На столе перед «клетчатым» незнакомцем располагался переносной компьютер, рядом — портативный принтер со вставленным уже в него листом бумаги. Меж двумя механизмами невинно покоилась тощенькая папочка-скоросшиватель, светло-серая, слегка захватанная по краям пальцами.

Четыре жирные черные буквы на картоне образовывали короткую зловещую комбинацию:

ДЕЛО.

Далее следовал номер из многих цифр.

Я полез в карман, извлек платок и вытер обильно выступивший на лбу пот.

— О! Привет! — дружелюбно, ровным голосом произнес преждевременно увядший, нацеливая на меня свои стекла. — Ты, я так понимаю, Андрей, да?

Я осторожно кивнул.

— А я — следователь Генеральной, это самое, прокуратуры. Твой.

— Мой? — переспросил я.

— Да, твой. Меня зовут Степан Михайлович. Фамилия — Хватов. Я буду с тобой работать.

Хватов, с горечью сказал я себе. Отлично. Вот это да. Значит, Хватов. У тебя были свой водитель и свой массажист, а теперь есть и свой следователь. И зовут его — Хватов.

Кого же хватал твой далекий предок, уважаемый Хватов? Не иначе таких, как я.

— А с ним не надо работать, — как бы небрежно, но решительно высказался адвокат, ободряюще мне подмигнув. — Его нужно допросить и отпустить! Вот и все! Давайте начнем, чтобы человек не терял время! У него — бизнес! Много дел! Он и так упустил из-за вас почти полдня!

— Не возражаю, — мгновенно ответил очкарик и сделал в мою сторону приглашающий жест. — Присаживайся…

Он указал на табурет, мертво укрепленный возле стола, и я сел. Боком.

Всякий банкир знает, что на допросе приходится сидеть в профиль к начальнику. Это — психологический прием. Клиента усаживают боком, ему неудобно, он вынужден двигаться, скручивать корпус, ему труднее сосредоточиться и, соответственно, обмануть следствие.

А я — сидя в бедно обставленной, но с высоким потолком комнате, за коричневым, во многих местах поцарапанным столом, ерзая своим тощим, однако твердым задом по вделанному в пол табурету, перед следователем Генеральной прокуратуры, в кабинете для допросов Лефортовского изолятора, — я задумал соврать.

— Жарко в вашей Москве, — неожиданно пожаловался следователь. — И шумно. Очень…

— Москва не моя, — заявил я резко. — У меня и регистрации нет…

— А вы, — Хватов обратил стекла в сторону адвоката, — тоже не местный?

Рыжий лоер с достоинством пожал плечами.

— Почему же? Коренной. В третьем поколении.

— Как же ты, это самое, живешь здесь без прописки? — удивился Клетчатый, снова переводя на меня окуляры. — У тебя что, не проверяли документы?

— Много раз, — мирно ответил я. — Но я даю денег, и меня отпускают. Я не жадный. Всегда плачу по таксе. А москвичей, как и вы, не люблю… Откуда будете, Степан Михайлович?

— Из Рязани.

— Вот это да! — воскликнул я. — Из Рязани! Да мы — почти земляки!

Следователь недоверчиво прищурился.

— Земляки?

— Практически да. Серебряно-Прудский район, — отрекомендовался я. — Самый юг Московской области. Раньше входил в состав Рязанской области. Там я вырос…

Сообщив морщинистому человеку, что мы оба с ним происходим из одной социальной группы — провинциалов, я рассчитывал на его симпатию и, видимо, не ошибся. Теперь не только генерал Зуев, но и следователь ясно понял, что за свою свободу я готов платить. По таксе. Одержав первую маленькую победу, я закурил.

— Начальство сказало, — Хватов аккуратно двинул в мою сторону картонную пепельницу, в точности такую же, какие я видел в соседнем кабинете, — что ты готов, это самое, дать показания…

— Совершенно верно, — поспешно ответил я, стряхивая пепел облегченной ментоловой сигаретки. — Правдивые и исчерпывающие! Даю показания — и сразу же покидаю ваше жуткое заведение.

— Это тебе генерал пообещал? — осторожно спросил Клетчатый.

— Лично!

Следователь задумался. Открыл ДЕЛО, заглянул, перелистал несколько страниц, постучал пальцами по кнопкам клавиатуры и вздохнул.

— Ясно. Что же, начнем. От твоих, это самое, показаний зависит многое… Ты ведь у нас, это самое, подозреваемый. Будешь крутить и врать — мы тебя посадим в камеру…

— Одну минуточку! — вскочив со стула, рванулся в бой Рыжий. — В какую такую камеру? Это психологическое давление! Угроза! Мой клиент — честный человек! Он платит налоги! Он создает рабочие места! Он банкир! А банки — кровеносная система экономики! После допроса он пойдет домой в любом случае!

Хватов улыбнулся.

— А если он, это самое, чистосердечно сознается?

— В чем?! — одновременно выкрикнули я и адвокат.

— В хищении.

— Его не было!!!

— Было, — возразил рязанский дядя и снова направил стекла в мою сторону. — Украденные деньги прошли, это самое, через организацию, подконтрольную тебе лично, Андрей. У нас собрана, это самое, доказательная база. Платежные поручения. Банковские выписки. Другие бумаги. На документах — твоя подпись…

— Покажите! — грубо потребовал Рыжий.

Следователь поморщился.

— В свое время мы, это самое, предъявим вам все бумаги… Установленным порядком.

— А чего тянуть? Давайте решим проблему прямо сейчас! — Адвокат опять сел. Он улыбался, но произносил слова с большим нажимом. — Мне и моему клиенту совершенно ясно, что произошло какое-то недоразумение. Разрешим его, пожмем друг другу руки и разойдемся!

«Хорошо работает, — мысленно похвалил я Максима, а заодно и своего дальновидного босса, подыскавшего для меня не убеленного сединами старика, но энергичного парня, делающего свое дело резко, с драйвом. — Однако дела мои плохи. Ведь я не самый законопослушный гражданин. У меня рыло в пуху. Я много раз проворачивал незаконные финансовые сделки. Фабриковал чужие подписи. Изготавливал фиктивные бумаги. Вовлек в это неблаговидное занятие множество других людей. Рязанский дядя в мощных очках не выглядит профаном. Он в два счета пришьет мне неуплату налогов, подделку документов и, возможно, что-нибудь еще…»

Вдруг что-то стало быстро остывать в моей груди, сжало и укололо. Задорого купленный пиджачок не согрел, и эксклюзивная рубаха жатого шелка не сдержала рвущийся из-под ворота запах телесной влаги. Тоска и стыд оказались слишком сильны — мне захотелось сейчас же встать и убежать из этого страшного места. И никогда не нарушать закон. Работать за твердый оклад, воспитывать сына, быть веселым и спокойным, навсегда забыть о честолюбивых мечтах и не смотреть по сторонам — чтобы не увидеть тех, кто сумел удовлетворить свое честолюбие…

Но моему покаянию недостало энергетики. Все иссякло в несколько мгновений. Я стиснул зубы, еще раз отер скомканным платком взмокшую напряженную физиономию и заставил себя вспомнить, что главное в моей жизни сейчас — деньги.

«А ну-ка, говнюк, успокойся, — мысленно велел я себе. — Изобрази улыбку, не затягивайся так жадно сигаретой. И сядь ровно!»

— Знаете, гражданин следователь, — спросил я, — каково главное условие хорошей работы мозга?

— Нет, — осторожно ответил Хватов, — и какое же?

— Прямой позвоночник.

Следователь непроизвольно выпрямил спину и развернул плечи.

Такова моя любимая шутка; домашняя заготовка; она всегда помогала мне установить контроль над разговором и даже слегка подавить психику собеседника, кто бы он ни был. То, что прием сработал даже сейчас, на допросе, в легендарной и страшной Лефортовской тюрьме, почти развеселило меня и придало мне сил.

— Как построим, это самое, разговор? — спросил Хватов после маленькой паузы. — Как будешь давать показания? В форме вопросов и ответов?

— Надо подумать, — ответил я.

— Думай, — разрешил следователь и застучал пальцами по клавиатуре. — Только недолго. А пока уточним, это самое, твою биографию…

Двадцать семь лет моей жизни уместились в пять минут. Родился. Окончил школу. Работал на стройке. Поступил в университет. Отслужил срочную службу. Бросил университет. Женился. Занялся коммерцией. В качестве поля для бизнеса выбрал финансовый рынок…

Наконец, настал момент, когда я должен был упомянуть босса. Ведь именно Миша Мороз привел меня на упомянутый финансовый рынок, будь он неладен. Это босс Михаил научил всему. Показал, что и как делать. Растолковал правила. Взял в совладельцы выгодного предприятия. Ссудил деньгами. Превратил из нищего недотыкомки в блестящего столичного яппи.

Я напрягся. В горле пересохло. Мелко задрожали тонкие мышцы внизу живота. Так тело протестовало против осуществляющегося обмана. Включило защитный механизм. Мне пришлось призвать на помощь все самообладание.

Каждому моменту истины соответствует свой момент лжи. Критическая точка. Порог, который надо перешагнуть. И я шагнул. Умолчал о человеке, который сейчас должен сидеть, боком, на твердом табурете — вместо меня.

— В тысяча девятьсот девяносто третьем году мною, — я прокашлялся и глубоко затянулся гадким дымом, — мною, значит… мною… была учреждена финансовая компания. Она… занималась операциями на фондовом рынке. Сейчас, спустя три года, эта компания находится в стадии реорганизации. Превращения в полноценный коммерческий банк…

— Вы, это самое, его единоличный владелец?