Хотя, конечно, заговор определенно был — старая лиса Моген Даш обычно о пустышках не информировал. Все расследование, по сути, прекратилось где-то к июлю-августу, точнее сказать — приостановилось по приказу начальства. И вот только сейчас, осенью, кто-то из этой троицы нанес упреждающий удар! Долго же выжидал, однако.
Вычислить, этого человека нужно было вычислить, и вычислить, как можно быстрее — вполне возможно, для поиска беглеца он привлечет и свои — пока еще неведомые — силы. Хотя, с другой стороны, может, ему просто выгоднее будет Лешку убить? Почему бы нет? Тихонько так вычислить, да послать человечка — не говоря худого слова, всадить под ребро нож. Очень простой и экономящий время, силы и нервы выход. Дескать, сбежал обвиняемый из-под стражи — значит, признал свою вину. А затем — сгинул, пропал, растворился.
Да! Вот именно! Ведь с ним, старшим тавуллярием Алексеем Пафлагоном, именно так и хотели поступить — казнить как можно быстрее, по сути, без суда и следствия. Значит, кроме официальных поисков, следовало опасаться убийц. Интересно, установили ли они уже в качестве лешкиного пристанища дом Григория? Ежели еще нет, так в скором времени установят, хорошо хоть успел Алексей семью подальше отправить — теперь-то уж его потруднее будет ловить, крючка-то нету!
И есть возможность нанести первый удар самому! А для того нужно возобновить расследование — вычислить, установить того самого вельможного заговорщика! Пока только это, а дальше видно будет.
За подобными мыслями беглец провел всю вторую половину дня, до самого позднего вечера, и только лишь когда за окном совсем уж стемнело, задул светильник да повалился спать.
Однако поспать не дали!
Сначала снизу, с первого этажа послышался какой-то шум: ругань, крики, удары — по всей видимости, это предались своим обычным занятиям вернувшиеся с работы дебоширы-плотники, о которых и предупреждал на стене прежний жилец, точнее сказать — уже давно не жилец.
Алексей вообще-то чувствовал себя уставшим, и раздающийся снизу шум беспокоил его лишь на первых порах. Потом непривередливый постоялец уснул, да так крепко, что даже громкий стук в дверь едва смог его разбудить.
Спрятав под покрывалом кинжал, Лешка зажег свечу и подошел к двери — вероятно, это хозяйка доходного дома принесла ужин.
— Кто?
— Извините, ради бога, вы не поможете? У меня тут заклинило дверь…
Голос был тонкий, жалобный. Та самая «похотливая шлюха», что вполне даже художественно изображена на стене? Вообще-то, если заклинило дверь, так внизу имеются профессионалы — плотники, целая дюжина, и вряд ли они откажутся услужить разбитной веселой девице…
— Плотники отказываются, — пожаловались за дверью. — Непомерную плату требуют, сволочуги.
Отказываются? Однако… Может, просто девка — уродина, от того и «похотливая шлюха»? Нет, некрасивых девок в природе не существует, особенно — для пьяных плотников. Тут что-то другое… Что?
В конце концов любопытство пересилило осторожность, да и с другой стороны, подобное затворничество выглядело бы слишком подозрительно для странствующего молодого философа.
— Сейчас, погляжу, что там у вас с дверью!
Старший тавуллярий отодвинул засов…
Нет, это была не девка! Парень. Обычный, скромненький такой, вьюнош с тонким приятным лицом и светлыми, ниспадающими на плечи кудрями. Этакий херувим.
— Меня зовут Епифан, я ваш сосед… Если не затруднит, помогите! Вот, у меня и стамеска имеется — у плотников попросил. Только вот у самого сил не хватает.
Ах, Епифан, значит! Тот самый, что прописан «содомитом», сиречь — гомосексуалистом. Ишь, скромником прикинулся, черт! Заклинил, собачина гнусная, дверь, и теперь вот, завлекает в свои сети честных философов. Хорошо, прежний жилец предупредил!
— Пожалуйста, господин.
Взгляд юного извращенца был настолько настойчиво умоляющ, что Лешка решил — помогу. Но только пусть попробует сделать хоть какой-нибудь грязный намек!
— Давай сюда свою стамеску!
— Вот… Подождите, я принесу свечу.
— Да есть у меня светильник, возьми.
— Спасибо.
Ишь ты — вежливый содомит попался.
А дверь-то и в самом деле заклинило — почти намертво, видать, извращенец ее слишком сильно захлопнул. Слишком сильно? Старший тавуллярий искоса оглядел Епифана — худосочный и далеко не силач — нет, вряд ли такой сможет этак вот хлопнуть! Тогда кто? Бабка, что ли?
Нет, стамеска тут не поможет, дверь-то открывалась вовнутрь. Лешка с силой толкнул — такое впечатление, будто изнутри ее кто-то держал.
— А ну-ка, давай вместе, с разбега!
Легко сказать — с разбега! Где тут разбежишься-то?
И все же…
— Ра-два… Взяли!
С третьей попытки дверь в комнату жалобно скрипнула и поддалась.
— Ну наконец-то! — подняв повыше светильник, хозяин комнаты переступил порог… да так и застыл с вытянувшимся лицом. Оглянулся, захлопал ресницами:
— Что?! Что это?!
— Похоже, мертвяк, — оглянувшись, пожал плечами Лешка. — А ну-ка, проходи, парень, не стой.
Внизу, на лестнице, уже слышались чьи-то быстро приближающиеся шаги. Некстати! Ох, как некстати!
Алексей быстро зашел в комнату и, захлопнув за собой дверь, задвинул засов. Прежде чем перед кем-то оправдываться, нужно было хорошенько подумать — откуда в комнате взялся труп? Судя по выражению ужаса на бледном лице Епифана, тот был явно ни при чем.
— Кто… Кто это?
— Я думаю — тебе лучше знать, — старший тавуллярий спокойно уселся на табурет.
И в этот момент в дверь постучали:
— Епифан! Огнива нет или свечки?
Женский… нет — девичий… голос.
Епифан дернулся было, да Лешка живо заткнул ему рот:
— Тсс!
— Черт, и здесь никого нет! Да куда они все подевались? Эй, Епифан! Спишь, что ли? Тьфу ты…
Немного потоптавшись у двери, девчонка, похоже, ушла. Да, ушла — слышно было, как вновь заскрипела лестница.
— Это кто? — кивая на дверь, тихо спросил Алексей.
— Мелезия, соседка, — так же шепотом пояснил содомит. — Хорошая девчонка, честная… Ой! — Взгляд его вновь упал на труп. И старший тавуллярий решил, что пора заняться этим делом профессионально.
— Подними светильник повыше.
— Так?!
— Да, так… Да не дрожи ты! Угу…
На шее убитого — лысого тощего старика — зияли сизые отпечатки пальцев. Задушили! Набросились сзади. Расправились умело и быстро. Ясно — старик с кем-то беседовал, потом вдруг рванулся к двери… где и нашел свою смерть. Никто ничего не услышал — услышишь тут, когда внизу этакие буяны. Сделав свое дело — спонтанно или специально, сейчас что об этом гадать? — убийца спокойно вылез в окно — спустился во двор по платану да был таков. Интерес-сно, что это за встречи в чужой комнате?
Лешка посмотрел на дрожащего парня:
— Ну, еще не признал, кто это?
— П-признал, — чуть заикаясь, неожиданно заявил тот.
— Ну? И кто же это?
— С-созонтий. Сосед.
— Созонтий?!
Вот так штука! Как раз его-то бывший жилец и призывал опасаться. Интересно — за что? А этот чертов извращенец наверняка знает больше, чем говорит. А, может, ну их ко всем чертям — эти непонятки-запутки! В конце-то концов, не Лешкино это дело, у него и своих собственных проблем — выше крыши.
— Ой, а в руке-то у него листок!
А ничего содомит — глазастый. И впрямь — листок. Оборванный… Ага, вот, рядом, на полу, еще обрывки…
— Ты свети, свети, парень!
Как видно, убийца вырвал листок из руки убитого, прочел, и, не найдя в нем ничего интересного, просто-напросто выбросил к чертям собачьим.
Любопытно, о чем это пишут покойники?
Старший тавуллярий составил обрывки вместе:
— …высокий, светловолосый, глаза серые, с зеленоватым отливом. По словам Паскудницы, называет себя философом из Мистры…
Господи! Так это же про него, Лешку!
Интересные заворачиваются дела, ничего не скажешь! Вот тебе и спокойный приют. Отсиделся, мать вашу…
Быстро приняв решение, Алексей строго посмотрел на дрожащего Епифана.
— Вот что, парень, а труп-то нам надо спрятать. Вытащить в окно да подбросить куда-нибудь в кусты.
— Подбросить? — Епифан задрожал еще больше. — Зачем подбросить?
— А затем, что, коли его здесь найдут, так первым делом обвинят в убийстве нас — больше-то некого! Тебе лишние проблемы нужны?
— Н-нет.
— Вот и мне — нет! Давай-ка, затуши светильник.
Подойдя к окну, Лешка выглянул на улицу — тьма, хоть глаз выколи! Лишь когда глаза привыкли к темноте, у окна нарисовался платан.
— Как свистну, втащишь его в окно и подтолкнешь, — кивнув на покойника, старший тавуллярий ловко выскочил наружу и спустился по платану во двор. Огляделся, прислушался. Вроде все тихо, если не считать доносившейся со второго этажа песни. Гуляли плотнички-то!
Кажется, здесь где-то должна быть копна сена. Ага, вот она…
Подтащив сено ближе к окну, Алексей еще раз оглянулся и негромко свистнул… едва успев увернуться от упавшего на сено трупа.
И тут же поднял голову:
— Давай и сам вылезай. Что же, я тут один возиться буду?
Парнишка послушно спустился во двор и, словно послушный солдат, застыл в ожидании приказаний.
— Так… Этого — к забору… Стоп! Тс-сс… Вроде снаружи нет никого… Перекидываем… И — рраз! Молодец! Теперь — сами.
И вдруг над самым забором резко вспыхнуло огниво!
— Ловко вы тут мертвяками кидаетесь! Ого…
Глава 4
Осень 1448 г. Константинополь
Заботы и хлопоты
Ясных не видно причин.
Клавдиан «Похищение Прозерпины»
…Кого я вижу? Никак Епифан! И чего это ты мертвяками разбрасываешься?
— Привет, Мелезия, — обернувшись, с самым глупым видом отозвался подросток. — А мы тут это… гуляем.
Первым желанием Алексея было метнуть в эту так некстати появившуюся девчонку кинжал. Однако дальнейшие слова и действия Мелезии сделали сие действие не особенно нужным, уж, по крайней мере — пока. А потом — видно будет.
— Так вы побыстрее прогуливайтесь, — понизив голос, посоветовала девчонка. — И подальше от освещенных окон.
Тут Лешка был полностью согласен — тусклого потока льющегося из окна первого этажа света все же хватало, чтобы достаточно хорошо рассмотреть всю компанию.
— Хватайте, — кивнув на труп, быстро распорядилась Мелезия. — Отнесем его в кусты, за развалинами. Я пойду впереди — мало ли, кто встретится?
Над крестом церкви Апостолов висел серебристый серп месяца, несколько освещавший путь. И тем не менее Алексей с Епифаном несколько раз спотыкались, падали и, шепотом чертыхаясь, поднимали мертвое тело вновь. И тащили дальше.
— Сюда, сюда, — время от времени оборачивалась идущая впереди Мелезия.
Ловкая, худенькая и, кажется, весьма симпатичная — впрочем, это пока было не очень-то видно. Что там написал про нее прежний жилец? «Похотливая шлюха», кажется…
— Вот, здесь вполне подходящее местечко. — Девушка поджидала сообщников за углом. — Тут, за кустами, ямы, никто вовек не сунется.
— Будем надеяться, — сварливо пробурчал старший тавуллярий, запоздало коря себя за то, что ввязался в это гнусное дело, которое еще неизвестно каким боком выйдет.
Немного передохнув, Лешка с Епифаном затащили труп старика за кусты и сбросили в темноту. Булькнула вода. Действительно — яма.
— Теперь нескоро найдут, — шепотом произнесла девушка. — Ну, что? Пошли обратно.
— А куда же еще-то? — ухмыльнулся Лешка и неожиданно обернулся, посмотрев туда, куда они только что сбросили труп. Подумалось вдруг: каков бы ни был этот Созонтий при жизни, а все ж не годится вот так… как собаку.
— Давайте хотя бы молитву прочтем, — тихо предложил Епифан и тут же принялся шептать заупокойный чин. Видать — знал откуда-то.
Алексей и Мелезия молча крестились.
— Ну, новопреставленный раб божий Созонтий, — дождавшись, когда Епифан закончит, подвел итог Алексей. — Пусть земля тебе будет пухом. Крест сейчас ладить не предлагаю — опасно. А вот, чтобы где-нибудь в церкви, хоть в самой захудалой, батюшка за упокой помолился — это бы хорошо было. Не собака все-таки — человек.
— Помолятся, — кивнул Епифан. — У моей подружки брат — пономарь в церкви Апостолов.
У подружки?! Лешке показалось, что он ослышался. Какая может быть подружка у содомита? Может быть, такая же, как и он сам?
— Он прав, — на ходу заметила Мелезия. — Лариса хорошая девушка и все выполнит.
— Какая Лариса?
— Ну моя подружка же!
Однако…
Обратная дорога, естественно, заняла гораздо меньше времени, так что у Алексея сложилось впечатление, что они спрятали труп чуть ли не здесь же, за соседним домом.
Пришли…
Буяны-плотники уже угомонились, и вокруг повисла тишина, показавшаяся Лешке какой-то обволакивающей, осязаемо гнетущей… или вот — мертвой!
— Стой! Куда? — старший тавуллярий еле успел схватить Епифана за руку. Прошептал, оглядываясь: — Всем трое разом — подозрительно будет.
— Верно, — согласно кивнула девушка. — Епифан зайдет один — пусть хозяйка считает, что он только что явился, он так часто делает — задерживается у своей Лариски… А, Епифан?
— Лариса — очень хорошая и добрая девушка! — обидчиво возразил парень. — И вообще я подумываю на ней жениться!
Жениться!
— Да кто бы спорил? — Мелезия хохотнула, да так громко, что Лешка не выдержал, цыкнул на обоих:
— А ну-ка молчком! Не хватало еще кого-нибудь разбудить. Что встал, Епифан? Иди, иди, стучись в дверь, буди старуху… Хотя нет, постой. Подожди немножко, сначала — мы.
Схватив Мелезию за руку, опальный тавуллярий увлек ее на задний двор. Как пришли, прошептал:
— Видишь платан? Давай лезь. Впрочем, нет, сначала я — потом втяну тебя в комнату. Сможешь без помощи взобраться?
— Спрашиваешь! Конечно, смогу, что тут лезть-то?!
Вообще-то, как девчонка держалась, Лешке импонировало. Без всяких соплей и прочего — спокойно и деловито, даже с некоторым намеком на кураж. Интересно, что она себе думает — что это Лешка с Епифаном старика укокошили?
Быстро взобравшись на дерево, старший тавуллярий ловко полез по толстому суку в направлении к окну своей комнаты…
Ага, вот оно. Подтянуться… Столкнуть внутрь слюдяную решетку… Так!
Нырнув в комнату, Алексей быстро вскочил на ноги и, приникнув к окну, тихонько спросил:
— Мелезия, ты где там?
— Да здесь я, — тут же отозвалась девушка. — Руку дай.
Протянув руку, Лешка почувствовал теплую девичью ладошку. Ухватил покрепче:
— Тяну!
— Давай.
Оп! И оба они — и Алексей, и втянутая в окно девчонка, кубарем повалились на кровать.
— Хорошее ложе, — с усмешкой похвалила Мелезия. — Даже не развалилось.
— Просто не успело, — засмеявшись, старший тавуллярий зажег свечу.
Мелезия сидела на кровати, подтянув ноги — не просто симпатичная, а очень даже красивая молодая девушка — тоненькая, ловкая, темноволосая, с задорно вздернутым носиком и большими, обрамленными длиннющими пушистыми ресницами, глазами непонятно какого цвета — кажется, карими. Одета была не то чтобы богато, но с претензиями, по моде — красная, с золотистым шелковым шитьем по вороту и подолу туника, поверх которой — короткая небесно-голубая стола, вся в модных складках, однако не шелковая и не парчовая, а из простого сукна. Судя по одежке, девчонка за собой следила, и даже очень, однако вот денег у нее явно не хватало — браслетики на руках тоже оказались дешевыми, из разноцветного витого стекла. Ну уж конечно — богачи в таких трущобах не живут!
В дверь тихонько стукнули. Епифан.
— Вот что, парень, — задумчиво протянул Лешка. — Ты пока меня не знаешь, а я соответственно — тебя. Встретимся завтра с утра где-нибудь подальше, обсудим.
— Лучше в гавани, у рыбачьих лодок, — смешно наморщив лоб, предложил юноша. — Там довольно людно, но никто не сует нос в чужие дела.
Мелезия хмыкнула:
— Я с вами не пойду — некогда. Пока, Епифанчик, спокойной ночи! Я тоже ухожу…
— Постой, — Алексей быстро схватил вставшую девчонку за локоть. — Как раз с тобой мы и можем поговорить. У меня, знаешь ли, появилось много вопросов… Впрочем, не хочешь отвечать — не надо.
— Да уж ладно, отвечу. Ты еще здесь, Епифан?
— Спокойной ночи, — вздохнув — видно, ему очень хотелось остаться — парень осторожно прикрыл за собой дверь.
— Ну! — Мелезия вновь уселась на край кровати. — Спрашивай. Нет, подожди, сначала я спрошу. Вопрос первый и, наверное, пока единственный — кто ты?
— Ах да. — Лешка галантно поклонился. — Совсем забыл представиться — не до того было. Я — Алексей, философ из Мистры.
— Из Мистры? Ого! — Мелезия округлила глаза. — Так ты должен бы знать Плифона!
Лешка закашлялся — ничего себе! Эта девчонка, оказывается, знает, кто такой Плифон! А она не так проста, как кажется. Впрочем — даже не кажется, явно не простушка.
— Знаю ли я Плифона? — с хохотом переспросил старший тавуллярий. — Скажу, не хвастая, я был его лучшим учеником!
— Не боишься так говорить? — Мелезия внимательно посмотрела молодому человеку прямо в глаза. — У нас, в Константинополе, многие считают Плифона язычником и еретиком.
— Грустно это слышать. Впрочем, оставим Плифона, думаю, у нас найдутся более интересные темы для разговора.
— Спрашивай, да побыстрее — я вообще-то сегодня не выспалась.
— Созонтий, — быстро произнес Алексей. — Что это был за человек?
— Обычный бродяга. — Мелезия пожала плечами. — Немного разбогатевший, неизвестно с чего — так, что хватало платить за комнату. Себе на уме. Впрочем, здесь все — себе на уме.
— С чего, я не понял, он разбогател-то?
— Я ж сказала — не знаю, — фыркнула девушка. — И вообще, у нас здесь не принято слишком интересоваться соседями. Я и не интересовалась.
— Понятно… А как общее о нем впечатление? Ну, чем этот Созонтий занимался-то? Может, ты его где-нибудь встречала в городе — милостыню, там, просил или что еще. Откуда у него деньги-то?
Мелезия наморщила лоб:
— Да вроде бы не встречала… Хотя нет, пару раз видела у церкви Апостолов. Милостыню он не просил, просто стоял у паперти. Мне показалось — вроде как ждал кого-то.
— А кого, не видала?
— Ну конечно же не видала — что мне до чужих дел?! Своих забот хватает.
— А никакой опасности ты от Созонтия не ощущала? Ну, может, он приставал к кому, угрожал…
Девушка неожиданно рассмеялась:
— Угрожал?! Созонтий?! Окстись, Алексей! Как такой может угрожать? Он вообще неприметный был, ни с кем из соседей не общался, придет к ночи, да — шасть в свою комнату. Обычный старик. Не знаю, кто и почему решил с ним расправиться. А, может, он сам по себе умер?
— Ага, так ты не считаешь, что это мы его того…
— Нет, не считаю, — Мелезия тряхнула головой. — Я давно знаю Епифана — он не способен на убийство и вообще-то правдив. Так старика все-таки убили?
— Задушили. А перед этим, такое впечатление, мирно беседовали.
— Значит, душил знакомый.
— Может быть. Интересно только, почему они выбрали для своей встречи чужую комнату? Что, у самого Созонтия нельзя было встретиться? Загадка какая-то.
— Да, загадка, — задумчиво покивала девушка. — И как только ее разрешить? Слушай, закрой-ка ставни — так холодом и тянет!
Алексей усмехнулся — на улице, по его прикидкам, было никак не меньше пятнадцати градусов тепла. По местным меркам, конечно — холодно, ничего не скажешь!
Отодвинув светильник, молодой человек закрыл ставни и, подняв с пола раму, вставил ее на место. Оглянулся: