Они плыли всю ночь и все утро, лишь днем, заметив издалека рыбаков, приткнулись ненадолго к берегу. Там, в камышах, и прятались, не выходя из лодки.

— Менты, поди, уже план «Перехват» объявили, — закурив, с усмешкой произнес Серпень. — На шоссейке посты выставили, на вокзале, на автостанции…

— Вот именно — выставили, — обернувшись, хохотнул Крыж. — И пусть они нас там ждут, хоть до морковкина заговенья! А мы — в обратную сторону. Туда — откуда бежали. Лес этот, он на три района тянется — чащи, болота — любая погоня заплутает.

— Как бы нам самим не заплутать. — Пескарь шмыгнул носом и осторожно отвел рукой камыши. — Ну что, поплыли? Кажется, впереди больше нет никого.

— Поплыли, — кивнув, главарь зыркнул глазами на Лешку. — Заводи, парень. Да не стремайся, скоро отпустим вас.

Запуганный пацаненок сидел на дне лодки, обхватив руками поцарапанные коленки и тихо плакал.

Заводя двигатель, Алексей недобро усмехнулся — ладно, сволочи!

Дальше плыли почти что без остановок — по пути никто не встречался, правда, один раз пролетел над головой вертолет, но его вовремя услыхали — спрятались под клонящимися к самой воде ивами. Места прямо на глазах становились глуше, запущенней, лишь изредка попадались стоящие по берегам давно брошенные деревни, уныло черневшие пустыми глазницами покосившихся изб.

Солнце уже клонилось к закату, когда впереди показалось плесо… Знакомое плесо — то самое, где Лешка нашел пустую байдарку. Пожалуй, удобное место…

Алексей незаметно протянул руку к двигателю… мотор забулькал, зачихал и заглох. По инерции проскочив метров двадцать, лодка ткнулась носом в песчаный берег.

— Ну, что там у тебя еще? — обернувшись к Лешке, недовольно зыркнул глазами Крыж.

Алексей виновато развел руками:

— Да вот, двигатель.

— Вижу, что двигатель!

— Опять делать надо. Думаю, с топливопроводом что-то…

— Думает он… А вообще, погодите-ка!

Бандит вытащил из кармана карту — ту самую, выдранную с мясом из атласа несчастных байдарочников, оглянулся…

Лешка деловито возился с мотором.

— Смотри сюда, Серпень, — тыкая в карту грязным кривым пальцем, негромко промолвил главарь. — Видишь, просека? Вот по ней сейчас и пойдем…

— А с этими как же? — шепотом спросил бандит.

Крыж поначалу ничего не ответил, лишь сплюнул за борт. Потом усмехнулся:

— Ты все верно понял, Серпеша! Только — по-тихому, шуметь не надо.

— Я пацана в камыши свожу? — неожиданно попросил Пескарь. — Наверное, он уже писать хочет.

Мерзкая ползучая ухмылочка искривила тонкие губы уголовника:

— А, Илька? Пойдешь со мной?

— Не на-а-адо…

— Пойдешь… Куда денешься?

— Черт с тобой, бери! — махнул рукой Крыж и, понизив голос, добавил: — Лопатку вон, в лодке, возьми — там где-нибудь и закопаешь.

— Понял тебя, Крыж…

Прихватив со дна лодки небольшую лопатку, какую любят брать с собой рыбаки, охотники и владельцы «Нив», молодой уголовник выскочил из лодки и, грубо схватив за руку, вытащил плачущего пацаненка.

Отлично!

Пора!

Увесистый гаечный ключ, пущенный умелой рукою, угодил по затылку Крыжу…

Тот дернулся… и повалился на днище.

Прыжок! Левой ногой в скулу Серпеню! Есть!

Теперь, главное, пацан…

Отшвырнуть ногой Пескаря… подхватить ребенка на руки… Теперь — в камыши, и дальше!

Все произошло, наверное, секунды за три, вряд ли больше. Оглоушенные бандиты не успели опомниться, как Алексей с Ильей были уже в камышах.

— Лови! Лови, гадов! — послышались позади злобные возгласы вперемешку с матом.

Лешка остановился — он этого ждал, и, в принципе, вовсе не собирался бегать от бандюков по лесу, тем более — с ребенком. Место было удобное — камыши росли густо.

— Вот что, Ильюшка, — ты здесь посиди, тише воды ниже травы, — тихо сказал Алексей. — Только не высовывайся, не кричи и не плачь — понял?

— Угу… — Мальчишка испуганно моргнул. — А вы куда, дяденька?

— А я этих уведу подальше… И обязательно за тобой вернусь. Жди!

Хлопнув дрожащего пацаненка по плечу, старший тавуллярий ужом прополз в камышах и, оказавшись в лесу, у ручья, пошарил под знакомым деревом. Ага… Вот она, сабелька! Теперь пора показаться бандитам — а-то они что-то уж слишком долго шарятся в камышах.

Лешка вышел из-за деревьев… И тут же упал — якобы споткнулся. Снова поднялся, нарочито медленно…

— Вон он! Вон он, гад! — обрадованно заверещал Пескарь. — Стой! Стой, гадина, стой, хуже будет!

Лесную тишину, только что нарушенную громкими злобными криками, окончательно разорвал выстрел. Потом — еще один. Просвистели над головой пули.

Ага! Вот уже дошло и до этого!

А пистолет-то у них, похоже, один — у главаря. Что ж, тем лучше. Значит его — первым…

Лешка быстро спрятался в папоротниках, за ручьем.

На тропе показались бандиты. Двое — Серпень и Пескарь. В руке у Серпеня поблескивал вороненым металлом ствол.

Та-ак… Значит, похоже, главарю — кранты. Удачно попал гаечный ключ, вах!

Пропустив бежавшего первым Пескаря, Лешка коршуном взметнулся из папоротников и взмахнул саблей…

Обернувшийся тут же Пескарь округлил глаза от удивления и ужаса, увидев, как, подпрыгивая на кочках, катится по лесной тропинке отделенная от тела голова Серпеня.

Молодой бандит даже не успел понять, что происходит, когда сверкающий клинок пронзил его сердце.

— Ну вот. — Лешка вытер об траву окровавленный клинок. — Теперь можно и отдышаться. Хм, тоже мне — бандиты! Рвань мелкотравчатая.

Пошарив в папоротниках, пистолета так и не отыскал — видать, улетел в ручей. Ну и черт с ним! Нагнулся над трупом молодого бандита… Обыскал, посмотрел рядом — ага, вот он ножичек. Так себе, дешевка, девок только пугать, да и то — малолетних. А что у обезглавленного? О, тут штуковина посерьезней — настоящая финка с наборной зековской ручкой. И лезвие такое… тяжелое — удобно метать. В общем, неплохой ножичек, пригодится колбаску порезать.

Усмехнувшись, старший тавуллярий помолился за упокой души новопреставленных рабов Божьих Серпеня и Пескаря, и сунув нож за пояс, под куртку, насвистывая, отправился за Ильей.

Мальчишка сидел на борту лодки. В обществе ухмыляющегося Крыжа.

Черт! Вот гад-то!

Матерый преступник держал у горла пацана длинную заточку. Ухмыльнулся, глядя на Лешку:

— Остынь, солнышко. И — стой, где стоишь!

Алексей спокойно остановился, старательно напустив на себя самый изумленный вид.

— Ствол брось! Ну?! Иначе ведь проткну горлышко!

Пацан дернулся, закричал:

— Больно, дяденька, больно!

— Да нету у меня ствола, — Лешка развел руками. — Вот те крест, нету! Ну, проверь сам.

— Куртку сними, парень! Медленно!

Пожав плечами, старший тавуллярий снял куртку. Нагнулся, положив куртку в песок… И, выпрямившись, словно сжатая пружина, с силой метнул во вражину нож!

Угодил прямо в левый глаз — рука набита!

Пораженный бандит с плеском упал в воду.

Мальчик громко заплакал.

— Не плачь, Илья! — Подойдя ближе, Лешка весело подмигнул пацану. — Сейчас домой поедем. Точнее сказать — пойдем.

— Там… — плача, произнес ребенок. — Там, в камышах…

Он показал рукою.

Алексей кивнул:

— Подожди…

Побежал в указанную сторону.

Камыши, камыши, камыши… Ага! Вот чьи-то ноги в кроссовках… Парень! На вид — лет семнадцати. Похоже, его убили сразу — ножом в сердце, вон, вся футболка в крови… Та-ак… Значит, где-то рядом должна быть и девчонка…

Лешка сделал круг, пока нашел то, что хотел отыскать. Убитая оказалась голой, истерзанной — если парня убили сразу, то с девчонкой долго забавились. Суки! Сволочи! Нелюди!

Похоронить! Там, у лодки, лопата… Хотя нет. Пожалуй, нужно оставить все как есть — для милиции. Пусть увидят, найдут. Заодно, если повезет, отыщут брошенную в ручей саблю.

Илья все так же сидел у лодки, свесив голову, и тихонько плакал. Подойдя, Лешка погладил мальчишку по голове и присел на корточки рядом.

— Ну что, Илюха? Не пора ль нам домой, а?

— Домой? — Парнишка дернулся и вдруг неожиданно улыбнулся. — В самом деле домой, дяденька?

— Тогда давай в лодку.

В моторке отыскалась еда — тушенка, сгущенка, хлеб, даже банка пива, которую Лешка с наслаждением выпил, едва только отчалили. Плыли весело — Алексей нарочно рассказывал всякие смешные истории — и Илья мало-помалу оттаял, пришел в себя и даже смеялся.

К сожалению, бензина хватило лишь до середины пути, а весел не было, и пришлось дальше пойти пешком, вдоль реки, по рыбацким тропам. Заночевали в стогу сена, а с утра уже впереди, за рощицей, показались на вершине холма белые касимовские трехэтажки.

— Ну вот. — Лешка довольно улыбнулся. — Уже почти дома.

— Ой, — Илья неожиданно шмыгнул носом. — А мама моя как же?

— Да ждет, наверное. Как прибежишь — обрадуется! Я вон с тобой до ручья сейчас дойду — а дальше уж сам добежишь.

— А вы куда, дядя Леша?

— А у меня еще делов полон рот.

Когда дошли до ручья, Алексей тихонько подтолкнул мальчика в спину:

— Ну давай к дому… Мамка уже, поди, заждалась.

Мальчик побежал, но, вдруг остановившись, повернулся и, бросившись к Лешке, с плачем обнял его за шею:

— Дядя Леша, дядя Леша… Если б не вы… вы…

— Ну-ну, не реви, не девка ведь. — Старший тавуллярий и сам почувствовал, как едким перцем защипало глаза. Похлопал мальчишку по спине, провел ладонью по волосам и, чтоб отвлечь от рева, спросил:

— У вас в Касимовке женщина странная не объявлялась? С ребенком.

— Женщина с ребенком? — Илья перестал рыдать и хлопнул ресницами. — Да, была такая. Мама как раз рассказывала, да я и сам женщину эту видал — красивая такая, молодая. Жаль, что сумасшедшая.

Господи…

Вот так вот, не знаешь, где найдешь, где потеряешь! Что бы еще там, на картофельном поле, спросить у ребят? Давно б уже сыскал своих… давно бы…

— Слышь, а эта женщина… она где сейчас?

— Не знаю. Давно уж ее в деревне не видели, с лета. Милиция, участковый наш, дядя Ваня, разбирался.

— Участковый, значит… Так-так… Ну, ты беги, Илюха!

Помахав мальчишке рукой, старший тавуллярий решительно зашагал по низкому берегу. Срезая путь, снова спустился к реке, попросил перевезти проплывавшего на лодке мальчишку-рыбака.

Поблагодарил:

— Спасибо!

Да, хоронясь за кусточками — вид-то самый босяцкий! — направился к площади с деревянным клубом, почтой и магазином. Чуть в стороне торчали панельные трехэтажки с развешенным на балконах бельем… Интересно, добрался уже Илья до своей мамки? Добрался, наверное…

* * *

Дождавшись, когда пройдут мимо две разговорчивые дебелые тетки с кошелками, Алексей обогнул клуб. Желто-синего милицейского «Урала» не было, да и не нужен был пока старшему тавуллярию участковый. Пока не нужен.

А вот школа-восьмилетка — очень даже нужна. И почта.

Вот она, почта… Чем там только не торговали! Отстояв небольшую очередь, Лешка купил на бандитские деньги недешевую шоколадку и десять листков бумаги для принтеров (нарочно брал десять, покупать один выглядело бы слишком уж подозрительно) и шариковую ручку. Потом, уже расплатившись, увидал стоящую на полу за прилавком старую пишущую машинку. Попросил:

— Можно опробовать?

— Да пожалуйста! — Продавщица — объемистая в талии и груди женщина с завитыми «мелким бесом» крашеными волосами — пожала плечами. — Только сами поднимайте — тяжелая! А если вдруг захотите купить, так обращайтесь к Сидорову, начальнику почты — машинка-то у них на балансе числится.

— Сперва посмотрю — работает ли?

Взгромоздив тяжелый аппарат на стоявший в углу стол, Алексей зарядил листок и старательно, одним пальцем, отбарабанил:

«Маршрутный лист»… Ну и чуть ниже забил от балды названия рек, речушек и деревень.

После чего вытащил листок и, поставив машинку на место, громко поблагодарил продавщицу и, заявив, что сейчас же идет искать Сидорова, покинул почту быстрым решительным шагом.

И, оглядевшись по сторонам, направился к местной школе-восьмилетке.

Хорошая была школа, добротная — двухэтажное кирпичное здание, выстроенное когда-то навырост — для все более многочисленных колхозных детишек. Увы, времена те давно уже миновали — и школа стояла полупустой. Не слышно было ни крика, ни гама.

Нет, ребята за углом стояли — курили конечно же.

— Парни, директор у себя?

— Не, ушел уже.

Лешка усмехнулся: ну, ясно — ушел. Не ушел бы, так бы нахально не смолили.

— А в канцелярии кто-нибудь есть? Ну или в бухгалтерии?

— Секретарша, кажется, еще не ушла.

— А как зовут, секретаршу-то?

— Глаша. Глафира Петровна.

— Спасибо, парни.

Поднявшись по парадному крыльцу, старший тавуллярий справился у подозрительно посмотревшей на него технички, где находится канцелярия, и, уловив слабый кивок, тут же потянул на себя обитую дермантином дверь с синей с белыми буквами табличкой — «Директор».

— Здравствуйте, дражайшая Глафира Петровна… Ой!

Лешка сконфузился — «дражайшей Глафире Петровне» было от роду едва восемнадцать годочков. Ну от силы — двадцать. Прелестное, надо сказать, создание, этакий сельский вариант Николь Кидман.

— Глафирочка, умоляю! — Пав на колени, Алексей протянул ей шоколадку. — Я из туристского клуба… Мне б командировку отметить. Тут у вас уже все закрыто — вечер.

— А, так вы турист. — Девушка улыбнулась. — Вовремя пришли — я как раз уже домой собиралась. Вам печать поставить?

— Как обычно! — Алексей широко улыбнулся и, положив на стол «маршрутный лист», попросил: — Глафирочка, вы печать, пожалуйста, вон там, внизу поставьте — мне еще схему нарисовать нужно. Вот, спасибо большое! Доброго вам здоровьица!

— И вам. Не боитесь в походе-то? У нас ведь тут страшные дела творятся — преступники их тюрьмы сбежали!

— Да что вы говорите!

— Вот-вот! Так что вы осторожней будьте.

— Спасибо за предупреждение. Кстати, телефончик местного участкового не подскажете?

— А вон, он как раз недавно заходил, визитки оставил. — Секретарша протянула визитеру маленькую картонную карточку со всеми реквизитами участкового уполномоченного.

— Еще раз благодарю!

Выйдя из школы, Алексей пристроился неподалеку, на старом картофельном ящике и, аккуратно оторвав верх скрепленного печатью листка, корявым почерком набросал:

...

«В Касимовский опорный пункт милиции.

Участковому уполномоченному

Бобрикову И. И.

Запрос

Нашим исходящим номером …. в ответ на входящий… (номера Лешка поставил крайне неразборчиво, чтобы было не прочитать) просим сообщить местонахождение гр-ки Пафлагоновой К. Л. И его н-летнего ребенка Арсения. Настоящим письмом сообщаем так же, что гр-ка Пафлагонова К. Л. состоит на диспансерном учете в Н-ской психиатрической клинике с диагнозом „вялотекущая шизофрения“.

Главный врач, проф. Л. Л. Тяпкин».

Неразборчиво подписавшись, Лешка, поплевав на пальцы, размазал печать до столь же неразборчивого состояния и, поставив августовскую дату, быстро зашагал обратно к клубу, с обратной стороны которого и располагалось присутственное место участкового уполномоченного.

Небольшое крылечко, скрипучие ступеньки, свежевыкрашенная деревянная дверь с вывеской «Опорный пункт милиции. Часы приема граждан…».

Заглянув в окно, забранное железной решеткой, старший тавуллярий увидал участкового, прилежно корпевшего над бумагами в свете настольной лампы. Окошко-то выходило на север, да и кусты тут, за клубом, деревья — темновато. Судя по всему, милиционер был один.

А кабинет-то не изменился: все те же конторские столы, телефон, старый компьютер с принтером, сейф, шкаф, на двери — небольшое зеркало, у стены, слева — видавший виды диван, над которым кривовато висел портрет президента, а рядом с ним — большой цветной плакат.

Сунув «запрос» в щель между дверью и косяком, старший тавуллярий отошел на несколько шагов в сторону, огляделся и, найдя подходящий камень, метко швырнул его прямо в вывеску.

Вывеска оказалась крепкой — выдержала, но дверь тут же распахнулась, и выбежавший на крыльцо участковый грозно осмотрел округу. Никого, конечно, не увидал, да зато наклонился, поднял запрос, вчитался, смешно шевеля губами. И, скрывшись в опорнике, захлопнул за собой дверь.

Довольный, Лешка направился обратно на почту, купил телефонную карточку и, найдя висевший снаружи таксофон — новенький, ярко-синий, работающий! — набрал номер опорного пункта.

— Товарищ Бобриков? Иван Иванович? Участковый уполномоченный? Вас беспокоит профессор Тяпкин. Мы вам еще в августе отправляли запрос, с нарочным… Ах, только что получили? Тогда, может быть, устно скажете, а мы зарегистрируем как телефонограмму? Ага, ага, говорите… Нет-нет, подождите, я возьму журнал… Ага, внимательно слушаю! Блондинка, глаза синие, лицо овальное, нос прямой… называла себя Ксанфией? Говорит плохо? Да-да, это она и есть! А ребенок? Что ребенок? Ах, был — да? Они, они… Нашлись, слава богу. И куда вы их направили? Куда-куда? В городскую инфекционную больницу! Господи… Ах, там социальные койки? Ну да, ну да, конечно, в курсе. А кто заведующий отделением? Как-как вы сказали? Быстрицкий? Спасибо вам огромное! Нет, официальный ответ можете оправить позже. Мы его тоже зарегистрируем. Еще раз спасибо! Нет, есть за что. Приятно было поговорить.

* * *

Алексей увидел ее в приемном покое — старуху в темной затрапезной юбке и вязаной непонятного цвета кофте, в цветастом, повязанном на голову платке. Увидел — и сразу узнал: продолговатое морщинистое лицо с тонкими, ехидно поджатыми губами, острый, выдающийся вперед нос, над верхней губой — небольшие усики. Запоминающееся лицо. И взгляд. Острый, неприятный, просвечивающий рентгеном.

Старший тавуллярий уже привык в последнее время действовать решительно, хватая быка за рога без особых раздумий; так же поступил и сейчас. Подошел, уселся рядом, поздоровался с широчайшей улыбкою:

— Здравствуйте, Аграфена Федотовна! Как там наш пенек поживает?

— Какой еще пенек? — вздрогнула бабка.

— Да тот, что на Черном болоте!

Лешка улыбнулся еще шире, словно бы вдруг неожиданно встретил родную бабушку. Да так оно ведь отчасти и было!

— Господи! — старуха быстро перекрестилась. — Так ты, выходит, Лешка?!

— Он самый.

— То-то я и чувствую — случилось что-то этакое. Недаром меня в город тянуло — и вот к этой самой больнице. Печень прихватила — думала, гепатит… Впрочем, ладно. Ты зачем сюда, к нам, явился?

— Не за чем, а за кем, — тихо поправил молодой человек. — Семья у меня здесь оказалась. Случайно. Жена с сынишкой. Так что, Аграфена Федотовна, уж помогай, вытаскивай! А уж за мной дело не станет — ты меня знаешь.

— То-то и оно, что знаю. — Бабка опасливо покосилась на Лешку. — Опять саблей грозиться будешь?

— Нет. Только деньгами. Златом-серебром. А сабля, кстати, у меня хорошая припрятана — эфес в золоте, в изумрудах.

— А пенек-то в последнее время маловато деньжат приносит, — вздохнув, посетовала Федотиха. — Надо бы прибавить, кормилец!

— Прибавлю… Куда мне деваться? Ты ж здесь моего… гм… скажем так, брата… все равно, если что, достанешь. Да и кровушка моя у тебя имеется, почти полбутылки. Зря набирала?

— Молодец… — Бабка скривилась. — Это хорошо, что ты помнишь. Так супружница твоя с сыном, они что, здесь, что ли?

— Здесь. На социальной койке. Сейчас за ними схожу… О! Аграфена Федотовна, душа моя, а ты не на машине, часом?