Андрей Шляхов

Байки доктора Данилова 2

Доктор Данилов не только хороший врач и хороший человек, но еще и хороший рассказчик. Только ему все никак не выпадало случая выступить в роли рассказчика. Теперь эта вопиющая несправедливость ликвидирована. В этой книге доктор Данилов продолжает рассказывать о себе и о коллегах. Имена и фамилии всех действующих лиц изменены. Автор не несет ответственности за то, если кто-то себя узнает.

«Все, что сумел запомнить, я сразу перечислил,
Надиктовал на ленту и даже записал.
Но надо мной парили разрозненные мысли
И стукались боками о вахтенный журнал».

Владимир Высоцкий, «Все, что сумел запомнить…»

Орлеанская дева

Дело было в середине девяностых, в ту далекую доджипиэсную пору, когда мобильные телефоны были только у избранных и разговоры по ним велись крайне лаконичные. Вы деньги перечислили? Ну сколько можно ждать? Счетчик включен! Отбой…

В те славные лихие времена на одной из подстанций московской скорой помощи работал доктор Юренев по прозвищу «Орлеанская дева».

Ничего девичьего в этом бородатом толстом и малость звероподобном амбале не было и на классический образ национальной героини Франции Жанны д’Арк он был похож примерно так же, как мотоцикл на виолончель. Просто всякий раз, когда Юреневу предлагали что-то невыгодное, он ехидно интересовался:

— Я вам что — Орлеанская дева?

Так прозвище и прилипло.

Новички мужского пола оживлялись, когда старший фельдшер Казарина говорила им:

— Я вас на стажировку к Орлеанской деве поставила.

При личном знакомстве с наставником оживление сразу же гасло, а в процессе наставничества к Юреневу вырабатывалась стойкая неприязнь. Юренев учил хорошо, на совесть, но с постоянными комментариями вроде: «Ну кто же так трубку вставляет, муд…о косорукое?! С женщинами тоже так управляешься? Ой, жалко мне тебя».

Но дело не в этом.

Дело в том, что как-то зимой, в студеную январскую пору, водитель Кукин, работавший вместе с Юреневым, собрался отвезти на дачу холодильник. Разумеется — на рабочей лошадке, поскольку в кукинскую «шестерку» это изделие автомобильного завода имени Лихачева (помнить ли кто сейчас этого монстра, территория которого равнялась четырем Франциям?) не помещался.

Пока не появилась тотальная космическая слежка за бригадами по системе GPS, с левыми перевозками дело обстояло просто.

Сначала следовало накопить километраж, который по идее должен жестко контролироваться старшим по бригаде, то есть — врачом или фельдшером, и диспетчерами. Но то по идее, а на деле возможны варианты… Если к каждому вызову скромно приписывать по два-три километра, то за трое суток накопится на поездку из Выхина в Солнечногорский район, где у Кукина была дача. Главное — сменщиков предупредить, чтобы не вздумали бы присвоить себе накопленное, а продолжали копить километры. Ну а потом все просто — выпросить госпитализацию на север Москвы и оттуда уже махнуть на дачу, ибо недалеко.

Для человека несведущего, слова «выпросить госпитализацию» звучат абсурдно. Кто разрешит везти человека из Выхина в Тушино или Ховрино, если под боком тоже есть больницы, причем — не одна?

Так-то оно так, но возможны варианты.

Известно ли вам, что соседские куры всегда лучше несутся, соседская малина всегда крупнее и вообще у соседа все лучше? Всемирный закон соседского превосходства распространяется и на медицинские учреждения. Большинство людей считает ближние больницы плохими, а дальние хорошими. Почему? Да потому что в ближних «кузницах здоровья» люди мрут, словно мухи, а вот про дальние ничего такого не слышно. При том, что больницы совершенно одинаковые — городские клинические многопрофильные.

Парадокс?

«Никакого парадокса — голая статистика!», как говорит один великий мыслитель нашего времени.

Дело в том, что в ближние больницы попадает много знакомых из числа соседей, школьных друзей и их родственников и т. п. Чем больше случаев, тем больше негативных впечатлений, тем больше летальных исходов — это закон статистики. В результате при упоминании ближней скоропомощной больницы человек сразу же вспоминает, что там завершили жизненный путь многие из знакомых, и это формирует негативное отношение к больнице. Рассказы выживших тоже вносят свою лепту, потому что о больницах всегда рассказывают больше плохого, чем хорошего, сама болезнь к этому располагает. А про дальние больницы никто ничего такого не слышал, потому что из соседей туда никто не попадал… Поэтому среднестатистический житель Выхина неохотно согласится на госпитализацию в «пятнашку» или «шестьдесят смертельную», но с радостью поедет в «шестьдесят хорошую», которая находится в Хорошево-Мневниках. Еще и бригаду отблагодарит за такую заботу. Полдела, как говорится, сделано, осталось уговорить принцессу. [Если кто не понял, о какой принцессе идет речь, то вот отрывок из повести Леонида Соловьева «Очарованный принц», в которой рассказывается о приключениях Ходжи Насреддина и Багдадского вора: // «— Рассказывают, что впоследствии Багдадский вор женился на дочери калифа, — напомнил Ходжа Насреддин. // — Чистейшая ложь! Все эти россказни обо мне, относящиеся к различным принцессам, — вздор и выдумки. С детских лет я презирал женщин, и — благодарение Аллаху! — никогда не был одержим тем странным помешательством, которое называют любовью. — Последнее слово он произнес с оттенком пренебрежения, видимо немало гордясь своим целомудрием. — Помимо того, женщины, когда их обворуешь даже на самую малость, ведут себя так непристойно и поднимают такой невероятный крик, что человек моего ремесла не может испытывать к ним ничего, кроме отвращения. Ни за что в мире я не женился бы ни на какой принцессе, даже самой прекрасной! // — Подождем, пока ты не изменишь к лучшему своего мнения о китайской либо индийской принцессе, — вставил Ходжа Насреддин. — Тогда я скажу: полдела сделано, остается только уговорить принцессу».]

С принцессами, то есть с диспетчерами отдела госпитализации раньше несложно было договориться. Это сейчас в их работе доминируют жесткие временные стандарты, а раньше достаточно было сказать, что госпитализируемый только что выписался из «шестьдесят хорошей» или что у него там жена или сестра работает врачом (кто проверит?) — и вожделенное место давалось без дополнительных вопросов.

В день Х Юренев без труда получил место в «шестьдесят хорошей» для пенсионерки с ишемической болезнью сердца. Пациентка была абсолютно стабильной и в больницу ложилась не по состоянию здоровья, а из финансовых соображений. Пролежать месяц на всем готовом — существенная экономия, да, вдобавок, еще и за свет и воду не платишь. Юренев прекрасно понимал, что хитрая бабулька симулирует сердечный приступ, но оставлять ее дома было бы неверно — вызовет снова. И будет вызывать до тех пор, пока ее не увезут… Плавали — знаем. Лучше уж сразу.

Услышав: «а не хотите ли вы в «шестьдесят хорошей полежать?», бабулька так обрадовалась, что одарила Юренева бутылкой водки из неприкосновенного запаса, отложенного на собственные похороны.

В белой машине с красным крестом ехали три счастливых человека. Кукин радовался тому, что он наконец-то отвезет этот несчастный холодильник, которым жена уже весь мозг проела. Юренев предвкушал, как утром, после пятиминутки, он вкусно позавтракает под дареную водочку. Пациентка сидела в салоне рядом с привязанным к носилкам холодильникам и радовалась предстоящему знакомству с новой больницей, о которой она ничего плохого не слышала. Фельдшера на бригаде в тот день не было, а то бы он тоже чему-нибудь радовался бы.

Сдав бабульку в приемный покой, Юренев не стал отзваниваться на подстанцию. Формально считалось, что они пока еще везут пациентку в больницу.

— Все путем! — сказал Кукин, глядя на часы. — При таких концах мы на пробки три часа спишем спокойно.

— Запросто, — согласился Юренев.

И все было бы хорошо, если бы на Ленинградке, перед самым Солнечногорском, не полетело сцепление. Ситуация аховая — техпомощь не вызовешь, поскольку первым делом спросят, какого хрена московскую бригаду занесло так далеко в Подмосковье. И тут уж стандартная отговорка «мы пробку объезжали» не сработает. Ага, объезжали! По Большому бетонному кольцу? Ха-ха-ха!

Самостоятельно починиться было невозможно — не тот случай. Вдобавок, у обоих, и у Кукина, и у Юренева, висело на шее по два выговора и подставляться под третий им было нельзя — уволят по статье к чертям собачьим.

— Есть выход, Валера! — сказал Кукин, закончив демонстрировать великолепное знание матерной области русского языка. — Тачку бросим здесь. Холодильник довезем до дачи на попутке, тут же рядом. И заляжем на несколько дней на дно, то есть — на даче отсидимся. А потом обнаружимся и скажем, что нас около больницы взяли в заложники бандиты. Заставили ехать в Солнечногорск, а когда машина сломалась пересадили в другую тачку, привезли куда-то в деревню и несколько дней держали в подвале. Но нам посчастливилось сбежать…

— И? — скривился Юренев. — Детский сад какой-то, Виталь. Ну сам подумай — на хрена мы бандитам сдались? Если бы речь шла о Курцевич и Рогозиной, то можно было бы понять бандитские мотивы — захотелось мужикам спелого женского тела. А мы с тобой им зачем? В сообщники агитировать?

— Не в сообщники, а на органы, — Кукин уже успел все продумать. — Смотри, Валера, какие мы здоровые мужики в самом расцвете сил! Да наши почки можно по тройной цене предлагать, не говоря уже обо всем остальном. Короче, держали они нас живьем в подвале для того, чтобы в нужный момент разобрать на запчасти. Дом, где нас держали, мы найти не можем, лиц не помним, поскольку все бандиты были в масках, в этих, где только для глаз прорези…

— Санта-Барбара какая-то! — невпопад сказал Юренев.

— Да ты не парься, — убеждал Кукин, — тут главное все отрепетировать как следует, потому что нас будут допрашивать порознь, я знаю. Если показания совпадут, значит — все правда. Нам еще и за пропущенное время зарплату выплатят, и путевки в санаторий дадут для поправки здоровья. Мы же — невинные жертвы бандитского произвола. Соглашайся. Отдохнем у меня на даче, опять же — есть на что нам отдохнуть.