Событие сорок третье

Порядок удалось восстановить не сразу и небыстро. Петру пришлось пойти на уступки. Он не хотел, чтобы песни разлетелись по стране до того, как их исполнит Богатиков, и до того, как он устроит концерт для руководителей области 9 мая — а сейчас только февраль. Достигли консенсуса таким образом: магнитофон с кассетой переходит на один час в ведение коллектива под руководством Первого Секретаря Союза Писателей Константина Александровича Федина. Сам же большой начальник обещает, что никто не будет переписывать тексты и пытаться добыть второй магнитофон, чтобы скопировать запись. Глава всех писателей Союза хмыкнул, недоверчиво попереглядывался с ведьмами и махнул рукой.

— Зачем же писать песни, если их нельзя петь и слушать?

— Они ещё не зарегистрированы, и часть неправильно исполнена, — твёрдо стоял на своём Пётр.

— Так в чём проблема? ВУОАП у нас в подвале находится, да я их могу и позвать.

— Позовите, пусть послушают, но всё равно переписывать и копировать не надо, — не сдавался Пётр.

— Ну, хозяин — барин, — явно недовольный, товарищ вышел.

Едва мэтр отбыл, Пётр собрался поговорить о книгах, но не дали. Встряла Люша.

— Пётр Миронович, а вы надолго к нам, в Москву? Вас надо обязательно познакомить с дедом и Александром Исаевичем.

И тут Пётр вспомнил, кто такая Люша. Падчерица расстрелянного физика Матвея Бронштейна. Химик. Зарубочку Пётр сделал. Постоянно помогала Солженицыну — с начала 1960-х годов и вплоть до его высылки из СССР. В середине семидесятых напишет статью: «Вернуть Солженицыну гражданство СССР». Вопрос: ему — Первому секретарю Краснотурьинского горкома КПСС — эта Люша нужна как друг или как враг? А ему как писателю? Вот вопрос так вопрос. Через деда она легко протолкнёт публикацию его книг огромным тиражом — если, конечно, захочет.

— Елена… — обратился, решившись, к будущей правозащитнице Пётр.

— Цезаревна, но можете называть и Люша, вам можно.

— Елена Цезаревна, можно я озвучу специально для вас пару сентенций?

— Сентенций? Слово-то уже неприятное, боюсь, что и смысл мне не понравится, — начала догадываться «внучка».

— У меня будет не краткая латинская апофегма. И не афоризм. Хорошо, это будет не сентенция, будет притча — я ведь сказочник, — продолжал настраиваться Штелле.

— Да уж говорите, — чуть не хором поторопили бабки-Ёжки.

— Представьте такую ситуацию. Идёте вы к Александру Исаевичу, несёте батон колбасы — и по дороге видите бездомную собаку, жмущуюся к двери подъезда. Вы кормите собаку. Благородный и непредосудительный поступок. Потом эта процедура повторяется ещё несколько раз, собака к вам привыкает и даже уже даёт себя погладить. В очередной раз вы идёте в гости к Александру Исаевичу уже с дочкой. Кормите собаку и начинаете гладить её. Дочка тоже тянет руку, но собака ведь дикая, она думает, что у неё пытаются отобрать колбасу, и кусает девочку за руку — несильно. Дочка вскрикивает. Вы кричите на собаку, и она, испугавшись, кидается прочь — но на пути стоит маленький мальчик, которому было интересно посмотреть на незнакомую девочку. Он делает естественное движение, чтобы заслониться от бегущей на него собаки. Та воспринимает это как угрозу и, совершенно растерявшись, кусает мальчика за руку — опять несильно. Собака убегает. Вы ведёте дочку к Александру Исаевичу, где промываете рану и перебинтовываете. Потом на следующий день проверяете состояние ранки и на всякий случай измеряете температуру. Она — 37,3 °C, а дочка всю ночь ворочалась и плохо спала. Вы ведёте дочь к врачу, и тот диагностирует бешенство. Девочке начинают делать уколы, в итоге болезнь удаётся победить, но сколько это вам стоило нервов! — Пётр перевёл дух, взял со стола графин с водой и сам налил себе половину стакана. Выпил одним глотком.

— Дальше! Что с мальчиком? — аж привстала со своего громоздкого стула Смирнова.

— А мальчик из бедной семьи. Отца нет, а мать — уборщица в школе, и у неё ещё двое. Мальчик заболел гидрофобией и умер в мучениях. Вопрос: как бы вы повели себя, Елена Цезаревна, если бы с помощью машины времени попали снова в тот миг, когда в первый раз покормили несчастную замёрзшую собаку? Не надо, не отвечайте, — предотвратил попытку ответить нервно вышагивающую в течение всей сентенции вдоль окна Чуковскую.

— Почему? — опять Смирнова.

— Все ответы в конце. Второй вопрос. Снова идёте вы к Александру Исаевичу, и опять у крыльца лежит эта собака. Ваши действия? И опять не надо пока отвечать. Слушайте вторую притчу. Живёт в вашем дворе мальчик Серёжа, и у него детский энурез. Родители, допустим, напугали. Пройдёт с возрастом. В этом же доме живёт врач. И вот как-то по телефону она обсуждает эту проблему с матерью Серёжи. Уговаривает её не волноваться, пройдёт, мол, само, главное — не нагнетать обстановку в семье. Этот разговор подслушал её сын Сашенька. Встречает он во дворе своего друга Серёжу, и вместе идут они в школу. Сашенька и говорит другу: знаю я про твою болезнь, но ты не переживай, моя мама сказала, что это скоро само пройдёт. Как вы будете относиться к мальчику Саше? Не отвечайте. Следующая ситуация. У мальчиков Саши и Серёжи есть друг Колька. И вот Сашенька рассказывает Коле о болезни их друга — и не смеётся, а, наоборот, утверждает, что это всё ерунда и пройдёт со временем. Как теперь вы будете относиться к Сашеньке? И опять не отвечайте. Третья ситуация. В этой школе учится враг всей тройки друзей, сплетник и драчун Семён, который от всех требует, чтобы его называли «Сэм». Так вот, этот Сэм является редактором школьной стенгазеты. И мальчик Сашенька, обидевшись, что Сергей забыл поделиться с ним конфетой, рассказывает о болезни Сергея Сэму, а тот всё это публикует в школьной стенгазете. Как теперь вы будете относиться к мальчику Сашеньке? И опять не отвечайте. Есть ещё и третья сентенция — притча, но перед ней — пара афоризмов. Враг моего врага — мой друг. Не делай добра — не получишь зла. Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся. Ну вот, теперь притча. В этом дворе кроме мальчиков Саши и Серёжи ещё живёт много других мальчишек. И мальчик Саша, отомстив Серёже за конфетку, вошёл во вкус и стал ябедничать родителям других детей на их чад. Одного в угол поставили — за дело, наверное. Второго выпороли — тоже ведь было за что, поди. А третий стал защищаться от избиения пьяного отца — и тот, не контролируя ярость, со всей силы заехал ему кулаком в живот. У мальчика разрыв селезёнки, и он умирает. Вот теперь я готов выслушать ваши… Нет, не ответы — вы ведь и сами обо всём догадались — а вопросы, — Пётр оглядел притихших дам.

— Этого не может быть, Алек…

— Имел в лагере у работников МГБ псевдоним «Ветров». Множество человек пострадало. Есть расстрелянные.

— А вы откуда это знаете? — почти зашипела, подскочив, Люша.

— Поделился Серёжа. Да вы у него самого спросите, что ему известно о стукаче Ветрове, — не стал отстраняться Пётр, — Елена Цезаревна, вы ведь не поняли притчу про собаку.

— Про собаку, ах да?! Поясните! — женщина плакала.

— Вы знаете, что такое национализм. Ну да это пережитки. А возьмите с собой подругу со знанием, скажем, литовского, и зайдите с ней в магазин в небольшом литовском городке — и начните придираться к качеству обслуживания. А подруга пусть не вмешивается и слушает. Очень много узнаете о евреях и русских. Об их происхождении. Ну, и так далее, сами понимаете. И так в любой республике. Особенно плохо всё в Армении и на Украине. Западной Украине. Нельзя сейчас раскачивать лодку. Все перетонем. Причём тут Александр Исаевич? Лодку можно раскачивать поперёк, а можно и вдоль. Все решат, что критиковать власть нужно и модно — и таких людей будет всё больше. Власть, не зная, что делать, начнёт с ними бороться. Да уже начала, процесс Синявского и Даниэля — только первые ласточки. Я бы поступил по-другому. Я дал бы Синявскому Ленинскую премию и написал огромную статью в Правде, что писатель Абрам Терц — лучший писатель в СССР, и что остальные не стоят и ногтя его, а потому нужно почистить ряды Союза писателей и сотню человек исключить. Как думаете, встала бы вся просвещённая общественность грудью в поддержку Абрама? Как писатели и Даниэль, и Синявский полные нули — ну, или почти полные. Всё дело в том, что на Руси издавна любят спасать неправедно осуждённых. Любят кликуш и юродивых. И пофиг им, что юродивые — это профессиональные нищие, которые нарочно делают себе на щеке рану, а потом втирают туда землю, чтобы её разбарабанило. Пофиг. Неинтересно, что всё это делается из жажды быть замеченным, из жажды большего количества подаяний, из жажды пробиться в домашние юродивые к царице, ну или, на худой конец, к сердобольной боярыне. Где у нас в последнее время книги про Сусанина, который пожертвовал собой, чтобы не допустить ляхов, вознамерившихся убить мальчонку? Где книги про Кузьму Минина? Где книги про патриарха Филарета, который просидел годы и годы в тюрьме и потом, преодолевая боярскую вольницу, тянул пятнадцать лет Россию из пропасти? Нет. Это не оценят. Это не напечатают враги на Западе. Это пусть дураки пишут. А мы пойдём коротким путём к деньгам и славе. Мы будем ругать власть. Ругать свою страну. Ну и что, что лодка раскачается и страна развалится на пятнадцать отдельных государств. Ну и что, что Армения вспомнит все свои обиды на Азербайджан и развяжет кровопролитную войну за Карабах. Ну и что, что на северо-востоке Украины живут русские, а на западе — недобитые бандеровцы, люто ненавидящие русских и евреев. Они их тысячами уничтожали при Гитлере — а теперь они герои, про них написал Солженицын. Они узники Гулага. Хрен! Они убийцы и националисты. Они преступники. Очень мягко советская власть обошлась с многими и многими. А с собакой? Люди будут прятать произведения Солженицына, и некоторые за это поплатятся свободой, а некоторые — и жизнью. Умрут, защищая главного врага нашей страны — и будут думать, что они Жанны Д’Арк. Нет, они хуже бандеровцев — те хоть как-то могут объяснить свою борьбу. Им нужна Великая независимая Украина с чисто украинским населением и католической верой. Да, нормальная идея — только при этом люди тысячами умирают. Дети в концлагерях идут на опыты по определению, какой газ быстрее убивает человека, а какой мучительнее. Ой, извините! Они же узники Гулага! Мать вашу! Оглянитесь вокруг. В половине деревень нет дорог, в трети даже электричества нет. У меня в благополучном городе есть школа-интернат, в которой живёт и учится множество детей из очень бедных семей. Найдите себе других кумиров! Не тех, кто раскачивает лодку, а вот меня, к примеру. Я эту собаку убил, и всех до единой собак бродячих в городе убил. А их мясом кормлю детей больных туберкулёзом. Вопреки мнению врачей кормлю, несмотря на их кляузы в Обком партии. И дети начали выздоравливать. Теперь я приеду и организую людей на отстрел бродячих собак в соседнем городке, потом в следующем, пока не вылечится последний больной туберкулёзом ребёнок. А потом начну в Москве собак уничтожать, чтобы вылечить взрослых. И мне плевать на Синявских и Солженицыных. У меня есть цель — сделать людей в Краснотурьинске счастливее. Некогда мне писать воззвания в защиту стукачей и предателей Сашенек. Мне работать надо. Книги писать, песни. Эти самые песни, от которых людям станет лучше, хоть на те три минуты, что длится песня. Лучше. А к вашему деду я бы с удовольствием съездил. Я считаю себя его учеником. Сейчас главное в стране для писателей — писать хорошие детские книжки, на которых вырастут следующие поколения. Поколения советских счастливых людей.