Вообще-то 23 февраля в 1967 году ни разу не праздник, обычный четверг. А следом — обычная пятница, тоже самый что ни на есть рабочий день. По этой простой причине товарищ Тишков с самого утра был на работе, тем более что пятница — день приёма населения.

Первый посетитель пришёл жаловаться на руководителей шахты «Северопесчанская», они ввели талоны для своих рабочих, «чтобы чужие не садились в автобусы». А как пенсионеру добираться до сада № 3, где у него живёт собака, которую нужно кормить каждый день?

— И много вас, «чужих»? — не поверил Пётр.

— Человек пять, — наморщил лоб дедушка, — В воскресенье и десяток может быть.

— А автобус переполнен?

— По-разному бывает, но пять человек всё одно влезут, — сделал шаг вперёд пенсионер и навис над Тишковым.

— Ты, дедушка, не переживай, я узнаю, что там за умники нашлись, и разберусь с ними.

— Ты разберись, секретарь, а то я ведь выше пойду, я всю войну прошёл, а меня из автобуса выпихивают.

Нда, не надо эту страну спасать. Танков, с-суки, понастроили, а автобусов — нет. Написать нужно письмо бровастому любителю целовать мужиков, что все эти танки один чёрт превратятся в металлолом. Автобусы строить надо.

А вторым посетителем оказалась как раз товарищ Фурцева.

— Пётр Миронович, можно вас отвлечь на пару минут? — а улыбочка как у акулы. Белой акулы.

— Присаживайтесь, Екатерина Алексеевна, сейчас чайку закажу. Или вы кофе предпочитаете? Я тут с секретаршей рецептом поделился — с корицей и гвоздикой.

— Сидите уже, я чай сама заказала. Сейчас Вера Михайловна принесёт. Интересная у тебя секретарша, Пётр Миронович, она тебя считает мягким и безотказным человеком, — Фурцева подошла к окну, за которым не было видно ни черта. Опять усилился мороз, и всё окно заиндевело.

— Ну, со стороны видней, — Пётр развёл руками.

— Вот сейчас и проверим. Концерт мне понравился. Эти две девочки и украинец — на самом деле находка. Признаю, если бы я отдала эти песни другим певцам, получилось бы хуже. Не зря ты на меня в Доме Писателей орал, — Екатерина Великая наконец уселась на стул.

— Я на вас? Не наоборот? — покачал головой Штелле.

— Не будем прошлое ворошить, — булькнула Фурцева.

— Вот и чай, Екатерина Алексеевна, а это я булочек сама напекла, не побрезгуйте, — ворвалась в кабинет Вера Михайловна по прозвищу «Неугомонная».

— Спасибо, Вера Михайловна, непременно откушаю, а то Пётр Миронович бросил меня одну в чужом городе и даже не сказал, где можно позавтракать.

— Пётр Миронович, ну что же вы, у нас рядом с гостиницей и правда ни одной столовой нет, — вскинулась секретарша.

— Вот оно, хвалёное уральское гостеприимство! А я ведь его у нас в Москве со всеми удобствами разместила. Довольны хоть остались, товарищ Тишков?

Пётр сжал зубы. Знает ведь про Люшу, донесли.

— Сейчас я ещё и пирожков принесу, — выбежала Вера Михайловна.

— Пётр Миронович, ты знаешь, что скоро праздник — 8 марта? — принялась за булочки товарищ министр.

— Странный вопрос, даже неожиданный, — хмыкнул догадавшийся Пётр.

— Догадался? Ну, не буду томить. Нужно десять песен. Две про снегирей есть. Будем считать, восемь. Их нужно исполнить и снять на плёнку. Говорухин останется до 5 марта. Шестого плёнка должна быть в Москве.

— Да вы с ума сошли! — откинулся на спинку стула Штелле и не рассчитал. Хорошо, что позади был шкаф, а то бы грохнулся, а так только завис в неуклюжем положении.

— Вот и пирожки. Зоя Николаевна пекла, бухгалтер наш. Вкуснее и не бывает, — вошла Вера Михайловна и с тревогой посмотрела на висящего Тишкова. Еле-еле удалось восстановить равновесие.

— Вера Михайловна, большое спасибо.

— Да, Верочка Михайловна, большое спасибо. Не пускайте пока никого в приёмную, на меня сейчас Пётр Миронович орать будет.

— Ох как хочется, — пробурчал под нос Пётр, когда несколько раз оглянувшаяся секретарша всё же вышла.

— Пётр Миронович, раскрою карты. Я перед отлётом встречалась с Михаилом Андреевичем Сусловым. Считай, что это его команда.

— Думаете, мне легче стало? Как можно за восемь дней написать восемь хороших песен? Я ведь не Господь Бог. А Маша? Она просто ребёнок. Взбрыкнёт — и всё, приплыли.

— Видела я вашу Машу. О, я теперь тоже могу стихи писать. В рифму ведь получилось? Так вот, про Машу. Я бы позавчера ещё сказала, что её в Москву надо везти. Уникум. А теперь поняла ваш спич про Нью-Васюки. Вы скоро и вправду это осуществите. Ладно, давайте ваши требования, а потом поговорим о Маше, — и с невинным видом достала из ужасной розовой сумочки блокнот с новомодной шариковой ручкой «Бик».

— Мне нужны два человека из московского ансамбля «Скоморохи». Фамилии — Градский и Буйнов. Ещё мне нужно, чтобы Светланов с музыкантами остались до 6 марта. Ещё нужны два виртуоза-аккордеониста. Нет, лучше — один аккордеонист и один баянист. Дальше. Нужна пара виртуозов-гитаристов и один лучший в стране балалаечник. Да, если существует такой человек, то его нужно найти. Он должен очень хорошо играть на бас-гитаре. Все эти люди должны быть здесь послезавтра. Иначе не успеть, — Пётр задумался. Как восемь песен сделать за восемь дней?

— А ваш оркестр? — оторвалась от писанины Фурцева.

— Здесь нужно другое звучание и другие голоса, потом поймёте. Кстати, а что со званием «Академический»?

— Я поговорила со Светлановым. Он хотел забрать Гофмана в Москву. Я запретила даже заикаться. Будет вам звание. Ещё есть требования? И телефон мне в пустом кабинете предоставьте, — поднялась Екатерина Алексеевна.

— Конечно, есть. Мне нужен дом.

— Какой ещё, нахер, дом? — дёрнулась Фурцева.

— Вон такой дом, — Пётр открыл форточку и ткнул в один из домов, стоящих напротив горкома. — Мне нужно селить в него приезжающих артистов. На постоянное местожительство. Думаю, это около ста тысяч рублей. Только показ снятого концерта в «Ударнике» в Москве за неделю окупит эти деньги. Тысяча мест, пусть по тридцать копеек билет — итого три тысячи за сеанс. Пять сеансов — пятнадцать тысяч. Семь дней — сто тысяч, — Пётр ожидал возражений и криков, но их не последовало.

— Пётр Миронович, пойдёмте ко мне в замы. Дом не обещаю, а квартиру в Доме Писателей найду. И дачу в Переделкино, — и мордочка такая — улыбчатая.

— Извините, Екатерина Алексеевна. Я хочу сделать Краснотурьинск лучшим городом страны. Из Москвы это не получится. Да и съедят меня в Москве-то. Я ведь не буду лизать попки у всех подряд.

— Нда. Съедят. Ладно, про дом подумаю, — махнула рукой Фурцева.

— Нет уж. Давайте обещание! — пришлось и вправду повысить голос.

— Десять лучших песен. Таких, как на вчерашнем концерте.

— Звоните.

Событие пятое

Пётр с Викой Цыгановой закрылись в детской. Ну, не на ключ закрылись — так, дверь прикрыли. Юрочка спал, делала уроки Таня, а жена стирала в ванной пелёнки. Все заняты.

— Пётр Миронович, — Вика глянула на пустой, почти белый листок, — Нет шести песен про космос. По крайней мере, таких, чтобы они были известны и популярны. А те, что есть, уже написаны.

На листке были сверху вниз шесть цифр. Напротив единицы было написано. «Трава у дома», напротив двойки «Надежда». И всё следующие четыре циферки были свободны.

— А если попробовать подсунуть песню из кинофильма «Земля Санникова»? — Пётр напел:

— «Есть только миг
Между прошлым и будущим,
Именно он называется — жизнь».

— И при чём здесь космос? — наморщила носик Вика.

— «А для звезды, что сорвалась и падает,
Есть только миг, ослепительный миг».

— Песня замечательная. Нужен Олег Анофриев, лучшего исполнения я не слышала, — Вика заполнила третью строчку. — А ещё три песни?

— Я тут думал целый день. Есть непростая вещь у Виктора Цоя. «Группа крови на рукаве». Там только нужно несколько слов поменять — траву заменить на тропу, и убрать «бой». Пожелай мне удачи в полёте. Там ведь всё равно к словам «в бою» нет рифмы.

— Не знаю, не знаю. Сто процентов, что даже с этими исправлениями песню не примут. Слишком агрессивная и слишком чужая. Это ведь не «Синий платочек», — Вика напела припев:

— «Группа крови на рукаве,
Мой порядковый номер на рукаве…»

— Нет. Точно не пропустят.

— А ведь я знаю, что нужно сделать, чтобы не просто пропустили, а с руками оторвали, — забегал по комнате Пётр. Ну как забегал — два метра до двери и два назад, вот и весь бег.

— Не поделитесь?

— Нужно обозвать это «Маршем Космонавтов», ещё нужно, чтобы первое исполнение было с участием Гагарина. И последнее — нужно сшить эту самую форму с группой крови на рукаве. Возьмём за образец форму из нашего времени. Берцы, куртка с тысячей карманов, кепка с большим козырьком. Вот на рукаве и груди куртки вышить группу крови и номер. Одеть в эту форму певца, Гагарина и пару человек из бек-вокалистов. Только одного не хватает. Голоса Цоя.

— Задумка неплохая, но столько сложностей, и первая — это не Цой. Первая — это Гагарин. Тут и у Фурцевой может не получиться. Да и понравится ли ему форма? — Вика с сомнением, но вписала в четвёртую строчку «Группа крови».