— Не слышал. Интересно.

— Дом стоит на пересечении Кузнецкого моста и Петровки. Красивое здание, найдёте. Ну, не буду больше задерживать, вон к вам уже очередь выстроилась, — снова протёр лысину платочком, и крепко сжав руку, отошёл.

— Пётр Миронович! — вот и Фурцева.

— Добрый день, Екатерина Алексеевна, — чуть снова не поклонился. Здесь бы выглядело не смешно.

— Пётр Миронович, не знаю, плохо это или хорошо, но Михаил Андреевич и Леонид Ильич хотят познакомиться с Машей… вашей, — и радостно щерится, вспомнила про рифму.

— И где они?

— Сейчас пошли в малый зал. Там отдельный стол для руководителей.

— Я про Машу и Таню.

— А я откуда знаю? Шучу, не пугайтесь. Твой человек их у входа в Кремль встретил и проводил в гостиницу, потом моему заместителю отзвонился, а он мне передал, — у, змея! Пётр аж взмок. Потерять этих пигалиц в Кремле…

— Уже послали?

— Конечно, — снисходительно улыбнулась Фурцева.

— Позвоните в номер, пусть посланец возьмёт серый чемодан. Без песен ведь не обойдётся.

— Уже чемоданами песни возишь? — чуть пьяненькая Екатерина Великая прыснула.

— Приходится с вами, — лучший экспромт всегда получается после долгих репетиций. Вот и проверим эту поговорку.

— Как привезут, я тебя заберу. Веселись пока. Много не пей, — и ломанулась за Хренниковым.

Ну, осталось пообщаться с Абрамом Моисеевичем Ляссом. Заведующий лабораторией ЦНИИТМ. Как это расшифровывается? ЦНИ понятно — Центральный научно-исследовательский. ИТМ — институт тяжелого машиностроения? Или точного? Военный, значит. Из Подольска.

— Абрам Моисеевич, можно вас украсть у дамы на пару минут? — завлаб, высокий, почти лысый мужчина с остатками волос только в районе висков, подливал вина крашеной шатенке, не очень-то молодой и совсем не привлекательной.

— Вы ведь композитор? — орлом вылетел лауреат из-за стола.

— Поэт. Это к делу не относится. Я Первый секретарь горкома партии в городе Краснотурьинске. У нас там есть Богословский алюминиевый завод.

— Знаю, даже знаком был с Рюминым, — покивал Моисеевич.

— Замечательно. Там есть литейка чёрная, небольшая. Насосное хозяйство и бронировка мельниц, ну, и по мелочи ещё всякой всячины льют. Тонн триста в месяц. Разговор о насосном хозяйстве. Нельзя ли ваши смеси там внедрить в этом году? У вас формальдегидные смолы? — Пётр отводил за руку товарища подальше от начинающего становиться шумным стола.

— Что, простите? Нет, у нас не пластмассы. У нас смеси на основе жидкого стекла.

Опять Штирлиц был на грани провала. Экое старьё! Даже не вчерашний, а позавчерашний день. И за это Ленинскую премию? Бред! Хотя ведь и живём в этом самом позавчерашнем дне. И как теперь выкручиваться? Ну нет. Пойдём напролом.

— Абрам Моисеевич, а если к песку добавить не жидкое стекло, а эти самые смолы? Не пробовали? Я ещё дня четыре буду в Москве. Нужно встретиться, поговорить. Ещё такая идея есть. Берёте форму, накрываете слегка нагретой полиэтиленовой плёнкой. Потом ставите опоку. Герметичную, с патрубком. Засыпаете сухой песок, и снова плёнку. Потом включаете небольшой вакуумный насос. Песок твердеет. Переворачиваете, не отсоединяя от вакуума, устанавливаете стержни, и так же со второй опокой. При этом вакуум не отключаете. Заливаете. Отключаете вакуум — песок весь сам высыпается. Не нужна никакая регенерация, только просеять. Чтобы плёнка не прилипла к отливке, нужно из пульверизатора обрызгать её антипригарной краской. Лучше на основе спиртов — быстрее высохнет. Метод резко увеличивает качество литья. Вот, я вам на две Ленинских премии материала подкинул. Так когда встречаемся?

— Пойдёмте сейчас со мной в гостиницу, я всех своих позову! — глаза горят, лысина блестит. Учёный!

— Не могу. Брежнев зовёт за свой стол, песни петь. Завтра воскресенье, жду вас со всем коллективом в гостинице «Россия» в семь утра в холле. Не напивайтесь. Нужны ваши незамутнённые мозги.

— Пётр Миронович, где тебя черти носят? Брежнев тебя пока одного зовёт! — Фурцева. Вихрь в юбке.

Мы девчонки из простых,
Без серёжек золотых,
Вот таких, золотых,


Но красивые, пардон!
Посмотри со всех сторон,
Посмотри со всех сторон…


Припев:
Танцуй, Россия, и плачь, Европа,
А у меня самая, самая, самая красивая опа!
Танцуй, Россия, и плачь, Европа,
А у меня самая, самая, самая красивая опа!


Проигрыш.


Все артисты, не вопрос,
Миллионы алых роз
К моим ногам.


Я девчонка из простых,
Без серёжек золотых,
Вот таких, золотых.


Припев:
Танцуй, Россия, и плачь, Аляска,
А у меня самые, самые, самые красивые глазки!
Танцуй, Россия, и плачь, Европа,
А у меня самая, самая, самая красивая опа!
Рыдай Канада, пали из пушки,
А у меня самые, самые, самые красивые ушки!

Молчание? Да нет. Гром оваций. Куда там! Притопывание и прихлопывание. Впечатлились. Особенно когда Вика-Маша в конце сбацала задний глайд, иначе именуемый «лунной походкой», и… запустила шляпой в зрителей. Поймал Шелепин, протянул Брежневу, а тот вдруг бросился на импровизированную сцену целовать девчонок. А потом и Петра. Три раза. Дай бог сил это пережить!

Однако теперь по порядку.

До того, как привезли девочек, пообщались с Вождём минут пять-семь. Странные, непонятные вопросы и подковырки.

— Как охота в ваших краях? — все знают про страсть Брежнева к этому действу. Ну, не спорт же.

— Ходят люди, и на лося, и на волков охотятся. Бывает, и на мишек натыкаются. Правда, за всем этим приходится ехать подальше в горы, звери ведь городской шум не любят.

— А мне вот доложили, что всех собак перестреляли, — и непонятно, как реагировать. Будем по поговорке: «не знаешь, что говорить — говори правду».

— Да, уже и до соседних городов добрались.

— Помогает? — и опять этот взгляд.

— Десять детей и жена Героя Соцтруда, директора нашего подсобного хозяйства.

— А медики?

— Сомневаются.

— Мне вот Катерина доложила, что ты теперь самый богатый человек в стране, — теперь глаза блеснули — издевается.

— Да, напали деньги. Со всех сторон валятся, не отбиться. Все на город пущу. Ну, почти все.

— Завидовать будут. Пакостить. Что сделали с тем доктором, что кляузу написал? — теперь точно смеётся.

— Закопали.

— Закопали? Живым? — и челюсть отпала.

— Что вы, Леонид Ильич, под ворохом бумаг. Целыми днями всякие отчёты пишет. От детей отодвинули. Нужно думать о других, если ты врач, а не о том, что с тобой может случиться. Перестраховщик и дурак.

— Много ведь дураков.

— Боремся.

— Успеваешь и песни писать, и книжки, и город резко в гору пошёл. Докладывают. Хватает времени?

— По двадцать пять часов с сутки работаю.

— Так в сутках двадцать четыре…

— А я встаю на час раньше, — купился Генсек на старую шутку, задребезжал. Мелко захихикал и подкравшийся бочком Суслов.

— Приехали.

Ну, слава Всевышнему.

На этот случай Пётр с Викой Цыгановой разработали целый сценарий. Времени особо не было, так что все реквизиты взяли уже готовые. Ну, какие были. Кроме того, успели отработать корейский танец с Таней. И Вика, и Пётр видели, как корейские девушки из какого-то танцевального коллектива танцуют под русские песни, в том числе и под эту нетленку Глюкозы. Времени было всего три дня, но в целом получилось неплохо, а сама Маша-Вика ещё и над лунной походкой поработала. Тоже не Майкл Джексон — только ведь на дворе 1967 год. Она не только первая, но и единственная.

Брежнев обнял обеих девочек и покрутил, разглядывая со всех сторон. На «сестрёнках» были платья в стиле «милитари». Красота, кто понимает.

— Ну, что вы нам споёте? — влез поперёд батьки Устинов. Командир ведь. В будущем. Сейчас Гречко.

Вот Вика молодец. Она проигнорировала второстепенного персонажа и обратилась напрямую к Генсеку.

— Леонид Ильич, нам нужен магнитофон.

— А сами петь, что, не можете? — опять вылез пьяненький Дмитрий Фёдорович.

— Катерина, есть здесь магнитофон? — всё ещё поворачивая так и эдак Таню, отвлёкся на секунду Брежнев

Фурцева Петром была предупреждена, и человек с немецким магнитофоном стоял за дверью. Алле-оп, и всё готово. Пётр достал из чемодана кассету с плёнкой-«минусовкой» и поставил на магнитофон.

— Леонид Ильич, можно мы с сестрёнкой споём шуточную песню? — и невинно похлопала глазками.

— А гитары вам не надо? — приподнял свои брежневские брови Брежнев.

— Музыка записана на магнитофон, а петь мы будем по-настоящему.

— Давайте шуточную.

— Ровно сто лет назад царь Александр II Николаевич продал американцам Аляску. В народе ходят слухи, что договор заключён на 99 лет, и в этом году Штаты должны её вернуть. На самом деле это не так — договор не предусматривает возврата. Но народу ведь хочется верить! Вот про это и есть наша песня, — произнёс вступительную речь Тишков и включил магнитофон.

«Не валяй дурака, Америка,
Вот те валенки, мёрзнешь небось.
Что Сибирь, что Аляска — два берега:
Баня, водка, гармонь и лосось».

Последний припев пели уже все вместе. Потом все члены Политбюро долго тискали девочек. Досталось поцелуев и объятий и Петру. Даже Фурцева чмокнула.