— Вот! — старшой пристукнул кулаком по столу. — И я о том же трезвоню, так ведь не слушают — сдался им этот Сарай!

— Да ладно тебе, Прохор, — махнул рукой один из артельных. — До Большебазарного шляха доплывем — а там посмотрим. Чай, как-никак, развилка: на север — Верховские княжества да Рязанские земли, на юг — Сарай-город. Разберемся!

Простившись с артельщиками, старший тавуллярий направился обратно в Азак, в дом своего доброхота. Стражники у ворот крепости, видать, уже были предупреждены о госте — распахнули ворота чуть ли не с поклонами и деньгу за проход не взяли!

В ожидании Лешки Халимсер Гали коротал время за шахматами, играя со слугой Хасаном. Алексей играть отказался, ссылаясь на усталость, да что и говорить — время было позднее, и вскоре все отправились спать.

Гостю были выделены уютные покои с низким — на турецкий манер — ложем и забранными темно-синим бархатом стенами. На низеньком столике в изящном золотом светильнике в виде лотоса горело зеленоватое пламя. Сложив одежду на сундуке, молодой человек немного поворочался и тут же уснул, и спал так крепко, что даже не проснулся проводить хозяина дома — да тот и сам не велел гостя будить. Так что, когда старший тавуллярий открыл глаза — в бледно-голубом небе уже вовсю сияло солнце.

А со двора доносилась песня. Чудесная русская песня! Лешка приподнялся, прислушался:

Укатилося красно солнышко
За горы оно за высокия,
За лесушка да за дремучии,
За облачко да за ходячии…

Приятный какой голосок. И поет ничего себе. Не «Ария», конечно, но что-то близко… Еще бы басов добавить — и совсем ведь было бы ничего!

Оставляет меня горюшку
На веки-то вековечные…

Одевшись, гость выглянул в дверь, щуря глаза от яркого солнца. Во внутреннем дворике, на широкой скамейке под яблоней сидела Нашчи-Гюль в шальварах и длинном зеленом платье с узорчатым оплечьем. Сидела и пела, задумчиво устремив взгляд куда-то мимо Лешки.

Рядом послышались шаги. Повернув голову, гость увидел Хасана, слугу. Тот поклонился и вкрадчиво осведомился — не нужно ли чего?

— Нет, пожалуй, пока не нужно, — покачал головой Алексей. — Хотя… Если чего-нибудь попить. Только не щербету — больно уж сладок.

— Есть мед, прошлого привозу, липовый, — с готовностью улыбнулся слуга. — Если только, правда, не забродил.

— А забродил — так еще и лучше! Неси, неси! — старший тавуллярий обрадованно потер руки.

— Ох, тварь! — посмотрев на невольницу, выругался Хасан. — Опять она во дворе — выставилась на всеобщее обозрение! Хоть и рабыня — а должна же хоть какой-то стыд знать! Не сидится же ей на женской половине…

— А, Хасан. — Заметив слугу, девушка закончила петь. — Поди опять ругаешься! Ну не могу я на женской половине — душно мне там, непривольно! Да и жены с наложницами у нашего господина сам знаешь, какие.

— Мхх, — скривился слуга и шепотом посетовал: — И не наказать ее теперь — подарок!

— Да пусть поет. — Алексей широко улыбнулся. — Мне так вот, к примеру, нравится.

— Ну тогда… — Хасан махнул рукой и исчез в доме — видать, побежал за медком.

— Здрава будь, — повернувшись к девушке, по-русски произнес Лешка. — Ты, я вижу, с Руси?

— Оттуда. — Невольница махнула рукой. — Из Суздаля. Совсем еще девчонкой была, как в полон попала. По велению Василия-князя, чтоб ему пусто было, продана в числе других — все для выкупа его из татарского плена.

— Как так — для выкупа?

— А слишком много Василь-князь татарам обещал, когда на свободу просился. Ладно, что языком-то молоть без толку? А ты русскую речь важно знаешь, — Нашчи-Гюль неожиданно улыбнулась. — Только говоришь смешно, не по-нашему. Ромей?

— Да, из Константинополя.

— Из самого Константинополя? — Девушка удивилась. — Что, там еще не турки?

— Да нет пока.

— А чего здесь? Купец?

— Книгу пишу. О чужих землях, о далеких городах, о разных народах и их обычаях. Ну, как Марко Поло, слыхала про такого путешественника?

— Нет. — Девушка вдруг загрустила. — Пойду я. Нельзя мне здесь долго сидеть, хоть и не накажут теперь меня, а все ж, чего зря дразнить?

И по всему виду ее, по этим словам, по песне даже, Алексей догадался, что Нашчи-Гюль знает о том, что предназначена в подарок великому хану. Живой человек — и в подарок. Игрушка!

— Тебя хоть как зовут-то?

— Вы ж знаете — Нашчи-Гюль.

— А по-настоящему?

— Настя.

— Слышь, Настя, может, медку попьем, потусуемся? Вообще — развлечемся!

Девчонка вздохнула:

— Я бы с удовольствием. Да только кто ж такое позволит? У магометан правила строгие.

— Так ты же не…

— Нет. Веру православную не меняла! — Настя отвела взгляд и шмыгнула носом. — Ну вон, идет Хасан с медом. Пойду и я, пора.

— Рад был знакомству! — Лешка прямо-таки поедал девчонку глазами.

Та обернулась:

— Я тоже.

На протяжении последующих дней Алексей так больше и не видел Настю. То ли ее не пускали, то ли сама не хотела встречаться — не бередить зря душу. Да и что он, Лешка, мог бы сделать для этой несчастной девчонки? Выкупить на свободу? Ну, допустим, денег, может быть, и хватило бы, да только кто же ее отпустит? Подарок! Что-то еще с нею будет при дворе Сейид-Ахмета. Была бы девственна, еще можно было надеяться на статус младшей жены или наложницы, а так… Натешатся да отдадут какому-нибудь нукеру. Ничего не поделаешь — судьба. И все же жалко девку.

О подходе баркасов рыботорговца Карима Шигали старший тавуллярий узнал загодя — от слуг. Те вдруг принялись бегать, суетиться, что-то готовить — видать, ждали скорого возвращенья хозяина. Лешкины предположения подтвердил и Хасан: да, мол, стража на башнях давно уже заметила в море караван судов. Баркасы!

Баркасы…

Выйдя на улицу, Алексей быстро зашагал к причалу. Нет, отнюдь не встречать гостеприимного господина Халимсера Гали, отнюдь.

Пропустив вперед многочисленных встречающих, старший тавуллярий скромненько притулился на берегу, за кустами, мимо которых тянулась от причала срезавшая дорогу тропинка. Улегся даже, подперев голову кулаком. И смотрел, прищурив от солнца глаза. Внимательно, как только мог.

Баркасы, не торопясь, поворачивались боком. Вот коснулись причала. Спрыгнули рыбаки, сбросили сходни. Ага, вот и Халимсер Гали, собственною персоною, довольный такой, даже, можно сказать, радостный. Видать, удались все дела. Вот еще какие-то люди… а вот… Вот это вот что за человек? Одинокий, его явно никто не встречает. Ага, свернул на тропинку…

Черные волосы, недоброе вытянутое лицо…

Креонт!!!

Ну вот и…

Глава 15

Лето 1449 г. Большая Орда

Ушел… Небось обратно не придет:

Туда тебе, злодею, и дорога!

Еврипид «Геракл»

…встретились!

Интересно, как поведет себя Креонт дальше? Что будет делать?

Алексей усмехнулся: что-что? А то самое, ради чего и прибыл — встретиться с Сейид-Ахметом, самым могущественным татарским ханом, а для того нужно сначала добраться до Сейид-Ахметовой орды. А как добраться? Да по реке же, с караваном персидского купца Карваджа! Так же, как поплывут завтра и сам Алексей, и плотники. Другого пути нет.

Опасно! Черт побери, опасно! Может узнать — у лазутчиков глаз наметан. Значит, нужно сделать так, чтоб не узнал — изменить внешность. И еще — по возможности — походку, мимику, жесты — все, как учила Мелезия, а эта девчонка обладала несомненным артистическим даром. Мелезия…

Вернувшись в дом Халимсера Гали, старший тавуллярий с большим удовольствием присоединился к устроенному в честь возвращения хозяина пиру. Судя по веселому настроению работорговца — поездка выдалась на редкость удачной.

— Уж теперь лично провожу вас, уважаемый Алексий, — смеялся Халимсер Гали. — Попрощаюсь и с Нашчи-Гюль — усладой очей моих!

Лешка улыбнулся:

— Надеюсь, подарок понравится хану.

— А как он — она! — может не понравиться? Ну да, не девственна, так ведь не в качестве жены и предложена! Зато красива, умна, поет и пляшет!

— И знает много стихов, — с улыбкой напомнил гость.

— Вот именно, дражайший друг мой! Вот именно! Ну и вас попрошу, если, конечно, не затруднит, намекнуть великому хану о беспочвенности всех его подозрений в отношении старого больного Халимсера. Намекнете?

— О чем разговор?! Если, конечно, он захочет со мной побеседовать.

— Обязательно захочет! — тут же заверил работорговец. — Мои воины расскажут о великом ученом и путешественнике его воинам, к тому же я напишу письмо к старшей жене хана, Гульнуз-ханум. Отдам Нашчи-Гюль, вас, друг мой, вряд ли подпустят к ханским женам!

Халимсер Гали громко расхохотался, а затем — надо сказать, довольно запоздало — поинтересовался, всем ли доволен гость, не нужно ли чего? Может быть, девочку на ночь или мальчика?

— Ничего такого не надо, — поблагодарив, отказался Лешка. — Выспаться бы. Да, не сыщется ли у вас цирюльника?

— Цирюльника? — Работорговец махнул рукой. — Ну что за вопрос? Уж конечно, сыщется. Мой слуга Хасан большой знаток в этих делах — всегда меня бреет.

Хасан явился тотчас же, едва гость ушел в отведенные для ночлега покои. Отвесив низкий поклон, улыбнулся и щелкнул ножницами:

— Будем стричься так, как принято у руми?

— Нет. — Алексей покачал головой. — Так, как принято у вас. Видишь ли, Хасан, мне очень хочется поближе узнать все ваши обычаи, и даже выглядеть так, как вы. Смею думать, сие весьма заинтересует моих будущих читателей.

— О господин! — обрадованно отозвался слуга. — Поистине ваши уста изрекают сейчас истину. Позволите начать?

— Давай!

— Тогда садитесь же сюда, на ковер! Вначале нужно побрить голову…

— Ой! — Старший тавуллярий испуганно схватился за волосы, но тут же вспомнил Креонта и махнул рукой. — Брей!

— Потом — красиво подстрижем бороду и, если потребуется — выкрасим.

— Потребуется, — кивнул гость. — И лучше — в черный цвет.

— У меня как раз имеется прекрасная персидская басма! Недавно привез Карвадж.

Хасан делал свое дело умело и быстро.

Принес горячей воды, каких-то пахучих снадобий, пенящейся желтоватой грязи… Приготовил бритву…

Ах! А вроде бы — и ничего, ничуть даже и не чувствительно!

— Как, господин мой?

— Замечательно! Все, как надо. Так же и продолжай, Хасан, и, прошу, не жалей волос! В конце концов — отрастут новые.

— Это вы верно изволили заметить, мой господин!

Клацали ножницы, летели на ковер клочья, наконец, дошло дело и до бритвы.

— Хочу сказать — вы замечательно красивый мужчина! — ловко орудуя бритвой, вскользь заметил Хасан. — И череп у вас замечательный — круглый, одно удовольствие брить. Ах, какая прекрасная чаша могла бы из него выйти!

— Что?!

— Ой, — смутился цирюльник. — Прошу извинить, мой господин, — заболтался. Ну вот и все!

Хасан осторожно промокнул влажным полотенцем Лешкино лицо и восхищенно прищелкнул языком:

— Хан! Как есть — хан! Теперь вам остается только уверовать в Аллаха Всеблагого и Всемогущего, ну и… еще кое-что сделать.

— Чтобы обрести веру в сердце своем, надо много чего изучить! — поднимаясь на ноги, несколько туманно заметил гость. — А что, Хасан, найдется ли в этом доме зеркало?

Брадобрей ухмыльнулся:

— Сыщем!

Медная, начищенная до блеска пластина нашлась здесь же, в гостевых покоях. Взяв ее в руки, Хасан встал напротив клиента и с некоторой надеждой поинтересовался:

— Ну как?

Гость не сдержал довольной улыбки. Нет, дело тут было не в красоте — с медного зеркала на Лешку смотрел совсем другой человек, ничуть не похожий на старшего тавуллярия Алексея Пафлагона. Скорее, смахивал на музыканта из какой-нибудь экстремальной роковой команды — еще бы крутую татуировку на лысину! Бритая наголо голова, вислые, сливающиеся с небольшой квадратной бородкой, усики. Татарин! Как есть татарин!

— Ну что ж, дело свое ты знаешь, Хасан! — Одобрительно кивнув, Лешка покопался в поясной сумке и протянул брадобрею пару серебряных аспр.

Хасан изогнулся в поклоне.

— Теперь бы еще одежду, — потянувшись, задумчиво произнес Алексей. — Ну как у вас все носят. Я бы заплатил, вот…

Увидав аспры, Хасан азартно потер ладони и, приложив руку к сердцу, заверил:

— Найдем!

Судя по всему, ничего невозможного для Хасана в доме Халимсера Гали не было. Так вот и сейчас — не прошло и пяти минут, как он появился вновь с охапкой одежды в руках.

— Желаете, чтоб я помог вам одеться?

— Обойдусь! Подожди снаружи.

Лешка быстро натянул на себя просторные нанковые шаровары, зеленые сапоги с изящным серебристым узором, белую рубаху из хлопка, а поверх нее — узкий длинный кафтан плотного, но тонкого сукна, лазоревый, с золочеными пуговицами. Пояс старший тавуллярий оставил свой, наборный — больно уж тот был удобен, для того, чтобы цеплять кинжал или саблю, ну опять же и деньги зашиты.

Намотав на голову тюрбан из сиреневой ткани, Лешка немного полюбовался собою в зеркале и кликнул Хасана.

Отъезжая наутро, молодой человек вынужден был выслушивать одобрительные реплики Халимсера Гали относительно своего нового облика. Что же касается дл закутанной почти до самых глаз Нашчи-Гюль — Насти, то та никакого удивления подобной метаморфозой не выказала. Наверное, ей сейчас было все равно.

Зато плотники! Вот уж кто ни за что не узнал бы Лешку, если б он сам, улучив момент, не признался Прохору.

— Господи! — немедленно закрестился артельщик. — Что ж это ты с собой сделал-то, господине? Обасурманился!

— Ничего, — Алексей рассмеялся. — Какая разница — как там я выгляжу? Главное, чтоб в душе вера прежняя, наша, осталась! Кстати, своим плотникам обо мне говорить не обязательно. А будут спрашивать, скажи — мол, отстал, здесь остался.

— Как скажешь, — пожал плечами Прохор. — Моим-то до тебя нет дела.

— А скажи честно, не сказался б тебе — не узнал бы?

— Не узнал, — согласно кивнул артельщик и, исподлобья взглянув на собеседника, покачал головой. — Однако чудно!

Старший тавуллярий и сам не знал, почему открылся Прохору? Может быть, оттого, что не был еще до конца уверен в действенности своей маскировки, а, скорее всего, потому, что хотелось хоть кому-то верить и, если что, надеяться на помощь, а Прохор производил впечатление человека надежного, тем более — он был русским.

Вместительные плоскодонные барки персидского купца Карваджа были полны всякого рода товара, даже после того, что многое купили в Тане и Азаке. Тюки с тканями, большие кувшины с вином и оливковым маслом, еще какая-то хрень и, конечно, рабы. Не много, но и не мало, быть может, невольников Карвадж рассчитывал прикупить в Сейид-Ахметовой орде.

Барки казались неповоротливыми и грубыми, сработанные, такое впечатление, на пьяную голову. Иногда даже возникали законные опасения — как бы они не развалились где-нибудь на середине реки, настольно ненадежной была постройка, что и понятно — в верховьях Дона сии кораблишки продавались на доски — и стоили они немало.

Затем караванщики добирались до излучины Итиля — Волги (а там всего ничего оставалось идти) — покупали точно такие же барки или нанимали барбксы, на которых спускались вниз по реке до города Хаджи-Тархана, а уж оттуда, по Хвалынскому морю, плыли домой, в Персию. Такой вот был маршрут.

Путешествие проходило спокойно. Частенько дул попутный ветер, и тогда на разлапистых съемных мачтах поднимались серые паруса, а, когда ветра не было, караванщики брались за весла или тянули барки на бечеве, если позволял берег. Так — ни шатко ни валко — проплыли три дня, а на исходе четвертого по правую руку, на берегу, показались шатры и кибитки.

— Сейид-Ахмет! — показав рукой, довольно улыбнулся Карвадж — осанистый пожилой мужчина с длинной, выкрашенной хной, бородой. — Его орда. По старому обычаю, летом не живет в городе — кочует в степи.

Барки взяли ближе к берегу — плоскому и заросшему высокой травою. Там уже показались разъезды — всадники на приземистых коньках, в волчьих малахаях и лисьих шапках, с луками и короткими пиками. Всадники махали руками и что-то кричали — видать, давно знали купца, отвечавшего им вальяжными поклонами.

Жаркое солнце уже клонилось к закату, окрашивая золотом синие воды реки. Сопровождавшие караван всадники вскоре исчезли — потянулся заросший осокой болотистый берег — а затем неожиданно, вдруг возник причал, сложенные из замшелых камней. Всадники уже поджидали там.

Какой-то молодой человек в блестящей кольчуге соскочил с коня и замахал шапкой:

— Рад видеть тебя, почтеннейший Карвадж-ага! Надеюсь, плаванье оказалось удачным?

— Слава Аллаху, Всемогущему и Всемилостивейшему! — пригладив бороду, отозвался купец. — По здорову ли великий хан, да продлит Аллах его годы?

— Великий хан, слава Аллаху, здоров, бодр и весел! — засмеялся юноша. — И желает видеть тебя в своем шатре — хочет услышать новости.

— О, новостей меня в избытке! — внимательно наблюдая, как караванщики шестами подгоняют судно к причалу, Карвадж усмехнулся. — Со мной почтеннейший руми Алексиус Мистри — великий путешественник и ученый. Ему есть, о чем рассказать великому хану!

Услыхав свое имя, старший тавуллярий с достоинством поклонился, приложив руку к сердцу.

Судя по кольчуге и коню — не какому-нибудь там неприхотливому бакеману, а красивому арабскому скакуну — встречающий караван юноша был отнюдь не простым человеком.

— Меня зовут Али, — когда передняя барка, наконец, ткнулась бортом в причал, представился молодой татарин. — Будете разбивать шатры здесь?

— Да, пожалуй, — задумчиво молвил Карвадж. — Я надеюсь купить у вас рабов, голов триста. Найдется столько?

Юноша засмеялся, показывая крепкие зубы:

— Да есть. А не хватит, так сходим в набег, долго ли? Наловим по северным лесам урусутских девок! Впрочем, их и ловить не надо, московитский бек Василий ими и так нас постоянно жалует.

Услыхав такие слова, Лешка скривился — московитский бек! Ну надо же! А в учебниках написано уважительно — «собиратель русских земель, отец Ивана Третьего». Может, потому что учебники московские людишки пишут? Что же они, сами себя поганить будут? А надо бы — Василия-то никто, похоже, не уважает, кроме вот разве что татар, да и те к нему с явной насмешкой относятся. Вон как произнес Али — «бек Василий» — с презрительной такой ухмылкою.

Барки, одна за другой, подтягивались к причалу. Уже сходили на берег люди — караванщики и редкие пассажиры — разбивали шатры, разводили костры из прихваченных с собою кизяка и дров. Некоторые, смеясь, болтали со всадниками — видать, не впервой уже здесь были.

Переговорив о чем-то с Карваджем, молодой Али ускакал, подгоняя коня камчою. Алексей, чуть отойдя от причала, наблюдал, как сходят с кораблей люди. Прохор и его артельщики плыли на предпоследней барке, а вот Креонта старший тавуллярий так до сих пор и не видел. Неужели остался в Тане?

Ан нет! Вот он!

Креонт, в простой, безо всяких украшений, одежке, сошел с последней барки, однако ни к кострам, ни к шатрам не спешил. Остановился, вот как сейчас Алексей, невдалеке от причала. Присматривался.

Интересно, за кого он себя выдает?

Подумав, Лешка быстро зашагал к разгружавшимся баркам. Креонт проводил его безразличным взглядом. Не узнал! Ну еще бы!

— Кто это? — Лешка остановил на причале одного из слуг. — Во-он тот человек, чернявый, с бледным лицом. Очень похож на одного моего знакомого.