6. Блог Кати Ютровской, 21 апреля 2002 года

Дневникам положено доверять сокровенные тайны. У меня нет сокровенных тайн, такая вот незадача, но зато у меня есть сокровенный сон. Сон про Сад спящих мотыльков.

Это очень таинственный сон. Я видела его много раз. Это единственный из снов, который снится мне снова и снова. Но, несмотря на повторения, я так до сих пор и не смогла разобраться, какой он, этот сон, — страшный или нет? Он начал сниться мне после того, как не стало мамы, но с мамой он никак не связан.

С одной стороны, не столько страшный, сколько непонятный. Непонятное, конечно, пугает, но никакой угрозы я во сне не ощущаю. Какую угрозу могут представлять бабочки, тем более — спящие?

С другой стороны, когда просыпаюсь, сердце колотится как бешеное и внутри свербит что-то такое, неприятное. Опять не смогла, опять не успела…

Впрочем, расскажу по порядку.

Это черно-белый сон, вернее — серый. Все вокруг серое, но иногда сквозь эту серость проступают оттенки красного, зеленого и синего. Ничего удивительного, ведь серый цвет получается при смешении этих цветов. Удивительно то, как они проступают: мерцают, пульсируют, как будто хотят пробиться на поверхность и не могут. Не скажу, что это мерцание выглядит зловещим, но приятным его тоже назвать нельзя.

Сначала я долго иду по извилистой тропинке, которая то поднимается в гору, то бежит вниз. Я тороплюсь, мне очень важно успеть, а идти далеко. Вокруг меня все размыто — молочно-серый туман. Я вижу только тропинку. Она широкая, гладкая, идти по ней удобно, подъемы и спуски небольшие, пологие. Я иду, иду и, наконец, дохожу до красивой кованой ограды — веточки, листочки, загогулины. Словом — красота. Я очень люблю рассматривать эту ограду, но на ходу — неудобно, а останавливаться не стоит, потому что времени у меня мало. Я знаю, что должна успеть и что, дойдя до ограды, я должна свернуть вправо.

Стоит мне добраться до нее, как окружающий меня туман куда-то исчезает, пространство раздвигается и я вижу за оградой большой сад, а над головой небо, безоблачное, но тоже серое. Деревья в саду разные: высокие и низкие, толстые и тонкие, ветвистые и не очень, но ни на одном нет листьев. Вместо них на ветвях сидят мотыльки, небольшие такие бабочки. Их очень много, столько же, сколько должно быть листьев, если не больше. Мотыльки разные, есть поменьше, есть покрупнее, но все они небольшие. Каких-нибудь тропических бабочек я в своем сне не видела. Мотыльки спят, сложив свои крылышки. Крылышки подрагивают — значит, мотыльки живые. Я знаю, что должна разбудить мотыльков. Они расправят крылышки, взлетят, и весь мир, то есть весь мой сон, станет цветным.

Разбудить мотыльков непросто. Я не знаю, как я должна это сделать — закричать, свистнуть, хлопнуть в ладоши, но знаю, что сначала мне надо обойти весь сад. Это очень важно — обойти весь сад, пройти мимо каждого дерева, скользнуть взглядом по всем мотылькам. Иначе мотыльки не проснутся.

Иногда мне кажется (во сне), что я попала в картину, которую нарисовал неумелый художник. Он попросил меня ее подправить, и вот я хожу и смотрю, что и как тут можно сделать. Эта мысль быстро мелькает в моей голове. Я думаю только о том, что должна успеть обойти весь сад.

Сад большой, иду по тропинке, иду, а конца не видно. Мною овладевает беспокойство — вдруг я не успею разбудить мотыльков? Я невольно перехожу на бег… А как же иначе? Ведь мне поручили такое важное дело, и я должна оправдать доверие. Я по натуре очень ответственный человек, хотя по жизни раздолбайка — такой вот парадокс. То есть для себя, любимой, могу сто раз забыть что-то сделать, но, если кто-то попросит или поручит, сделаю все, как надо.

Переходить на бег нельзя, но во сне я постоянно об этом забываю. Как только я начинаю бежать, так сразу же просыпаюсь. Просыпаюсь и обещаю себе, что уж в следующий раз я непременно обойду весь парк и наконец разбужу этих мотыльков. Зачем? Да хотя бы для того, чтобы они перестали мне сниться! Это надоедает и немного расстраивает. Когда у меня что-то не получается, пусть даже и во сне, я всегда расстраиваюсь. Не люблю обломов.

Меня несколько раз посещала мысль о том, чтобы нарисовать сад из моего сна. Казалось, что нарисую — и избавлюсь от этого наваждения. Но стоило мне взять в руки карандаш (серое можно рисовать только карандашами и больше ничем), как я понимала, что ничего не помню. Помню словами, вот так, как сейчас рассказала, а глазами не помню. Не надо думать, будто я сошла с ума. Художники знают, что можно помнить глазами, это особый вид памяти, когда картина, именно картина запечатлевается в голове. Сад спящих мотыльков никак не хочет запечатлеваться. Создается впечатление, будто кто-то хочет передать мне какую-то информацию, только я никак не пойму — какую. Я должна что-то найти? Мне нужно куда-то дойти? Зачем? И кто хочет мне что-то сказать? Неужели мой отец? Нет, его я, наверное, почувствовала бы. Какое-то тепло почувствовала или еще что-то в этом роде.

Ау, дядюшка Фрейд! Что вы мне скажете?

7. Москва, декабрь 2003 года

Двадцать четвертого декабря в перерыве между лекциями к Катерине подошла однокурсница Анжелка Новак.

— Приходи к нам сегодня, — пригласила она. — Будем вместе праздновать Рождество.

Анжелка была полькой из Калининграда. Вместе со своей землячкой и соотечественницей Вероникой, учившейся в Плехановке, она снимала однокомнатную квартиру у метро «Сокол». Катерину из-за ее фамилии Анжелка считала своей, полькой, несмотря на то что Катерина объяснила, откуда у нее взялась польская фамилия. Двухлетний дед, не помнивший даже своего имени, получил фамилию от женщины, которая привела его в детский дом с Курского вокзала.

— У отца было два варианта, — шутила мама, — или Курским бы стал, или Ютровским.

Праздновали в узком кругу, втроем: Анжелка, Вероника и Катерина. Анжелка предпочитала шумным компаниям задушевные разговоры, да и соседи у нее были такими вредными, что лишний раз чихнуть было боязно — как бы снова не нажаловались хозяйке. Ели запеченного карпа, запивали сладким красным вином (ничего так сочетание, Катерине понравилось) и разговаривали о жизни. Узнав о Катерининой проблеме, Вероника посоветовала:

— Иди в официантки, там можно хорошо заработать. Зарплаты не очень, но чаевыми можно собирать много. Если, конечно, есть голова на плечах. И график удобный всегда подобрать можно, и на кухне подкормиться. Я три года с подносом бегала — знаю, что говорю.

В качестве официантки Катерина себя никогда не представляла. Она считала, что официанткам, чтобы прилично зарабатывать, нужно непременно обсчитывать клиентов, и еще думала, что к официанткам непременно кто-то пристает: или клиенты, или хозяева-начальники, а то и те, и другие. Так и объяснила, но Елена улыбнулась и сказала:

— С начальством, это как себя поставишь, а клиентов вообще опасаться нечего, если, конечно, не в борделе работаешь. Ну, максимум шлепнут по попе — не более того. Но в любой профессии есть свои издержки. Зато чаевые есть и на еду тратиться не надо. Я обычно ела только на работе, раз в день, плотно, как следует, а так яблочком или печеньем перекусывала. Попробуй, официантки всегда нужны. В пафосные места тебе соваться незачем, туда только по рекомендации берут. В сети вроде «Палки-едалки» тоже не ходи, там система жлобская — все чаевые за смену собираются в кучу, треть забирает администрация, вроде бы как для поваров и посудомоек, но на самом деле им мало что достается, а остальное делится поровну между всеми официантами. Социализм какой-то, колхоз! Я буду бегать туда-сюда и улыбаться, другая протопчется всю смену на месте с кислой мордой, а получим мы одинаково…

— Куда же мне идти? — спросила Катерина, увлекшись подсказанной идеей (утопающему же положено хвататься за любую соломинку).

— Обойди заведения рядом с домом, чтобы далеко не мотаться. В мелкие не устраивайся, там много не заработаешь, выбирай покрупнее, такие, что проводят банкеты. Банкеты — это о-ца-а-ца! — Вероника выразительно закатила глаза, покачала головой и пощелкала языком. — Хорошие деньги и еды на неделю можно домой унести…

— Объедки собирать? — ужаснулась Катерина.

— Ну ты даешь! — от удивления Вероника всплеснула руками так широко, что чуть было не смахнула со стола подсвечник. — Мы что — свиньи? Знаешь, сколько после каждого банкета остается на кухне? Готовится ведь с запасом, а с собой забирают несъеденное далеко не все. И если ты с поварами дружишь… Да не смотри ты так, я имею в виду не секс, а обычные хорошие отношения! Так вот, если ты дружишь с поварами, то всегда можешь рассчитывать на унести домой что-то вкусное.

— Это так, — подтвердила Анжелка. — Пока Ника бегала с подносом, мы обе на еду почти не тратились.

— И на выпивку тоже не очень-то тратились, — добавила Вероника.

Анжелка кивнула, подтверждая и эти слова.

В Рождество, будь то католический или православный праздник, положено случаться чудесам. К тому же человеку не может бесконечно везти, рано или поздно будет сбой, но и бесконечно не везти тоже не может. Нет-нет, а пробьется сквозь тучи луч счастья.