Событие пятьдесят третье

Нет пророка в своём Отечестве,
Неуютно пророку в нем.
Сумасшедшим по клетке мечется
Тот, кто знает — куда идём.


А ведут нас слепцы Великие
По дорогам Великих снов.
И какие-то крики дикие
Из передних слышны рядов!

Владимир Асмолов — великий поэт. Сейчас в армии, наверное. Может, отыскать? Хотя, пусть станет студентом. Студенчество — лучшая пора. Зачем лишать? Да и не о нём речь. Речь о себе любимом. Хреново встретила Москва. И не дождь тому виной — ну дождь и дождь. Прямо к трапу подкатил чёрный ЗиЛ-111, а за ним и его предок — ЗиС-110. К добру ли? Из машин вышли четверо в штатском. И не качки, так — крепыши. Они умело оттеснили в сторону Фурцеву и Петра и, ну, надо же, того самого КГБиста из посольства. Значит, всё плохо. Пётр сорвал захват крепыша и шагнул к самому взрослому из встречающих.

— Что с дочерьми? Их куда? — крепыш попытался снова ухватить его за рукав.

Неучи. Пётр легко снова сорвал захват — всё же несколько лет самбо занимался. И сам, шагнув чуть назад, сделал заднюю подсечку рыпнувшемуся оппоненту — и не стал страховать. Грохоту-то было! Все аж присели. У идиота оказался взведённый, не на предохранителе, пистолет в кармане штанов. При падении крепыш его задел рукой. Бабахнуло. Пуля прострелила хозяину ногу. Двое других крепышей выхватили свои пукалки.

— Стоять! — заорал во всё горло Старший — тот, к кому и обратился Тишков.

— Леонов, Шоев, окажите раненому помощь. Оружие сдать. Удостоверения тоже. Будете разжалованы в рядовые. Пётр Миронович, Екатерина Алексеевна, простите меня. Взял для вашей охраны идиотов. Вас приглашает в Кремль товарищ Суслов. Дочерей отвезут в гостиницу «Россия», там вам снят двухкомнатный номер.

— Для охраны? — Взвизгнула Фурцева. — Да вы знаете, что я член ЦК партии и министр?

— Можете не устраивать здесь митинг? Люди кругом. Екатерина Алексеевна, Суслов Михаил Андреевич хочет с вами поговорить. Расспросить о визите в братскую Кубу.

— Я с этим дураком никуда не поеду, — Пётр ткнул пальцем в работника посольства. Неудачно ткнул. Тоже нервы. Попал в глаз.

Опять вой, крики и катания по земле. Повеселились. Подошёл Высоцкий и стал плечом к плечу. Рядом и Керту возникла. Где-то училась, Пётр и не знал. Последовала «вертушка». В карате подобный удар называется уширо маваси. Всё, враги повержены, старший КГБшник лежит в отключке на бетоне. Опять завопила Фурцева. Двое ещё не поверженных конторских бросили раненого товарища и кинулись к начальнику, но боком, стараясь не оказаться в пределах контакта с тремя агрессорами. Не получилось — одному врезала-таки эфиопка. Лоу-кик, получил по голени. И этот катается.

— Керту, мать твою. Остановись. Люди на работе.

— Они арестовать Петру?

— Нет. Проводить. Торжественная встреча. Караул.

— Карош.

Старший конторский очухался через пару минут. Мутным взглядом обвёл поле боя. Трое катаются по земле и стонут. Голень, скорее всего, сломана — ведь негритянка в берцах.

— Екатерина Алексеевна! Вы что, с ума тут все сошли? Вы понимаете, чего наделали?

— Смешно, — это Высоцкий пробудился от ступора.

— Товарищ Тишков, давайте успокоимся.

Поздно. Все пять певиц окружили, плюс дочери — Маша даже пнула одноглазого. И со всех сторон бежит народ, в том числе и милиция.

— Не знаю, как вас зовут, и кто вы по званию, но думаю, поездки в Кремль не будет. Давайте мы с Екатериной Алексеевной завтра подъедем к Михаилу Андреевичу. А то ведь я сейчас скажу милиционеру, что вы стреляли в члена ЦК, а все эти люди это подтвердят.

— Не посмеете.

— Товарищ капитан, подойдите сюда.

— Да провалитесь вы! Леонов, Шоев, раненых в машины. Уезжаем.

Сказали — уезжаем, и уехали. И это КГБ! Лучших ведь в «девятке» держат. Семичастный рассердится. А Суслов?

Суслов через три часа позвонил в номер.

Пётр ждал. Даже раньше ждал.

— Алло. Пётр Миронович Тишков? — голос немолодой и усталый.

— Да. Слушаю вас.

— Сейчас будете говорить с Михаилом Андреевичем Сусловым.

— Пётр Миронович, что вы устроили в аэропорту? — а голос-то весёлый.

— Предотвратил покушение на члена ЦК и министра культуры товарища Фурцеву Екатерину Алексеевну. Какие-то подозрительные люди пытались по ней стрелять, но я и мои певицы вступились за Екатерину Алексеевну, и покушение не удалось. Неизвестные, воспользовавшись всеобщим замешательством скрылись, — ну а что ещё говорить?

— Вы серьёзно?

— Конечно. Люди были не в форме, документов не показали, даже не представились. Для работников спецслужб слишком низкая подготовка. Вообще нулевая. Одна девица всех раскидала. Скорее всего, американские шпионы — хотели сорвать подготовку к празднованию 50-летия Советской власти, — ого, закатил шар!

— Наслышан о вас. Странный и непростой вы человек. У вас ведь и десяток свидетелей есть?

— Происшествие наблюдало несколько десятков человек. Все подтвердят несуразность действий шпионов. Плохо их американцы подготовили.

— Вы думаете, это смешно? — вот и злость в голосе. Зачем?

— А вы, Михаил Андреевич, готовы доверить свою жизнь этим людям? Ладно — в разведку. Просто по парку не боязно гулять?

— Завтра за вами в десять утра заедет машина. Шофёр представится. Он из девятого управления. С ним и товарищ Фурцева будет. Негритянку не берите. Спокойной ночи, — гудки. Ничья. Пока.

— Вика, беги на почту и отбей телеграмму дяде Пете. Срочно нужен здесь. Ближайшим самолётом.

Событие пятьдесят четвёртое

Нежная Правда в красивых одеждах ходила,
Принарядившись для сирых, блаженных, калек.
Грубая Ложь эту Правду к себе заманила —
Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег.

Фурцева всю дорогу молчала, даже на приветствие ответила только кивком. Не очень хороший знак — ведь лучше информирована, наверное. «Чайка» утробно рычала. Внутри было прохладно, работал кондиционер. Пётр сидел в этом советском лимузине в первый раз. Спереди, как обычно, диван. Панель из дерева — может, и красивого, но в сочетании с велюром дивана смотрится дико. Руль, как у «Волги», тонкий и большой. И нет рулевой колонки — прямо к панели из этой карельской берёзы и присобачен пимпочкой. Их с Фурцевой посадили на задний диван с массивным подлокотником в центре. Получается, машина четырёхместная? Ан нет. К спинке переднего дивана приделаны два раскладывающихся креслица. Мудрые инженеры. Стеклоподъёмники ручные, дебильные шторки на окнах — не додумались ещё до тонировки. Больше всего умилили ручки на двери и задних сидениях. Эдакие лямочки из дерматина под цвет салона. Не хватает на десяток выпускаемых в год машин карельской берёзы. Бедно страна живёт! Продаёт древесину ценную на запад — и эти крохи валютные сразу братским компартиям высылает. Троцкисты.

Больше всего поразила передняя форточка. Если в машине кондиционер, то зачем она? Хотя ясно. Это чтобы водитель курил во время поездки и пепел на улицу стряхивал. А дым назад чтобы тянуло, на Брежнева и других членов. Молодцы инженеры, подумали о народе. Нет подголовников. Слизывали ведь с западных образцов — там-то, что, тоже нет? Или экономия?

Больше ничего рассмотреть не удалось — приехали. Могли бы и пешочком пройтись, от «России» до Кремля — считанные метры. Солдатик проверил у водителя пропуск, подозрительно глянул на Тишкова и открыл ворота. Вручную. Где инженеры? Могли бы и моторчики присобачить. Ах да — все деньги братским компартиям, ни копейки себе.

Встречал целый полковник. Даже не целый, а полуторный. Пётр был немаленького роста, а тут чуть не на полторы головы выше. Метра два в длину — не в высоту же. Для 1967 года и СССР — гигант просто.

— Заходите, товарищ Пельше вас ждёт, — с явным прибалтийским акцентом пригласил полковник, открыл дверь.

Пельше? Теперь понятен и рост, и акцент, прибалты — они вообще высокий народ. Но почему Пельше? Что с Сусловым? Хорошо это или плохо? Все эти вопросы возникли в голове Тишкова, пока они оглядывались в кабинете нового члена Политбюро.

— Присаживайтесь, товарищи, — средних размеров кабинетик с массивом из дерева по стенам. Под зелёным сукном стол. Большой, в треть этого самого кабинета. Зачем? Чем больше стол, тем важней начальник? К этому монстру придвинуты небольшой столик из другого дерева и два стула. Ещё несколько стоят вдоль стен. Фурцева дёрнулась было в угол, но Пётр в эти игры не стал играть — подошёл и сел за правый стул у приставленного к старшему собрату некомплектного столика. Вздохнув, примостилась напротив и товарищ министр.

Что можно сказать о Пельше? Когда Пётр собирал материал для книги о мальчике попаданце, то биографию прочёл. Удивили два факта. Первый — какого чёрта он делал в Казахстане? Написано, что четыре года был начальником политотдела совхоза. Скрывался от репрессий? Ведь до этого был преподавателем истории партии в Центральной школе НКВД (1929-32) — а потом совхоз в Казахстане. А в 41-м — уже секретарь ЦК КП Латвии по пропаганде и агитации. Интересный зигзаг! Но самое интересное было в конце статьи в Википедии. С апреля 1966-го — председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Сменивший его на этом посту М.С. Соломенцев вспоминал, что, приняв дела, «был очень удивлён: вместо рассмотрения серьёзных государственных проблем контроля за соблюдением партийной дисциплины КПК занимался „мелочёвкой“: усмирял пьяниц, сводил и разводил неуживающихся супругов. И ещё, я был поражён, узнав, что выполнение решений и правительства и Политбюро зачастую не контролировалось…».