С Леной мы практически постоянно были вместе, у нас даже коляска была двойная, как у близнецов. К тому же без меня она хуже засыпала и капризничала, так что мы очень часто спали рядом. Как-то месяцев в девять мы так же лежали рядом — она о чём-то болтала сама с собой, ну а я, как обычно, тренировался в управлении полем. Я уже уверенно создавал локальные концентрации поля, постепенно переходя к более сложным упражнениям по созданию форм. Вот и сейчас я немного закрутил поток, сделав шар, к которому сверху примыкали два сильно вытянутых эллипсоида. Неожиданно соседка засмеялась, ткнула в ту сторону пальцем, и счастливо выкрикнула: «Дая!», что, видимо, означало «заяц». От неожиданности я потерял концентрацию, и фигурка развеялась, вызвав протестующее хныканье. Лена насупилась, и шар снова начал неуверенно собираться. Тут я отошёл от удивления и начал помогать, и совместными усилиями заяц был восстановлен во всём своём великолепии трёх овалов. С этих пор совместное собирание разных фигурок стало нашей излюбленной игрой, причём девчонка если и уступала мне, то совсем немного. Интересно, а как с этим дело обстоит у других детей?

* * *

Когда нам было три года, умерла Ната. Что произошло, я не знал — детям, естественно, никто не рассказывал. Уже позже я выяснил, что причиной был совершенно глупый несчастный случай из тех, что происходят гораздо чаще, чем мы думаем. Лена, по-моему, толком не поняла, что произошло, и со временем привыкла звать Милу мамой. А вскоре мама, наконец, закончила свою учёбу, мы стали жить побогаче и переехали в небольшой дом в хорошем районе.

В четыре года я довольно быстро научился читать, хотя что тут удивительного? Разбираться, куда я попал и чем этот мир отличается от моего, не кинулся — во-первых, у мамы таких книжек и не было, а во-вторых, зачем? Ясно, что мир отличается довольно сильно — и что мне даст факт, что тут не было, допустим, Наполеона? Да ничего совершенно. Мамины книжки я всё же пересмотрел, правда, ничего интересного там не обнаружил. В основном это были непонятные мне медицинские справочники, жутковатые анатомические атласы, да несколько женских романов. Их я прочитал — разницы с нашими совершенно никакой, только декорации чуть другие. Он утонул в бездонной синеве её глаз… грудь её с волнением вздымалась… он впился ей в губы обжигающим поцелуем… В конце дело неизменно заканчивалось свадьбой страниц на пятьдесят. Ради того, чтобы это прочитать, совершенно не стоило напрягаться с попаданием в другой мир. Женщина — это константа Вселенной, что тут ещё скажешь.

Тогда же я начал задумываться: для чего я тут, чего я хочу добиться, и в чём вообще смысл моего существования? После краткого знакомства с бабушкой у меня появилась идея фикс, что я должен быть достаточно сильным и способным защитить себя и своих близких. Однако несмотря на важность этой цели, на глобальную она никак не тянула. Для чего мне был дан второй шанс? Случайно ли так получилось, или же он был дан с какой-то целью? И если так, то что от меня ожидается? Типичную книжную чепуху насчёт спасения мира и поворота истории я не рассматривал вообще. Даже если у этого мира и есть какие-то проблемы, наши масштабы совершенно несопоставимы. Это выглядело бы чем-то вроде муравья, который пытается остановить наступление ледникового периода, утепляя хвоинками ближайший одуванчик. Никаких разумных идей в голову не приходило, и в конце концов я решил вернуться к этому вопросу позже, когда немного подрасту и пойму своё место в новом мире.

Глава 1

— Стой спокойно, — я пытался завязать шнурок на Ленкином ботиночке, пока она порывалась уже куда-то бежать.

Тут она вспомнила, куда мы собираемся, и настроение сменилось.

— Не хочу в лечебницу, — заявила она. — Там щиплется.

— Надо немного потерпеть, да и не сильно там щиплется. Ты же хочешь быть умной и красивой?

— Я и так красивая!

— Но наверное, не очень умная.

— Сам ты дурак! — надулась.

— Вот я потому и не капризничаю, что хочу стать умным. А ты такой и останешься.

Ленка замолчала и задумалась. С пяти лет мама начала проводить над нами разные процедуры. Сначала это были микстуры для укрепления костей, суставов, связок, сейчас к ним добавилось лежание в специальной камере, которое должно было увеличить скорость прохождения сигналов по нервной системе — во всяком случае, именно так я понял из предельно упрощённого объяснения. Полный курс из нескольких десятков разных процедур был рассчитан на двенадцать лет — если на взрослый организм повлиять было практически невозможно, то организм ребёнка вполне можно было улучшить осторожным воздействием по мере роста. Процедуры стоили безумно дорого, требовали постоянного надзора целителя, и были очень мало кому доступны. Но у нашей мамы, младшего целителя княжеской лечебницы Живы Одаряющей, такая возможность имелась.

Наконец, мы покинули дом и, миновав небольшой палисадник, вышли на улицу.

Дом у нас очень скромный — по меркам аристократии, конечно: два этажа и сад соток в тридцать, с небольшим бассейном. К дому примыкал маленький тренировочный зал, рядом гараж и флигель, где жила семья слуг — тётка Арина, которая готовила и убирала в доме, и её муж, дядька Ждан, который ухаживал за садом, выполнял работу шофёра, ну и вообще на все руки. Мамина машина — большой седан, похожий на довоенный Хорьх. Ездила она на ней редко, и сама не водила никогда. Автомобили здесь, кстати, назывались самобегами, хорошо хоть не самобеглыми телегами. Впрочем, в бытовом обиходе, как и у нас, чаще использовалось слово «машина».

На первом этаже дома — гостиная, столовая, кухня, и ещё одна комната неопределённого назначения, в которой мама любила сидеть вечерами с каким-нибудь журналом. На втором этаже мамина спальня, кабинет, и наши с Ленкой комнаты. Её комната, правда, практически не используется — Ленка категорически отказывается там жить и постоянно перетаскивает свои куклы и книжки ко мне. Я уже так привык, что она всегда рядом что-то напевает своим куклам, что без неё ощущал какой-то дискомфорт. Спала она тоже со мной, обнимая меня, как плюшевого мишку. Я пробовал тихонько уходить в другую комнату после того, как она заснёт, но от этого было только хуже — она вскоре просыпалась, осознавала, что меня рядом нет, и в слезах шла меня искать. Постепенно я смирился с ролью мягкой игрушки. Будь я и в самом деле полностью ребёнком, терпеть бы это, наверное, не стал, но у меня-взрослого это белобрысое чудо вызывало приступы острого умиления, так что в конце концов я сдался.

Район наш назывался Кропотов Луг — тихий, маленький, из небольших особняков с участками. Жили у нас люди приличного достатка, в основном дворяне. Отношения с соседями мы поддерживали хорошие, но вообще жили довольно уединённо. Мама была постоянно занята в лечебнице, и одновременно писала диссертацию. Сказать по правде, у неё и на нас-то времени не хватало. Одно время она собиралась взять няню, но меня идея быть под постоянным надзором постороннего человека в восторг не привела. У мамы я давно пользовался репутацией серьёзного и ответственного ребёнка, на которого можно положиться, так что хоть и с большим трудом, но всё-таки удалось её убедить, что мы прекрасно обойдёмся без няни. Мы с Ленкой тоже ни с кем особенно не общались — взрослые меня, естественно, не воспринимали, а играть со сверстниками в детские игры… взрослым я себя не назову, детский организм всё-таки здорово влияет, но не настолько же я ребёнок. Ну а Ленка ходила за мной хвостиком, и создавалось ощущение, что кроме меня, ей вообще никто не был нужен.

Ленка сунула мне в руку ладошку и с надеждой спросила:

— Леденец купим?

— Во-первых, от сладкого болят зубы и появляются прыщи…

— У-у…

— А во-вторых, обязательно купим, но только на обратном пути.

На углу столкнулись с дядькой Любомиром, нашим квартальным, который командует стражей нашего района. Был Любомир отставным ратником — воевал, был несколько раз ранен, потом счастливо женился и решил, что пора заканчивать бегать под пулями. К нам он всегда относился хорошо по причине нашей вежливости и отсутствия шкодливости — преступность в нашем районе отсутствовала, зато детвора, а особенно подростки, были для стражи постоянной головной болью. Возможностей воздействовать на дворянских отпрысков у стражи было немного, детки это чувствовали и использовали по полной.

Не так давно жена Любомира, Марьяна, заболела, но в лечебницу по какой-то причине обращаться не стала. Когда она начала умирать, а вызванный лекарь развёл руками, Любомир вспомнил о нашей маме. Мама выслушала его сбивчивые мольбы, молча собралась и отправилась к нему. В результате Марьяна пошла на поправку, а мы с Ленкой приобрели верного друга в силовых структурах района.

Любомир небрежно отдал нам честь, а я в ответ вежливо приложил два пальца к виску. Любомир заулыбался — почему-то веселило его безмерно такое приветствие от шестилетнего клопа.

— Драсти, — пискнула Ленка.

— Здравствуй, егоза, здрав будь, воин (это мне, хе-хе). Гуляете? — прогудел он.

— В лечебницу идём, к маме, — доложилась мелочь.