Событие сорок первое
Готовились. Не хотелось заметать следы таким радикальным способом, как пожар. Одного раза хватит — счастье, что соседи не пострадали. Купили в магазине новые шерстяные перчатки. Синие, красивые, даже жалко будет выбрасывать. Ещё на три часа дня заказали к подъезду грузовое такси. Никто в квартире дамочки не бывал, но, по словам Петуша, то бишь Макаревича, должны быть ценные картины. Картины — вещь громоздкая, в руках много не унесёшь. Хорошо им тут, в столице — в таксопарках есть не только простые «Волги», но и ГАЗ-53 — грузовое такси. Вот этот грузовичок и заказали. Переезжаем, мол, на дачу, в деревню Лыткарино. Сказали почти чистую правду: Пётр Миронович снял дачу на лето с последующим выкупом. Правда, в Переделкино. Снял у детей писателя Кнорре. Не того, что написал сценарий к фильму «Родная кровь» — его брата, Георгия Фёдоровича. Сыновья тоже не из простых — учёные, есть свои дачи, вот и решили пока сдать отцовскую, а осенью продать. Цена запредельна — двенадцать тысяч рублей. Но! Во-первых, такие деньги есть, а во-вторых, дача под Москвой всегда может пригодиться. У простого человека при покупке возникли бы проблемы — там ведь есть товарищество, и оно может и не разрешить продать в Переделкино дачу какому-нибудь слесарю Тимофеичу, но Пётр Миронович — член Союза Писателей, да и министр культуры к нему неровно дышит. Разрешат покупку. Вот туда всё экспроприированное у гражданки Фаины Львовны Рукшиной-Дейч и перевезём, потом закажем контейнер до Карпинска. Да, вот это и называется: «делить шкуру неубитого медведя».
К двери квартиры подошли втроём. Марк Львович постучал по-хитрому — сначала пару раз по три стука, потом длительный перерыв, и один раз двойной. И тишина. Может, нет никого? Наконец раздалось:
— Кто там?
— Фаина Львовна! Это Марк Петуш. У меня для вас есть интересное колечко. Не пожалеете. И ещё иконы.
— Опять иконы? Ох и неугомонный ты, Марк, — дверь открылась, но осталась на цепочке.
— Вот, Фаина Львовна, полюбопытствуйте, — Марк Янович протянул в щель кольцо Пушкина.
Чем бы ни занималась дамочка в блокадном Ленинграде, но антиквар из неё вышел превосходный.
— Кольцо Пушкина? Однако! Не подделка? — цепочка звякнула, слетая, — Заходи, в микроскоп гляну.
Зашли — всей дружной компанией. Сунули женщине в рот кляп из приготовленного заранее вафельного полотенца и прикрыли дверь. Неожиданно дамочка оказалась сильной и вёрткой, почти вырвалась из «дружественных» объятий Кошкина и попыталась вытащить кляп. Пришлось тому ей руку взять на болевой — притихла, только мычала. А дальше действовали по указанию Петра Мироновича — начитался иностранных детективов. Методы какие-то неоднозначные. Проклятые капиталисты, до чего только не додумаются, чтобы людям вредить.
Завели женщину в ванную комнату, да в эту самую ванну и положили, наполнили холодной водой и подержали пару минут. Потом достали вяло трепыхающуюся, раздели. Снова сунули в холодную воду. По окончании этого действа, голую и мокрую, прикрутили к массивному стулу по рукам и ногам. Стул хорош! Прямо трон. Нужно будет с собой забрать. Зачем такие изыски? А Пётр Миронович говорит, что голый и мокрый человек в разговоре с одетыми и вполне себе сухими легче идёт на контакт. А по-простому, честно рассказывает, где спрятаны ценности.
В это время Марк прошёлся по комнатам. Вернулся, уже когда «блокадницу» к стулу привязали.
— На стенах двадцать три картины. Я не великий знаток, но есть и Айвазовский, и даже Пикассо. Кроме картин есть также тарелки и кувшины этого художника — ну, или подделки под них, — Макаревич обошёл по кругу привязанную женщину, — Красивая ведь и умная, зачем же она меня сдала?
— Марк Янович, — Кошкин развернул директора колхоза и легонько подтолкнул к двери, — Снимай картины со стен и сортируй по размерам, а потом штук по пять зашивай в простыни или наволочки. Нечего тебе тут рассматривать. У тебя жена молодая — а тут почти старушка.
Если честно, то на старушку эта Фаина не сильно походила. Если в 1942-м ей было лет двадцать, то сейчас где-то сорок пять, выглядит же — лет на тридцать с хвостиком. Чёрные, чуть кудрявые волосы, правильные черты лица. Если и не красавица, то и не уродина. Сейчас, правда в мокром виде волосы сосульками свисают, но представить в красивом платье и жемчугах несложно.
— Фаина Львовна, мы к вам пришли справедливость восстановить. Мы — Робингуды. Где у вас лежат неправедно нажитые сокровища? — Вадим достал из кармана мизерикордию и вплотную поднёс кончик к глазу, — Я сейчас кляп выну, но если будете кричать, то лишитесь одного глаза и вновь приобретёте кляп. Будете молчать? Кивните. Ну вот и прекрасно.
— Кто вы такие и что вам нужно? Вас ведь всё равно поймают, — не закричала. Зашипела.
— Милиция, — Вадим сунул ей под нос корочки.
Удостоверение было настоящим. С ним целая история вышла, и далеко не весёлая для Кошкина. Лет десять назад он был в командировке в Свердловске — повышение квалификации. Сдал экзамены и купил билет на поезд. Сел в вагон, выпил чайку и завалился спать. В Серове проводница разбудила, он сходил, умылся, а когда вернулся, обнаружил, что одного соседа нет, а с ним исчезли и форма, и чемоданчик. А ведь в кителе удостоверение, а в чемоданчике — табельное оружие. Бросился на перрон, но никого не нашёл.
Не уволили — начальник милиции Веряскин отстоял. Разжаловали в рядовые. Только к концу службы дорос вновь до старшинских «молотков», а год назад, при приёме очередного «постояльца» в ИВС, производил обыск гражданина и обнаружил у того в кармане своё старое удостоверение. Сдавать находку не стал — вдруг пригодится.
Вот сейчас, например — избавить гражданку Дейч от ненужных надежд.
— Милиция? В первый раз слышу, чтобы там купанием занимались, — пошутить решила. Ну, это от страха.
— Гражданка, рассказывайте, где у вас спрятаны деньги, а потом поговорим о методах борьбы с преступниками, — сделав как можно более деловую физиономию, вновь приблизил кончик лезвия к глазу Вадим.
— Нет у меня денег, — кончик мизерикордии практически коснулся глазного яблока, — В ванной есть вентиляционная труба, со стороны стены лючок. Да объясните же, кто вы такие?
— Сходи, Петро, проверь. Теперь рассказывайте, гражданка, где облигации.
Список возможных ценностей уже давно впечатался в сознание, хватило и работы по «раскулачиванию» Потапа.
Управились гораздо раньше трёх часов. Кроме картин в квартире оказались и три большие папки с карандашными и акварельными рисунками известных художников. В отдельных чемоданах были страшноватенькие поделки Пикассо и очень немаленькое количество фарфоровых статуэток. Облигации, как всегда, двух видов. Целый чемодан — и времён войны, и выпущенных позже, уже при Хрущёве. Также и небольшая папка-скоросшиватель с новыми — ровно тысяча двадцатирублёвых. Денег тоже хватало. Разных. Разных-разных. Шестьдесят восемь тысяч обычными рублями образца 1961-го, в основном в виде сторублёвок и четвертных билетов. Были доллары — одна пачка сотенных купюр. Круто, как говорит Пётр Миронович. Были марки ФРГ, франки, около тысячи английских фунтов, даже итальянские лиры с каким-то бородатым дедушкой. 1000 лир одной бумажкой — и таких сто штук. Много ли это? Смеются ведь над лирами — вроде меньше нашей копейки.
В отдельном саквояжике лежали царские золотые монеты. Пётр слышал о золотом червонце — а вот, оказывается, есть и пять рублей, и пятнадцать. Даже семь рублей пятьдесят копеек. Попалась и вообще несуразная — 37 рублей 50 копеек, или 100 франков. Здоровущая монета! Одна так даже оторопь организовала. 15 русов. Сколько это? Монет было много, кило на десять. Саквояж Фаина выдала, рыча и матерясь, как последняя бандерша в Одессе. Находился он под досками пола на кухне, под газовой плитой. Всё как всегда. Стереотип мышления.
Ещё были ордена — даже Суворова и Кутузова первой степени, а ведь их только большим генералам давали. Хотелось спросить, откуда дровишки, но время поджимало. Что с ювелиркой — гораздо более важный вопрос. Оказалось, что нету. Так-то есть, но в квартире нету. На даче в погребе замурованы в стене подпола. А дача где? Рычала, но, когда один глаз всё же выкололи, изъявила желание остаться со вторым. Назвала адрес. Присматривает за дачей соседка, бабка — ветеран войны. Плохо.
Оружие? У женщины? Оказалось, есть. Более того, есть под рукой. В ящике письменного стола нашли — маленький револьверчик из золота, с барабаном на пять патронов и цветочками разными выгравированными. Рукоять из слоновой кости. Красиво! Сказала, что называется «Swamp Angel». Ангелочек, блин.
Смешно получилось с посудой и столовыми приборами. Ну, лежат в ящике стола ножи и вилки — так поди определи, что они серебряные и золотые. То же и со стоящими в серванте супницами и салатницами — все из серебра. Марк Янович почти случайно это открытие сделал — нужен был нож отрезать кусок от простыни, взял на кухне и выронил. Вот по звону и определил. Ювелир всё же — не пропьёшь, тем более что шурин и не пьёт.