— Наталья Исидоровна, вы ведь эксперт-криминалист, мне Елена Цезаревна сказала.
— Не обманула, — пошутила «Дочь».
— Хотите, расскажу анекдот про вашу профессию?
— А что, и такие у вас есть? Непременно расскажите, ни одного не слышала.
— При раскопках в Египте нашли саркофаг с мумией. Эксперты не могли установить, чья это мумия. Пригласили советских специалистов. Три советских эксперта засучили рукава и потребовали освободить помещение. Вскоре они вышли, утирая пот со лба:
«Аменхотеп XXIII!»
«Как вам удалось это установить?»
«Сам, дурашка, сознался!»
— Дурашка, — прохрюкавшись и пробулькавшись, и на самом деле держась за сердце, еле вымолвила Калинина, — Расскажу на работе. Все в стол писать будут. Ох, Пётр Миронович. Непростой вы человек.
— Да я и не говорил, что простой.
— А чем вы ещё занимаетесь, кроме того, что бухаете, как Есенин?
— Пётр Миронович написал продолжение «Буратино», — вступилась за него Люша.
— Я — Первый Секретарь Горкома КПСС.
— Неожиданно. И что за город? — откликнулся первым Калинин.
— Краснотурьинск. Это не очень большой город на северном Урале — но скоро он станет известен как «Нью-Васюки».
— Это почему? — резко повернулась к нему Исидоровна.
— Туда переедет столица. По крайней мере, культурная.
— Смешно. Хотя нет. Лучше расскажите ещё про криминалистов.
— По заявлению экспертов, Малевич своим «Черным квадратом» замазал какую-то другую мазню.
— Ещё.
— Обворована квартира. По отпечаткам пальцев, оставленных преступником, эксперты определили, что жить он будет долго и счастливо, но настоящей любви так и не встретит.
— Ха-ха-ха. Всё, лимит на смех закончился, — отсмеявшись и похлопав жену по руке, огласил Александр Михайлович, — Да мы и приехали. Вон уже и Переделкино.
Глава 9
Событие сорок девятое
На даче дедушки было многолюдно, да ещё они целым табором завалились.
Представляла гостей Люша. Пётр попросил её, чтобы она называла его начинающим поэтом-песенником — а вот приехавших ранее можно было и не представлять.
— Это наша звёздочка Анастасия Вертинская, — чмокнула три раза в щёчку её Елена Цезаревна.
Что можно сказать? Всё попаданцы обязательно мутят с одной из звёзд — то им Наталью Варлей подавай, то Цыплакову, а то и Пугачёву. И ни один не покусился на Вертинскую. Почему? Да потому что — богиня. Как вы себе представляете мутку с Герой или Афродитой? Вот то-то и оно.
— А это Никита Михалков. Вы же смотрели фильм «Я шагаю по Москве»? А ещё он по совместительству муж нашей звёздочки, — чмокнула Чуковская и будущего оскароносца.
А что тут можно сказать? Верной дорогой идёте, товарищи. Всё у него в жизни будет хорошо. И ведь на самом деле хорошие фильмы снимет. Дурак только. Вот через пару лет разведётся с Вертинской — а ведь какие красивые и умные могли быть детки.
Третий посетитель дедушки вызвал у Петра приступ паники.
— А это писатель и поэт Булат Окуджава.
— Очень рад. Позавчера вот узнал, что вы у меня Мотыля украли, — постарался шуткой сгладить нервозность пожатия руки Штелле.
— Вы тоже сценарий фильма написали? — заинтересовался ограбленный Петром бард.
— Нет, я для свердловского ТЮЗа написал музыкальную сказку-детектив.
— Расскажете потом? — встрепенулась светлая девушка, — Нужно ведь и деду вас показать, Пётр Миронович.
Дед был сух и стар. Сидел в кресле в ярком вязаном свитере, но под свитером на рубашке был галстук. Интеллигент. Большой еврейский нос с годами из острого клюва превратился в картошку. Высокий лоб. Совершенно седые, аж белые волосы. Говорят вот — пронизывающий взгляд. Нет, не было пронизывающего взгляда, скорее — насмешливый прищур. И прямо рвали всю картину маленькие гитлеровские усики под картофелиной. Глаза говорили: «Ну, Люша, рассказывай, что за интересный экспонат ты залучила».
— Деда, это Пётр Миронович. Он — начинающий поэт-песенник, — отработала договорённость светлая девушка и не удержалась, — А ещё он Первый Секретарь Горкома КПСС, модельер, философ — и самый великий повар, — чуть смутилась, ну не рассказывать же всей компании о ночи, — которого я знаю.
— Не слишком ли много для одного человека? — тяжело улыбнулась, стоящая за креслом с корифеем женщина.
— Это моя мама — Лидия Корнеевна.
— Очень рад знакомству.
— Люша, Пётр Миронович, не хотите чайку с дороги? — постаралась улыбнуться «мама».
— С удовольствием.
Попили чаю, поговорили о погоде. Не клеилась беседа — и кассеты с песнями забрала товарищ министр. Разрядил обстановку патриарх.
— Пётр Миронович, я так понимаю, что Люша вас привезла, чтобы я послушал ваши стихи и помог их напечатать? — правду про деда потом напишут. Всем бросался помогать.
— Да, Пётр Миронович, прочтите ваши стихи, — Вертинская вклинилась. Красива, чертовка.
— Корней Иванович, я слышал, в этой комнате вам читал стихи Пастернак? Не скажете, с какого места? — окинул взглядом большую комнату Пётр.
— Думаете, место — это главное? — усмехнулся Чуковский.
— Однозначно.
— Дай бог памяти — да вон у окна, кажется, и стоял, — чуть привстал с кресла патриарх, указывая через головы гостей на разукрашенное изморозью окно ближе к углу.
Пётр прошёл до указанного места. От окна дуло. «Нужно будет стеклопакеты изобрести», — вспомнил Штелле и начал сказку. Давно, в той жизни, лет двадцать назад, был у него период, когда он попытался написать сказку вроде «Конька Горбунка» — или даже, чуть подражая игре в слова, филатовского «Федота Стрельца». Написал много, а потом как-то отложил — и вот снова взяться так и не удосужился. Но ведь знать об этом почтенной публике не обязательно — прочитать можно только вступление. Оно явно выбивается из всего, что сейчас пишут.
— Это будет сказка. Представьте себе поэта, которого отправили по сфабрикованному обвинению в ГУЛАГ в 37-м году. Вот он пишет письмо домой:
Я тут, мать, решил со скуки,
От тебя, детей в разлуке,
Написать ребятам сказку —
Заменить отцову ласку.
Чтоб не тратить время даром,
Я решил таким макаром:
Нужно опыта набраться,
В корифеях покопаться.
И столкнулся, ёшкин кот,
Я с такой проблемой вот.
Не достать нигде Ершова,
Как и дедушку Бажова,
С Маршаком вообще беда –
Кто ж его пришлёт сюда.
Я отчаиваться стал —
Ни черта ведь не достал!
Тут мужик пришёл с этапа,
Борода как у Потапа.
У него Есенин есть –
«Анну Снегину» прочесть,
«Пугачёва Емельяна»,
Что писал поэт наш спьяну.
Ну, осилил я Серёгу;
Рано всё-таки в дорогу.
Вирши в голову не прут,
Не закончен, видно, труд
Овладенья мастерством.
Отложить, что ль, на потом
Написанье сказки сей?
Но хочу ведь — хоть убей.
Тут я вспомнил — Пушкин есть.
И не можно глаз отвесть
От его волшебных сказок –
И про рыбок, и про бабок,
Про русалку и кота.
Значит, я не сирота,
Буду у него учиться.
Тут ведь главно — не лениться.
Прочитаю про царевну,
Или может — королевну,
Что качается в гробу –
И схвачуся за губу.
Что-то мне напоминает,
И сомненья вызывает
Этой сказочки сюжет.
Белоснежка? Или нет?
Тут и там царевну прячут,
Только тут коняки скачут,
А там гномики долбают,
Самоцветы вырубают.
В общем, тяжкий горный труд,
Если сказки те не врут.
Младший гном в княжну влюбился,
Чуть рассудка не лишился.
А у Пушкина в неё втюрился парнишка –
Младший егеришка.
Аналогии кругом.
В этом месте, али в том:
Яблочко княжна съедает
И почти что умирает.
Лесники её хватают,
И в хрустальный гроб ховают
На цепях между столбов
Семь здоровых этих лбов,
Точно так же, как и гномы.
Да, сюжеты тут знакомы.
Плагиатом пахнет тут.
Во, блин, классики дают!
Вот ведь Пушкин — сукин сын!
Сбегал, значит, в магазин,
Закупил про гномов книжку,
И, пополнить чтоб кубышку,
Заменил трудяг конями
С псами, ну, и с егерями.
И пришёл за гонораром,
Деньги получил задаром,
И ведь как спешил чудак –
Даже склеил кое-как
Свой сюжет про лесников.
Так, чуть-чуть, для дураков.
Ну откуда в чаще грот?
Всё в лесу наоборот!
Есть осины, есть берёзы,
Тут Есенин бы про слёзы
Начал кружево плести,
Впятером не разгрести.
Я ж скажу: в лесу есть ёлки,
Совы, зайцы, даже волки,
А с пещерами там туго.
В чём же Пушкина заслуга?
Знаю, знаю! Он, бродяга,
Ох и хитрый же деляга,
Перенёс на Русь сюжет.
Нет. Опять же винегрет.
Царь Салтан, батыр Руслан,
Где ж увидел он славян?
А ещё есть князь Гвидон,
Что прислал нам всем поклон.
Девушку зовут Наина,
Почему не просто Зина?
Знать, писал он про татар.
Жаль, что этот Пушкин стар.
Я б ему сказал: Сергеич,
Ты ведь, брат, не Челубеич.
Нам к Мамаю на поклон
Бегать нынче не резон.
Ты пиши про Русь святую,
А не то тебя я вздую.
Ладно, Пушкина прочёл,