Вывод? Алюминиевый завод построили в Краснотурьинске, просто ткнув пальцем в карту. Хорошо, была война, не до логистических исследований — главное, подальше в леса. Но это во время войны. Сейчас нет. Тем не менее, принимается решение строить в Краснотурьинске второй глинозёмный цех — и это не просто расширение завода. Это, по сути, строительство ещё одного, и с теми же логистическими ляпами. Нет воды, нет угля, нет бокситов. Еле-еле всего этого хватает на уже существующее производство — а вот решение принимают. А ведь скоро кончится уголь, пусть и плохой — и практически вымрут города Карпинск и Волчанск. Придётся тащить воду по трубам из других рек, везти бокситы из-за границы и со всяких Тиманов, а под эти бокситы нужны другие технологии.

Врут всё про преимущества плановой экономики. Там планируют люди, и эти люди не гении. И у них нет компьютеров, даже карт-то хороших — и тех нет. Специалистов нет. Одни чернильницы-непроливайки в век шариковых ручек. И кульманы — это во времена, когда американец Стив Джобс и его школьный приятель Возняк с тем же именем в гараже на коленке делают первый массовый компьютер.

А если смотреть на эти ошибки с точки зрения жителя города? Под строительство второго глинозёмного выделили огромное количество денег. Построили сам цех. Потом всё пустят на металлолом, прибыль принесут Дерипаске. Но — построят Заречный район. По существу, это целый город, с благоприятной розой ветров. Построят институт. Да много чего построят. Спасибо Госплану за ошибку.

Один минус. Когда закроют сначала электролизное производство, потом производство алюминиевого порошка, свернут практически до нуля строительство — станет кисло. Десятки тысяч людей останутся без работы, ведь в таком городе не нужен и кирпичный завод, не нужен завод железобетонных изделий. Некому дотировать садики и спортивные объекты. Всё хреново — только прямые дотации из госбюджета. На поддержание штанов, но никак не на развитие.

Ещё один вывод: нужно строить в городе предприятия с минимальным количеством потребляемого сырья, с огромным спросом на эту продукцию сейчас, и с таким же спросом в будущем. И ещё один: нельзя строить моногорода. А значит, этих дополнительных производств должно быть несколько.

Сидели с Сороками и пытались довести эти выводы — пока только на бумаге — до Косыгина. При этом Пётр и словом не обмолвился о втором глинозёмном. Пусть Госплан ошибётся — построит и Заречный район, и институт, и школы с садиками, и бассейн, и т. д, и т. п. Но пусть построит и заводик по сборке мотороллеров, а потом чуть его расширит — до производства хотя бы трети деталей самостоятельно. Пусть построит заводик по отвёрточной сборке автомобилей — на месте только кузова штамповать и свинчивать. Пусть построят большой противотуберкулёзный санаторий союзного уровня, а в перспективе — и институтик маленький по изучению этой проклятой палочки Коха и методов борьбы с нею. Кому будет плохо? И деньги-то нужны небольшие. Десяток ненужных танков столько стоит — а их десятки тысяч.

Сороки оказались и впрямь монстрами и специалистами. Раздолбали в пух и прах его кустарщину и объяснили, что так машину не построить — нужно всё считать. Это не костюм сшить. Кузов — это не пиджак. Иногда Петру хотелось выгнать их. Легко критиковать! Построит. И эти «Волги» поедут. И не хуже получатся. Две! Три! А себестоимость? А кому они нужны тогда будут? Сволочи. Впрочем, как и все сороки. Лишь бы стрекотать противно.

Тринадцатого мая завершили сорочинскую ярмарку, и те убыли в столицу — «получать замечания» от министра Тарасова. Да и пусть творят что хотят, он своё дело сделал. И, наверное, опыт сей подтвердил мнение, что эту страну с такой экономикой не нужно спасать, да и невозможно.

Глава 8

Событие сорок девятое

Hичто не даётся нам так дёшево, как хочется.

— Пётр Миронович, теперь точно беда.

Перед этим привычным криком души раздался звонок телефона и скучный женский голос сообщил — сейчас будете разговаривать с Москвой. Пока ждал разговора, соображал, кто это может быть в пять вечера. Тарасову рано — Сороки ещё не доехали. Фурцевой ничего не должен. Смирнова?

— Алло. Пётр Миронович!

— Слушаю, Трофим Ильич, — вот это кого нелёгкая занесла! Точно ведь, в Москве сейчас три часа дня, и подвели итоги республиканских олимпиад. Что ж, пора пожинать плоды.

— Пётр Миронович, теперь точно беда, — чуть не всхлипнули на той стороне, — Опять не верят. Опять меня выгнали, да и Барсукова Иван Ивановича тоже. Ребята заняли четыре первых места, два вторых и три третьих. Только по математике и английскому нет призовых мест. Не верят! Говорят, знали вопросы. Что делать?

— Трофим Ильич, вы же не знали вопросов. Дети сами всё написали. Будет проверка — ещё раз напишут. Чего вы волнуетесь? Ну и, на всякий случай, вы этим Фомам напомните, что у нас презумпция невиновности стоит во главе законодательства, а ещё в уголовном кодексе есть статья за клевету. Если они не успокоятся, то родители детей подадут на них в суд — и тогда в следующем году этих граждан в комиссии не будет, они будут в нашем подсобном хозяйстве в свинарнике работать. Вот именно этот текст им и озвучьте. Ну и, если они будут настаивать на проверке, то соглашайтесь. Только чтобы все призёры участвовали.

— Зачем?

— А там увидите. И при составлении вопросов чтобы вы с Барсуковым участвовали. Стоп! Вы знаете что? Вы эдак, между прочим, скажите, что Виктория Петровна Брежнева, жена Генерального Секретаря ЦК КПСС, слышала об успехах учеников города Краснотурьинска и сама их по голове гладила, — и это было правдой. Не всех, конечно. Просто из девятой школы прибежала пара сорванцов — попросили сделать им к республиканской олимпиаде ранцы, как у дочерей. Пётр как раз зашёл к себе забрать Брежневых на очередную примерку — вот там и встретились будущие победители с Викторией Петровной, и она на самом деле погладила их по головкам и пожелала удачи.

Подождём ответного хода.

Опять звонок — теперь уже в восемь вечера и домой.

— Пётр Миронович, вы маг, что ли? Теперь у нас шесть первых мест. Ещё одно второе и два третьих. Как вы могли заранее знать?

— Очень просто. Громче всех кричит «держи вора!» именно вор. Кроме того, наши в себе уверены — а вот когда других детей погнали на очередной тур, они заволновались. И что теперь комиссия говорит?

— Заикаются, прощения просят.

— Не прощайте. Пусть теперь едут в Краснотурьинск и извиняются перед родителями, а то те подадут в суд. И на этом стойте насмерть, и Барсукову скажите, что если комиссия в полном составе не приедет в Краснотурьинск, то я лично пожалуюсь Брежневу. И это правда. Всё, отбой. Работайте.

Барсуков отзвонился ещё через час.

— Пётр Миронович, вы уверены, что нам нужно идти на обострение? Все извинились. Детей наградили, скоро всесоюзная олимпиада. Зачем вам это?

— Иван Иванович, вы их боитесь? Почему? Вы подчиняетесь напрямую хоть одному из членов комиссии? Ведь нет. Так в чём дело? Это они должны бояться вас. С них кроме извинений можно что-нибудь стребовать? Деньги на ремонт школ? Оборудование для физ- и химкабинетов? Учебные пособия по биологии? Кинопроектор? Телескоп, наконец? Если можно — идите на мировую. Если нет — то пусть посетят дом-музей изобретателя радио Попова и оставят там хвалебную запись, после того как извинятся перед родителями наших детей. Всё, у нас тут уже много времени, пора спать ложиться. До свидания.

И всё же ещё через полчаса позвонил главный горонист.

— Пётр Миронович, извините, что поздно. Только думаю, что стоит новостью поделиться. В 9-ю школу передадут телескоп, а в 23-ю — двадцать комплектов хороших лыж с палками. Кроме того, все победители и призёры получат путёвки в «Орлёнок». Думаю, не стоит дальше накалять обстановку?

— Хорошо, Трофим Ильич, будем считать — ничья. Когда Всесоюзная олимпиада? Двадцать пятого? Готовиться надо. До свидания.