Глава 4

Событие двадцать четвёртое

Мария Нааб, она же Вика Цыганова, тоже была в Свердловске при делах. Нужна была певица с низким, почти мужским голосом — да те же песни Любы Успенской петь. Ну, и других хватает — «Tombe la neige», к примеру, для гастролей вещь необходимая. Желательно найти девушку с контральто. На худой конец, низкое меццо.

Когда она озвучила свою идею Петру Мироновичу, он заржал.

— Извини, Вика, представил картину. Сидишь ты как Пуговкин, закинув ногу на ногу, тростью помахиваешь и прослушиваешь девиц из консерватории и филармонии.

— И в чём юмор? — обиделась Вика.

— Тебе десять лет. Ладно, девушки будут петь, а вот как на эту сцену будут смотреть преподаватели и разные другие руководители?

— Нам нужна девушка с низким голосом. Ваши предложения? — Вика рассердилась. Это тело доставляло на каждом шагу кучу неудобств. Плюсы? Ну, если считать плюсом прыщики и сопли, то плюсы были. А так — одни минусы. В Краснотурьинске почти привыкли к причудам соплячки, тем более что практически всегда она оказывалась права. Даже побаивались. Ну, и стоящий за спиной Первый секретарь горкома партии. А в Свердловске? А в Москве??? И так ещё лет десять. Ужас!

Отдушиной были репетиции — там забывала о возрасте. Постепенно и окружающие стали забывать. Один Богатиков из хохляцкой вредности всегда начинал со споров. Один раз даже замахнулся на девочку, и это случилось при Петре Оберине — телохранителе и шофёре «папы» Пети, как иногда в шутку называла его Вика. Что уж там сделал здоровущий «Майор» (так его все знакомые называли) и как объяснил зазвездившемуся певцу политику партии — неизвестно, но с тех пор Богатиков ведёт себя как шёлковый, лишь иногда позволяет себе посылать убийственные взгляды.

Ещё бесятся изредка диссидентки, особенно Наталья Евгеньевна Горбаневская. Поэт непризнанный! Нет, признанный — на Западе! О, этот манящий Запад. Там свобода. Там дышать можно полной грудью. И бесполезно что-то говорить, как со стеной. «Tаити, Tаити… Не были мы ни на каком Таити! Нас и здесь неплохо кормят». Ну а Вика была. И на Таити тоже. Особенно потряс Лиссабон. Идёшь себе за гидом по туристическим местам и вдыхаешь запах океана и вечности, запах истории. А сверни в проулок, отклонись от маршрута. Помойка! И, как на всякой помойке, там знатно воняет, особенно в маленьких тесных переулках. Пахнет тухлой едой, мочой, под ногами валяется мусор и бегают крысы. Везде стоят битые, разгромленные машины. Всё в граффити, часто с изображением половых органов. В переходы просто страшно спускаться — это общественный туалет. Даже всякие Гарлемы отдыхают. Проститутки, наркокурьеры — всё на виду. Показать бы этот Запад диссиденткам! И ведь даже не расскажешь. Не поверят и подозрительно спросят — а информация-то откуда? «От верблюда»! Нужно свою страну делать прекрасной, а не захлёбываться слюной от зависти.

— И что же делать, Пётр Миронович?

— Попробую договориться.

Интересно, а есть вещи, о которых не смог бы договориться Тишков? Прямо чудеса. Словно кто подыгрывает. Договорился и тут. С помпой всё пройдёт. В малом зале филармонии, нет, в Камерном зале, состоится прослушивание всех певиц Свердловска с низкими голосами. И ведь всего один звонок секретарю Свердловского облисполкома. Глинских Василий Иванович лично сопроводил девочек и Марка Яновича Макаревича к роялю — в смысле, зашёл с ними на сцену и поприветствовал собравшихся. Но рояль! «Rönisch», Санкт-Петербург, 1909 год. Сказка.

— Это председатель колхоза «Крылья Родины». Все ведь слышали песни к 8 марта и Дню Космонавтики? Это их рук дело. В ансамбль «Крылья Родины» для записи нескольких песен нужна певица с низким голосом. Победительница этого конкурса через месяц будет одной из самых знаменитых певиц страны. Постарайтесь, — и под шёпот тёток и девиц гордо удалился.

Руководитель! Умеет народ на подвиг воодушевить. Вот только насчёт «рук»… Хотя Сенчину с Толкуновой уже и руками двигать научили, не только челюстью. Что можно сказать о самом прослушивании? Долго, нудно, нервно. Сначала пришлось распрощаться с пожилыми толстыми тётками, хотя у одной вполне себе голос — намного выше среднего. Точнее, намного ниже, и с замечательной такой хрипотцой. Заметочку с данными певицы Вика оставила в блокноте. Показывать нельзя, а вот запись на пластинку?

Ещё двоих отсеяла из-за внешности — тоже толстые, и голоса слишком оперные, уже не переучить. Осталось четыре — одно контральто и три низких меццо. Хотелось бы контральто. Оказалось, что не получится — а ведь голос у женщины круче, чем у Шер. Валентина Николаевна Левко пришла из любопытства. Она солистка труппы Большого театра.

— Похвастаться пришли? — насупилась Вика.

— Интересная ты девочка. Ходят по Москве слухи, что все эти замечательные новые песни ты придумала, — погладила по голове, как упирающегося котёнка.

— Только музыку.

— Ну да, ну да. И «Танцы на Марсе»? Туда нужен голос?

— И туда не помешает.

— Жаль, что вы не в Москве. Я бы пару песен с вами записала, — а на вполне симпатичном личике нет сожаления. Как же, оперная ДИВА!

— Жаль, что вы не сможете переехать в Краснотурьинск.

— Где это?

— Там, где будут мечтать побывать всякие Паваротти. Хочется «Грэмми»? А победить в Сопоте? Дать концерт на Уэмбли? Вы будете петь для нескольких сотен избранных — а та певица, которую я сегодня отберу, будет петь в той же Венской опере, в лондонском «Ковент-Гардене», в «Ла Скала» для королев и министров, за гонорары соизмеримые с ценой этого здания.

— Да ты Наполеон в юбке, — снова погладила по головке.

— Валентина Николаевна, мне ещё вон тех трёх будущих звёзд слушать.

— Будешь в Москве, звони, — и протягивает визитку. Хайтек. Точно ДИВА!

Прошла на троечку последняя девушка, аспирантка кафедры сольного пения Уральской консерватории имени М.П. Мусоргского.

— Гибалин Борис Дмитриевич, ректор консерватории, — дядечка, всё это время сидевший в последних рядах Камерного зала, подошёл к Марку Яновичу.

— Рад знакомству. Марк Янович Макаревич.

— А можно и мне вашу девочку послушать? — опа, неожиданный поворот.

— А цель какая? — устала Вика.

— Необычная девочка — и, судя по песням, даже не талант, а просто гений. Я со многими композиторами знаком — всегда есть узнавание. Не скажу, что произведения похожи, но есть общие моменты. А тут ни одна песня не похожа на предыдущую, словно их десятки композиторов писали. И ведёт себя Маша как взрослая.

Ну вот. Что там Штирлиц говорил про провал?

— Тут, наверное, Борис Дмитриевич, дело в том, что я песни как таковые не пишу. Пётр Миронович Тишков их сочиняет и мне напевает, а я просто превращаю его хрипы и стоны в музыку. Аранжировку помогает делать Гофман, это руководитель Краснотурьинского Академического симфонического оркестра, — попыталась выкрутиться Вика-Маша.

— Вот! Час от часу не легче. Человек, не знающий нот, сочиняет песни, без преувеличения великие песни. Девочка десяти лет пишет для них музыку. А человек, который нигде не учился музыке, создаёт академический симфонический оркестр в городе, где даже нет музыкального училища. И он без сомнения справляется с аранжировкой! Мне тут Светланов звонил, пообщались, поперемывали вам косточки. Больше всего это похоже на мистификацию, и меньше всего — на правду. Плюс Фурцева, что с вами носится, как с писаной торбой. Даже не чудеса — за гранью. Ойстрах назвал вас троих инопланетянами. Что скажете? — и голову седую набок склонил, руки за спину завёл. Следователь, блин.

— «На Тау Ките
Живут в красоте —
Живут, между прочим, по-разному —
Товарищи наши по разуму».

Высоцкий тоже нигде не учился, даже в музыкальную школу не ходил.

— И это чувствуется. Мелодии простоваты, — не сдавался ректор.

— Борис Дмитриевич, лет тридцать ведь ваша консерватория работает. А ещё есть Москва, Ленинград, Киев. Подскажете дальше? Десятки консерваторий. Десятки тысяч выпускников. Сколько из них стали писать «великие» песни? И сколько «великих» песен написано выпускниками консерваторий? — решила уделать метра «пигалица».

Ректор не сдался.

— Твоя правда, Машенька. Обидно. Может, выход предложишь? — и опять в позу следователя.

— Борис Дмитриевич, Маше десять лет, — попытался защитить девочку Макаревич.

— То-то и оно, уважаемый! То-то и оно! Так есть выход? — отмахнулся как от мухи.

— Борис Дмитриевич, мне на самом деле десять лет. А выход? Может, нужно больше свободы? Разрешить студентам создавать всякие ВИА, театры миниатюр с использованием музыки. Проводить конкурсы на лучшую песню, — Вика пожала плечами.

— Я три дня назад был на репетиции в ТЮЗе — ученик бывший пригласил, он там за музыку отвечает. Они сейчас сказку ставят. Опять вы! И песни хороши. Несколько штук даже не «великие» — следующая ипостась. «На века». Не пригласите в Краснотурьинск на репетицию?

— С удовольствием. Приезжайте числа 7-го мая, на три дня. Увидите и генеральную репетицию, и концерт. А если приедете с мальчиком, лет десяти, с хорошим высоким голосом, то вообще замечательно. Есть несколько песен, а вот исполнителей хороших нет, — Вика вспомнила свою идею поискать «Серёж Парамоновых» в Свердловске.