистый ковер скрадывал шаги, пахло благовониями и свежестью — видать, специально был устроен сквозняк.

— Сюда, господин.

В уютной небольшой зале, на низенькой, под зеленым балдахином, софе, сидел некий довольно скромно одетый субъект, тщедушностью вида и унылым интеллигентским лицом с небольшой бородкой клинышком сильно смахивающий на университетского профессора, какого-нибудь там доктора всяческих умных наук или кандидата. Завидев гостя, субъект заулыбался — судя по всему, это и был хозяин дома, почтеннейший работорговец Халимсер Гали.

— Приветствую тебя, о почтеннейший руми! — приложив руку к сердцу, приятным баритоном воскликнул «профессор». — Слуга сказал мне, что ты знаешь нашу речь?

Алексей улыбнулся:

— Да, немножко ведаю.

— Как поживает мой старый друг, любезнейший моему сердцу Сайретдин-ага?

— Приятственно поживает, — весело сообщил Лешка. — Недавно сменил жилище.

— О! Так и представляю себе его новый дом! Наверняка — лучший из лучших.

Гость подавил усмешку. Да, конечно, «любезнейший Сайретдин-ага» — проживавший в Константинополе под именем Аристарха Дигениса — жилище сменил — роскошный особняк на тюрьму Пиги. Контрабанда, торговля людьми, связи с турками — инкриминировали ему многое, однако казнить не спешили, слишком уж Сайретдин был богат, тем более — проявил желание сотрудничать со следствием. Кстати, был вполне откровенен, ничуть не скрывая, что хочет дожить свои дни — а был он, увы, уже далеко не молод — в покое и неге, без разницы, под чьей властью — ромеев или турок — будет находиться Константинополь. По словам Филимона, приятный был человек — и очень начитанный собеседник. Интеллигент, вот как, похоже, и этот Халимсер Гали.

— Мне бы вам кое-что передать, — Лешка вытащил мешочек с дукатами. — Уважаемый Сайретдин-ага попросил меня передать вам свой давний долг.

Работорговец так обрадовался, что, казалось, сейчас вспыхнет. Ну конечно, что и говорить, не ожидал от судьбы такого подарка!

— О, садитесь же, любезнейший гость мой и друг моего друга, а значит — и мой! О делах поговорим потом… К сожалению, у нас с вами только один день, завтра, пользуясь случаем, я должен выехать с товаром в Кафу.

— А, на «Черной лилии» поплывете. Хорошее судно.

— Да, и капитан там — сама любезность, и судно — летит, как на крыльях. Не то что обратно, — вздохнув, Халимсер Гали с огорчением почмокал губами. — Уж как долго тащатся баркасы Карима Шигали, рыбника — это просто ужас! И это ужасный запах гниющей рыбы. О Аллах, всемогущий и всемилостивейший — и как же это все вынести?

— Вы говорите — из Кафы сюда скоро придет караван… ну, этого, рыбника?

— Да, именно так, почтеннейший господин мой. И один Аллах ведает, сколько мы будем добираться!

Неслышно проскользнувшие слуги принесли кушанья и закуски — жареное мясо, рыбу, какие-то лепешки, виноград, дыни, прохладный щербет.

— Угощайтесь, друг мой, — щедро предложил хозяин.

Лешка поблагодарил, кивнув и приложив руку к сердцу. А потом, прожевав мясо, словно бы невзначай, спросил:

— А что, часто сюда из Кафы корабли ходят?

— Часто ли?! — Хозяин засмеялся. — Увы, друг мой, увы! Если б ходили часто, разве ж пользовался бы я услугами рыбника?

А он не так уж и богат! — почему-то подумал Лешка. Иначе б заимел собственное судно. Впрочем, может быть, он не так часто бывает в Кафе.

— Прекрасная рыба!

— Кушайте, кушайте… Ой, что это я? Совсем забыл об усладе гостя!

Халимсер Гали громко хлопнул в ладоши и тут же в зале появились трое мальчиков с музыкальными инструментами в руках. Зурна, свирель, бубен. Поклонившись хозяину и гостю, уселись в углу, заиграли. Неплохо так, вполне даже профессионально… им бы еще фузз, усилители и нормальную ударную установку!

— Хорошая музыка! — глотнув щербета, похвалил Лешка.

— Это еще не все, любезнейший гость мой! Смотри, смотри же во все глаза!

Под нежную мелодию в залу впорхнула танцовщица — тоненькая, с нежной золотистой кожей, гривой соломенно-желтых волос и глазищами, синими и безбрежными, как океан. Лишь тонкие прозрачные шальвары прикрывали ее стройные бедра, а на груди был повязан узкий кусочек ткани. Алый, с золотой вышивкой. И браслеты. Конечно, браслеты — звенящие золотые браслеты на руках и ногах.

О, какое наслаждение было смотреть на ее танец! Лешка даже забыл про еду, наслаждаясь пленительными изгибами юного тела. Состоявший из изящных телодвижений и прыжков танец вполне можно было назвать эротическим.

— Ну как? — ухмыльнулся работорговец.

Гость не покривил душой:

— Великолепно! Великолепно, друг мой!

— Если хотите — она будет танцевать для вас голой, — с мягкой интеллигентной улыбкой предложил хозяин. — А может еще и почитать нам стихи. Хотите?

— Хочу… — Старший тавуллярий сглотнул слюну — ничего не мог с собой поделать, уж больно сильно нравились ему красивые девушки. Впрочем, а кому они не нравятся? Разве что каким-нибудь извращенцам.

Вот и здесь… Конечно, хотелось бы — голой. Но наверное, не слишком бы это было вежливо — ведь с хозяином-то едва знакомы.

— Да, стихи приятно было бы послушать.

— Поистине — выбор мудреца! — прищурившись, похвалил Халимсер Гали. И снова хлопнул в ладоши. — Эй, Нашчи-Гюль, услада очей моих! Почитай-ка нам Саади!

Поклонившись, девушка закончила танец, небольшая изящная грудь ее тяжело вздымалась, капелька пота скатилась по животу к украшенному золотым колечком пупку. Юные музыканты заиграли тише, медленнее. Нашчи-Гюль, скрестив ноги, уселась на ковер перед гостем.

Есть люди, чистой преданы любви, —

Голосок девушки оказался нежным и вместе с тем звучным, чистым.

Зверями ль, ангелами их зови. —

И таким приятным!

Они, как ангелы, в хвале и вере
Не прячутся в пещерах, словно звери…

И очень, очень эротичным!

Лешка уже не слышал прекрасных чарующих строк многомудрого суфи Саади, нет, не слышал — совершенно другое сейчас очаровывало его — нежное девичье личико, чуть припухлые губы, зубки — ровные и белые-белые, словно жемчуг, глаза — глазища! — синие-синие… Ах! А какие роскошные волосы — целый желто-соломенный водопад! Тонкая талия, золотистая кожа и восхитительная, должно быть, грудь, пусть даже и небольшая.

Не добиваются людской любви,
Довольно вечной им одной любви,
Они — плодовый сад щедрот безмерных!

А она ведь не татарка! Нет, не татарка. И не итальянка, не гречанка. Полька, литовка, русская? Нашчи-Гюль.

— Великолепные стихи! — вызвав довольную улыбку хозяина, восхищенно похвалил гость.

— А теперь поговорим о делах. — Работорговец махнул рукой и строгим голосом приказал: — Подите прочь!

Музыканты и Нашчи-Гюль, глубоко поклонившись, поспешно покинули залу.

— Мой друг Сайретдин-ага просит оказать вам всяческую помощь, поэтому сразу спрошу — а что вам нужно?

— Составить подробное описание ваших земель: природа, люди, обычаи. Дома, брак, песни, танцы.

— Понятно, — кивнул Халимсер Гали. — А зачем?

— Напишу книгу! — важно пояснил Алексей. — У меня уже есть заказчик.

— И кто же?

— Герцог Бургундии Филипп! — наобум брякнул Лешка.

— О! — Работорговец удивленно вскинул брови. — Много славного я слыхал об этом государе от румийцев! Говорят, это мудрый и могучий муж.

Алексей улыбнулся:

— Уж куда могучее франкского короля Карла!

— Слышал, франки давно бьются с англезами.

— Бьются. Но, похоже, у англезов плохи дела. Так вы, уважаемый Халимсер, поможете мне? Разумеется, не бесплатно. Не хочу обижать вас, предлагая деньги… Но вот часть гонорара…

— А дорого ли будет стоить книга? — забыв о вежливости, алчно перебил работорговец.

— Ну… — Лешка ненадолго замялся. — Обычная цена — стадо коров.

— Целое стадо! А сколько голов? Ведь стада, знаете ли, бывают разные.

Старший тавуллярий наморщил лоб:

— Голов, думаю, тридцать—сорок.

— Думаю, мы с вами сговоримся! — радостно заверил Халимсер Гали.

— Мне нужно попасть к Сейид-Ахмету, а потом — на Русь, — негромко пояснил гость. — Сможете вы это устроить?

— Гм… — Хозяин замялся. — Видите ли, друг мой, мои отношения с Сейид-Ахметом нельзя назвать безоблачными… Не по моей вине — кто-то из завистников нашептал сему могучему и почтеннейшему государю, сыну великого хана Тохтамыша, о моих якобы связях с крымским ханом Хаджи-Гиреем. Они ведь враги. А ведь связей-то никаких нет — где я, и где Крым?

Лешка опустил глаза: ага, то-то ты частенько в Кафу ездишь! А из Кафы и до Хаджи-Гирея недалеко.

— Хотя… — задумчиво пробормотал работорговец. — Это будет прекрасный повод подарить почтеннейшему Сейид-Ахмету нечто такое, такое, что явилось бы символом моего к нему радушного и уважительно-почтеннейшего отношения, истинно сыновней любви… Гм-гм… Вот что, уважаемый друг мой, через три дня, вверх по реке отплывает караван персидского купца Карваджа. Я дам вам в сопровожденье своих воинов… и Нашчи-Гюль — усладу очей моих!

— Нашчи-Гюль?

— Да-да! Это и будет мой подарок великому хану Сейид-Ахмету!

— Да уж, красива девица, ничего не скажешь.

— К большому сожалению — уже не девственна! Зато умна и знает много стихов — с этим и дарю. Кстати, любезнейший господин мой, вы можете пожить до отплытия персидского каравана у меня. Думаю, еще успею лично проводить вас, но в случае моего опоздания мои слуги все для вас сделают. Хасан! Эй, Хасан!

На зов явился проворный человек лет сорока, одетый, пожалуй, куда лучше своего хозяина — в светло-зеленый шелковый халат, подпоясанный широким парчовым поясом.

— Наш дорогой гость, ученейший руми, останется в доме на время моего отъезда, — быстро проговорил работорговец. — Будешь исполнять все его просьбы, Хасан.

Встав, Алексей вежливо поклонился:

— Надеюсь, мы еще с вами увидимся. Сейчас же, с вашего позволения, я отлучусь — есть кое-какие дела в Тане.

— Ждем вас к ночи, — ласково улыбнулся хозяин. — Если не устали, скоротаем остаток вечера в ученой беседе.

— С большим удовольствием, мой любезнейший друг!

Старший тавуллярий переправился на тот берег и, отыскав корчму, подсел за стол к плотникам.

— Давненько тебя ждем, Алексий, — улыбнулся старшой, Прохор. — Сказать по правде, уже собирались идти тебя искать, думали — сгинул. А мы как раз нашли попутный караван!

— Персидского торговца Карваджа? — Лешка хохотнул. — Вижу, вы пьете вино. Я бы тоже с большим удовольствием выпил, а то все горло уже засахарилось от этого чертового щербета. Зашел тут в гости — пришлось пить… Эй, служка! А принеси-ка сюда еще кувшинчик!

За вином выяснилось, что плотники всей артелью пока остановились здесь же, в корчме. Сошлись с одним татарином, Ахмедчаком, тот, узнав о ремесле мужиков, принялся отговаривать их ехать в русские земли, в коих, по его уверению, порядка никакого нет, одно разорение. И что самый богатый в свое время государь — князь Василий Московский, государь Суздальский и Владимирский, ныне впал в бедность, ибо, попав несколько лет назад в полон к сыновьям ныне уже покойного хана Улу-Мухаммеда, вынужден был заплатить огромный выкуп, а кроме того, отдать во владение сыну Улу-Мухаммеда Касиму Мещерский городок на реке Оке и до скончанья веков платить татарам — и конкретно Касиму — дань, что и делал. А татары за это иногда помогали ему в борьбе за великокняжеский трон — против главного соперника князя Дмитрия Юрьевича Шемяки, человека в военном смысле отнюдь не бесталанного, что о самом князе Василии, прозванном после недавнего ослепления Темным, сказать было нельзя.

Совсем-совсем плохо стало на русских землях, говорил плотникам татарин, все воюют, воюют, брат на брата идет, а Василий-князь — специально, чтоб дела свои поправить — монету портит, от того еще большее разоренье идет. А вот в городе Сарай-ал-Джедид хороших плотников не хватает, и, если уважаемые руми пожелают, он, Ахмедчак, готов выступить посредником.

— И наварить на вас немаленькую деньгу! — выслушав Прохора, рассмеялся Лешка. — Причем еще неизвестно, что в этом Сарае делается? Хороших плотников там нет? Ой ли? Куда же тогда весь русский полон девался?