— Я вам больше еще скажу, — вернувшись, возбужденно доложил Вовка. — Там, в салоне, и ключи торчат!

— Чего?!

— Ну, зажигание…

Лешка только хмыкнул — и в самом деле, совсем памяти у бабки не стало. Как еще у таких права-то не заберут?

Меж тем погода резко ухудшилась. Подул холодный ветер, затягивая тучами звезды, закапало, сначала — чуть-чуть, а вскоре — все чаще.

— Эко, дождина, — угрюмо вздохнул Вовка. — А нам еще машину ловить… Хотя…

Он посмотрел на «Таврию».

И Лешка — тоже.

Сам не знал, что на него вдруг нахлынуло — то ли обычная подростковая дурь, то ли выпитое перед концертом пиво еще не все выветрилось, а, скорее всего, просто стало жалко Олеську — холодно ей, небось, в своей юбчоночке да маечке с «Арией». Ишь, как дрожит, бедолага.

Лешка решился:

— Слышь, Вовка, а электричка из Мценска обратно когда приходит? Ну, самая первая?

— К утру. Часов в восемь.

— В восемь часов, говоришь…

Выходило, что может получиться. А что? Федотиха раньше восьми не появится, а отсюда до Касимовки километров семнадцать. Пешком не пойдешь, попутку сейчас ловить — заколебешься, да и кто еще поймается-то? Вдруг да польстятся на девчонку — с Вовки-то какой защитник? Нет уж… Коли уж есть возможность… Тем более — и ключи оставлены.

Осмотревшись по сторонам, Алексей махнул рукой:

— Короче — едем!

— Как это — едем? — ахнула Олеся. — А бабуся?

— А бабуся к утру только будет, ты ж слышала! До утра успею туда-сюда обернуться — тут ехать-то…

— А вдруг ГАИ?

— Здесь — окраина, а в наши места ГАИ не суется — кого там ловить-то? Дороги путней и то не имеется. Идем, едем, поехали…

И с таким убеждением говорил сейчас Лешка, так весело смотрел, шутил, смеялся — что сдалась-таки Олеська, да и не особо-то сопротивлялась — в Касимовку-то, в конце концов, все равно ехать надобно, а тут — такой случай.

Все трое, озираясь, забрались в кабину — Вовка на заднее сиденье, Олеська — спереди. Лешка уселся за руль. И в самом деле — ключи торчали!

Сняв авто с ручника, юноша завел двигатель и, неспешно отъехав от автостанции, включил фары, выруливая на грунтовку. Вырулив, переключился на третью передачку, четвертая здесь, похоже, не канала — кочки, ямы какие-то, лужи.

— Ну вот! — повернув голову, Алексей подмигнул девушке. — Едем!

Та только плечом повела.

Урча, работали дворники. Лешка врубил дальний свет — никаких машин, ни попутных, ни встречных, на дороге не было. Пройдя полем, грунтовка почти сразу же нырнула в лес, и со всех сторон потянулись деревья — сумрачные ели, высокие сосны, осины.

— Страшно вокруг, — смотря в окно, тихо произнесла Олеся. — Как в сказке.

— Да чего уж страшного! — расхохотался на заднем сиденье Вовка. — Здорово, вот что! Молодец, Леха, — а то бы стояли сейчас на дожде, мокли.

Бух! Машина ухнула в какую-то яму… Лешка газанул… Слава богу, выбрались.

Вовка скривился, потер ушибленную голову, попросил:

— Э-э, ты в следующий раз поосторожнее, ладно?

— Лучше плохо ехать, чем хорошо идти! — пошутил Алексей.

И все же, скорость снизил, все ж таки легковая машина — не трактор.

Они проехали еще минут двадцать пять, когда впереди, за деревьями показались огни.

— Ну, слава богу, приехали вроде, — Олеся облегченно перевела дух. — Касимовка. Леша, ты в саму деревню не езжай, ладно? Остановись где-нибудь рядом.

— А дождь?

— Да уж теперь мы и по дождю дойдем, как-никак — дома. Верно, Вовка?

— Угу.

Лешка остановился на повороте и заглушил мотор, пошутил:

— Такси прибыло.

— Удачи тебе! — выбравшись на улицу, пожелала Олеська.

А дождь шел и здесь, только чуть меньше, и в свете габаритных огней было видно, как по щекам девушки ползут длинные мокрые полосы — будто слезы.

— Спасибо тебе, Лешенька! — обойдя машину, Олеська подошла к распахнутой двери, наклонилась и крепко поцеловала юношу в губы.

— Здорово! — ахнул тот. — Всегда бы так и ездил. Вовка, с тобой целоваться не будем?

— Да ну вас всех.

— Ла-а-адно!

Девушка улыбнулась:

— Вот что, Леша. Ты мне свой номер скажи, ну, трубки. И мой запиши.

Молодые люди обменялись телефонами.

— Ну, наконец-то сообразили! — язвительно прокомментировал Вовка. — Ну что, идем или так тут и будем стоять? Лешке-то еще ехать вообще-то!

— Да, да, идем.

Простившись, Олеська и Вовка быстро пошли в деревню. Лешка посигналил им дальним светом фар, завелся и, развернув машину, медленно поехал обратно. С обеих сторон дороги снова потянулся лес. А впереди, за поворотом, показался свет! Интересно, кто бы это мог быть?

Одна! Одна фара! Мотоцикл! Участковый! Вот, черт, и принесло же. Не сидится же людям дома в этакую непогодь.

Алексей специально не прибавлял скорость — как ехал, так и ехал. А мотоцикл вдруг застыл посреди дороги, замигал фарой — явно требовал остановиться.

Притворившись, что ничего такого не замечает, Лешка взял правее… еще правее… еще… Пока не угодил в кювет! А когда сообразил, где оказался — так уже поздно было!

Бумм! Плюх!

Хорошо, похоже, ничего не разбилось, не повредилось.

У двери нарисовался участковый в непромокаемом плаще, накинутом поверх милицейской формы с погонами старшего лейтенанта:

— Здравия желаю, Аграфена Федотовна! А я как раз к вам и еду… Ого!

Милиционер, наконец, разглядел Лешку. А куда ж тому деваться — и хотел бы выскочить, убежать, да правую дверь заклинило, вот ведь непруха какая!

— А вы кто такой, молодой человек? — участковый осветил Лешкино лицо фонариком. — О! Кажись, узнал! Вы что же это, то казенные трактора в болоте топите, то на чужих машинах посреди ночи разъезжаете? Ай-ай-ай, нехорошо!

— Да уж чего хорошего, — ничуть не смущаясь, согласился Лешка. — Бабуся попросила за ней к утру в город приехать, к электричке. Вот — еду. Вернее, ехал, а как теперь отсюда выберусь — даже и не знаю! И что теперь скажу Аграфене Федотовне?

— Так вы ей что, родственник?

— Племяш двоюродный.

Лешка чувствовал в себе некий кураж, которого никогда раньше не ощущал. И слова с языка сыпались, и целые фразы — как будто не он сейчас был виноват, а этот, неизвестно откуда взявшийся участковый.

— Ну, господин старший лейтенант? — выбираясь наружу, с напором спросил Лешка. — Кто ж мне теперь машину вытащит, вы, что ли?

— Ну… попробовать можно, — участковый явно смутился. — Да тут неглубоко, выедет… Ты погазуй, а я подтолкну!

Алексей так и поступил, как советовали — забрался обратно в кабину, погазовал. А старший лейтенант тем временем добросовестно подталкивал сзади.

— А ну, навались! А ну еще! И-и-и-и… раз! И-и-и… Два! — высунувшись из двери, весело командовал Лешка.

И, видать, неплохо командовал, потому как на четвертый толчок и сам почувствовал, как машина нехотя, еле-еле, а все ж таки выбирается на дорогу.

Выбравшись, вышел, пожал участковому руку.

— Ну спасибо, товарищ старший лейтенант!

— Не за что… Секундочку! На доверенность вашу взглянуть можно?

Остаток ночи Лешка провел в опорном пункте милиции. Провел с удобствами — попил с участковым чаю, после чего улегся на старый продавленный диван — спать, утра дожидаясь. Недаром ведь говорится — утро вечера мудренее. Спалось, на удивление, хорошо, лишь только откуда-то сильно несло гнилью — соломой что ли? И откуда здесь, интересно, солома? А еще сырость какая-то… И камни…

А уже под утро со скрипом распахнулась дверь, и чей-то громкий голос издевательски проорал прямо в лицо:

— Подъем, господин старший тавуллярий! Извольте следовать на допрос.

И перед самыми глазами вспыхнул…

Глава 2

Осень 1448 г. Константинополь

О злая судьба!

Увы, о жена, беда за бедой!

Куда ж ты пойдешь? У кого ты

Приюта попросишь?

Еврипид «Медея»

…факел.

Факел!

Алексей поднялся на ноги — тяжело звякнули сковывающие руки цепи. Цепи! Вооруженные короткими мечами стражники! Тюрьма!

А на улице — теплая золотая осень. Южная осень Константинова града, столицы некогда великой, а ныне давно уже пришедшей в упадок, империи. Осень 1448 года от Рождества Христова.

А он — Лешка — не Смирнов Алексей, а некто по имени Алексий Пафлагон — старший тавуллярий сыскного разряда ведомства (секрета) эпарха. Не самый мелкий чиновник, добившийся, надо сказать, немалых успехов на поприще борьбы со всякой шушерой — налетчиками, ворами, шпионами. Сколько он здесь уже? Почти десять лет… Почти десять…

А утопленный в болоте трактор, совхоз, пьяницы, Касимовка — все это на самом деле было! В той, прошлой жизни, которой — судя по привидевшемуся только что сну — продолжал жить оставшийся там, в родной стороне, Лешка. Другой — и тот же самый. Ведь так случилось, что им — по сути, одному и тому же человеку — не было места вдвоем. Кто-то один должен был остаться… или умереть, по крайней мере, именно так говорила бабка Федотиха, прежде чем возвратить Алексея Пафлагона обратно.

Алексей Пафлагон… Константинополь для него давно уже стал родным — друзья, любимая супруга, сын Сенька… нет, Сенька — это по-русски, по-здешнему же — Арсений, что значит — бодрый, крепкий, мужественный! Именно таким — тьфу-тьфу-тьфу — Сенька и был. В следующем году исполнится четыре года. Большой…

Шагая по узким коридорам тюрьмы, Алексей улыбнулся, вспомнив о сыне. И тут же улыбка, на миг озарившая лицо его, погасла — возникла мысль: а почему он здесь? Чьей злобной волею? Хрисанфий Злотос — непосредственный начальник, не скрывавший своей ненависти к подчиненному — вот первый, кто приходил на ум. Один раз Злотос уже Алексея подставил — четыре года назад, вынудив примкнуть к крестоносцам короля Владислава Ягеллона. Но из этой передряги Алексей Пафлагон вышел с честью, за что и получил награду от самого базилевса! Деньги, золотой венец, повышение по службе. Женился-таки на давно любимой девушке, Ксанфии Калле! Родился сын, жизнь, казалось, налаживалась — приличное жалованье, друзья, тихие семейные радости… И вот, на тебе! Тюрьма! Нет, это Злотос интригует, определенно Злотос, больше просто некому.

— Стой!

Остановившись перед низкой дверью, обитой тускло блестевшими в дрожащем пламени факелов железными полосами, идущий впереди страж осторожно постучался. Двое других тюремщиков тем временем проворно обыскали узника — как будто он мог что-то спрятать! Впрочем, Лешка воспринял сие довольно равнодушно — порядок есть порядок.

— Входи! — обернувшись, махнул рукой страж.

Наклонив голову, Алексей вошел в узкую, освещенную двумя светильниками, келью с длинным, обитым зеленым протертым бархатом, столом. В кресле, за столом, сидел лысоватый мужчина лет пятидесяти, показавшийся Лешке немного знакомым, с унылым морщинистым лицом, редкой бородкою и острым пронзительным взглядом. С покатых плеч мужчины ниспадала тяжелая — темно-синего, с золотым шитьем, бархата — мантия, на крючковатых пальцах сверкали перстни с разноцветными драгоценными камнями. Рядом, за креслом, почтительно стоял курчавобородый коротышка — Диомид Ладос — начальник тюрьмы Пиги. Диомида Алексей знал, правда — шапочно, как-то доводилось встречаться по служебной надобности. Теперь вот, снова встретились… Лучше бы в другом месте и при других обстоятельствах. Обстоятельства, кстати, нужно было выяснить — как раз удобный случай! Хотя нет, не удобный — этот вальяжный мужик в кресле тут явно лишний. Интересно, кто это?

— Старший тавуллярий секрета эпарха Алексий Пафлагон? — то ли спросил, то ли уточнил начальник тюрьмы, скорее всего — для сидящего гостя.

Лешка вопросу-уточнению не удивился — таковы уж были здешние правила. По правилам и отвечал, вполне, между прочим, вежливо:

— Да, я Алексей Пафлагон, старший тавуллярий секрета эпарха.

Сказал и поклонился, звякнув цепями.

— Господин квестор желает сказать тебе пару слов, Алексей Пафлагон.

Квестор?! Главный юрист империи! Ну надо же! Так вот почему он казался знакомым — Алексей как-то видел его мельком на каком-то важном собрании в родном ведомстве.

Квестор! Но почему он здесь?! Что такое случилось?

Нехорошее предчувствие охватило узника, засосало под ложечкой, а в груди, под сердцем, разлился холод. Столь важные чиновники не станут таскаться по тюрьмам ради обычного дела!

Квестор обернулся к тюремщику:

— Оставь нас, Диомид.

Голос у него оказался красивый, звучный, наверное, квестор был хорошим оратором или специально брал уроки.

Начальник тюрьмы поклонился и бесшумно покинул келью, тщательно затворив за собой дверь.

Примерно с минуту важный гость пристально буравил Лешку тяжелым холодным взглядом, после чего, поморгав, пододвинул к себе лежащую на столе бумагу, исписанную заковыристым почерком. На красном шнурке висели остатки золотой печати — дело императорской важности.

— Алексей Пафлагон, старший тавуллярий секрета эпарха, обвиняется в подготовке заговора против наследника императора и государства христиан! — тихо прочел квестор и, быстро подняв глаза, спросил: — Надеюсь, тебе не нужно говорить о наказании?

— Не нужно…

Старший тавуллярий похолодел. Так вот, оказывается, в чем дело! Заговор! Его обвиняют в подготовке заговора против императорской власти! Наказание за это по всем законам — «Шестикнижью», прохирону, древней Эклоге — одно: немедленная смерть!

— Но…

— Ты хочешь спросить — на основании чего тебе предъявлено обвинение? — понятливо кивнул вельможа. — Поверь — такие основания есть.

— А…

— А суд уже был! Авторитетный, скорый и, поверь, справедливый. Тебя даже не стали допрашивать и подвергать пыткам — настолько вина твоя неоспорима. Приговор вынесен единогласно, и ты знаешь — какой.

— Смерть.

— Да, смерть. Кроме того, все твое имущество будет конфисковано, а семья — ослеплена и выслана.

Ослеплена! Да, эти сволочи вполне способны выколоть глаза Ксанфии и Арсению!

— Как видишь, высокий суд, несмотря на столь тяжкое обвинение, отнесся к тебе в высшей степени снисходительно.

— Да уж, спасибо за заботу! — издевательски хмыкнул Лешка.

Квестор то ли не заметил издевки, то ли не счел нужным ее замечать. Лишь пояснил, ухмыльнувшись:

— Ты будешь казнен на рассвете через отрубление головы. Это хорошая, легкая казнь.

— И быстрая.

— Да — и быстрая. Приговор исполнит Самсон. Здесь же, на тюремном дворе — ведь дело-то тайное.

— Самсон хороший палач. Я даже рад.

Квестор скривил тонкие губы в улыбке:

— Вот видишь, мы все идем тебе навстречу!

— И даже не спрашиваете сообщников!

— А мы их всех знаем.

— Даже так?! — узник удивленно качнул головой. — А позвольте спросить — кто же мои доброхоты?

— Ты спрашиваешь лишнее!

Ну конечно — скажет он, как же! Нет, здесь не Злотос — пакость-то высшего сорта, тут явно кем-то из вельмож пахнет! И кому же он, Лешка, успел насолить? Интересно… Главное, и обвинение-то какое-то расплывчатое — заговор против императорской власти. А конкретнее?

— Могу я спросить еще, уважаемый господин квестор?

— Спроси, так и быть. Да на том и закончим! — Вельможе явно понравилось показное Лешкино почтение. Впрочем, ничего иного квестор и не ожидал — надо сказать, местное чиновничество очень уж любило лизать задницу любому начальству, в этом смысле мало чем отличаясь от чиновничества российского. Любили, любили… Встретить начальничка хлебом-солью, угодливой улыбкой, поклонами, разносолами, а будет возможность — и банькой с девочками (или с мальчиками, это уж смотря по запросам). И ловить, ловить вельможные взгляды, ловить внимательно, ища в них любой намек на одобрение, и, замирая сердцем, испытывать в груди томление, сродни любовному — а вдруг да понравится начальству прием? Нет, не может не понравиться — ведь вон как все! Стоят, улыбаются, преданно высокого визитера глазами жрут — ах, поругай, поругай нас, сирых, так! Так! Уж если и заругается сановный гость, голосок свой чиновный повысит — так ведь есть за что ругать, уж как не быть-то? А ежели утихомирится, главой кивнет милостиво — вот тут-то и праздник на душе настанет, уж такой праздник, такой — одним взглядом начальства взлелеянный — что и, казалось бы, нету счастливее дня!

Вот так все себя вели — в Византии — тогда, в России — сейчас, да и вообще — в любой чиновной системе, в которой суть одна, простая, самому глупому идиоту в пониманьи доступная: я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак. Оба мы начальники — уважаемые люди!

И даже на смертном одре стремились начальнику угодить! Вот как сейчас Лешка.

Поклонился, сделал несколько шагов вперед… так, чуть заметных. Спросил тихонечко, с неким таким нарочитым ужасом:

— Что же, выходит, я на самого базилевса зло умыслил?!

— На будущего базилевса, наследника — морейского деспота Константина! — с благостной усмешкою пояснил визитер.

Ах, вот оно что! Лешка закусил губу — да-да, вот это расследование он и вел… Так вот оно как вышло! Нет, тут не Злотос… Вернее — не только он.

Константин Палеолог Драгаш, морейский деспот, провозглашенный официальным наследником недавно преставившегося императора Иоанна. И еще пока не вступивший в должность. Ладно…

— Ну, за сим закончим.

Квестор поднял голову — видать, хотел позвать тюремщика.

Нет! Не должен он сейчас кричать, не должен! По-тихому надо, по-тихому — Алексей для себя уже все во время беседы решил, теперь действовать — он же все-таки не ромей, и не российский чиновник — лизать начальству зад не приучен. А квестор-то наверняка по-другому думает! Ну-ну…

Лешка с шумом пал на колени:

— Благослови на смерть, господине!

И тут же прыгнул к столу… Оп! Двинул сановника башкой в подбородок — на тебе! Придержал руками… Хотел еще добавить по башке цепью… Нет, вроде не нужно! Убил, что ли? Не должен бы.

Алексей приложил ухо к вельможной груди. Сердце бьется! Жив. Так! Снять с него мантию! Хорошая мантия, с капюшоном. Теперь быстренько спеленать… хоть вот этой скатертью, ага — и кляп из нее же. Хорошо — материя старая, да цепи на руках длинные — действовать не очень мешают.

Стараясь не шуметь, Лешка затащил спеленутого квестора под стол, потушил ближний светильник, и, накинув на плечи мантию, надел на голову капюшон. Вроде бы ничего, не должны заметить. Теперь только — быстро, быстро, другого такого случая не будет. Поутру казнят — и все тебе.

Придерживая — чтоб не звенели — спрятанные под мантией цепи, узник распахнул дверь и, выйдя в полутемный коридор, властно позвал:

— Диомид!

— Я здесь, господин квестор!

— Проводи меня, Диомиде.

— Слушаюсь, мой господин. — Начальник тюрьмы отобрал у подвернувшегося стражника факел и, подняв его повыше над головой, уверенно зашагал впереди. Время от времени оборачивался, предупреждал:

— Осторожно, здесь лестница — не споткнитесь! И здесь — ступеньки. А вот он — порог. Вам помочь, господине?

— Иди-иди, сам справлюсь.

Диомида нужно было позвать, чтоб сопровождал, ведь кроме него вряд ли кто осмелится войти сейчас в келью. Значит — есть возможность выиграть время, а это важно, очень важно сейчас.

Скрипнув, отворилась дверь — пахнуло ночной свежестью, и с неба брызнули звезды. Квестор, наверное, в коляске приехал. Или верхом? Нет, вряд ли верхом. Но не пешком — точно. И слуги — охрана — наверняка имеются, не может так быть, чтоб без охраны. Ага, вот они!