Ответ бармена так навсегда и остался для меня загадкой — Мак перешел на гоблинский, кажется, с добавлениями Старой Речи. Судя по тому, с каким вниманием и видимым наслаждением вслушивался в эти звуки Толстяк, речь бармена состояла из отборнейших ругательств.

— Жаль, — коротко подытожил он, когда гейзер имени Мака закончил извергаться.

— Чего? — вновь переходя на человеческий, осведомился гном.

— Что я писать не выучился, — печально вздохнул Толстяк. — Наверняка ведь забуду половину.

— Ничего страшного, — гном зевнул. — Забудешь — приходи в салун, и я с удовольствием освежу твою память.

— Ты лучше расскажи про наши бутылки, — вкрадчиво предложил гобл.

— Запросто. Как только ты расскажешь мне о том, что завтра на пороге не появится Кривоклык с остальными твоими дружками. И, Толстяк, — добавил гном, — постарайся, чтобы этот рассказ был очень убедительным.

— Как ты сказал: «запросто», — фыркнул гоблин и, повернувшись ко мне, произнес: — Эй-парень, расскажи ему… только, ради задницы Сидящего, медленно.

Я последовал его совету, вытащив револьвер — двумя пальцами за рукоять и очень медленно. Гном отставил в сторону тарелку, выудил из-под прилавка шелковый мешочек, из которого, в свою очередь, извлек очки, квадратные, с золотой оправой, — и нацепил их на нос, отчего-то сразу приобретя еще более зловещий вид.

— Да, пожалуй, аргумент из весомых. Что ж это приключилось с вашей бандой, Толстяк?

— С ними приключился я.

Мак удостоил меня взглядом сквозь очки.

— Ты, случаем, не Ваш Паникёр?

Несмотря на изрядную долю иронии в голосе гнома, мое самомнение разом поднялось на добрый десяток пунктов. Мальчишку из глуши даже в шутку редко кто сравнивает с легендарным ганфайтером.

— А что, похож?

— Нет! — резко сказал Мак, разом уронив мою самооценку обратно. — Плащ другой… и город не в руинах.

— Эй, а я знаю, где взять подходящий плащ, — встрял гоблин. — В лавке у Тощего Боба валяется один.

— Верно, — кивнул гном. — Лежит. Гробовщик снял его с типа, которого в прошлый четверг изрешетили охотники за головами.

— Это все мелочи, — пренебрежительно махнул рукой гобл. — Красное на красном все равно незаметно, а дыры от пуль можно и оставить, для улучшения вентиляции, гы-хы-хы!

— Спасибо за заботу, но я пока обойдусь своим.

— Ну как хочешь, — разочарованно вздохнул гоблин. — Мак, так чего с нашими бутылками?

— В любой момент, Толстяк. Но, — гном навел на гобла указательный палец, — если Кривоклык или Дергунчик все же объявятся здесь…

— Разве что в виде зомби, Мак. А у, — гобл хохотнул, — старины Клыка даже с этим будут ба-альшие трудности.

— Тридцать бутылок, Толстяк.

— Мистер Мак, — сказал я, — давайте кое-что проясним. Могу ли я получить эти бутылки в ином виде? Например, ужин, комната с постелью и завтрак?

— Для двоих, — быстро добавил гоблин.

— Для одного!

— Для двоих!

Бармен, облокотившись на локоть, принялся разглядывать ползущую по краю стойки муху.

— Для одного!

— Для двоих!

— Для… Черт! — не выдержал я. — Ну назови хоть одну причину, чтобы я тебя в свою комнату ночевать пустил!

— Сорок пять.

— Сорок пять причин?

— Сорок пять мексиканских долларов, — отозвался гоблин. — Я знаю, где они зашиты, а ты — не знаешь.

— Ха, — неубедительно фыркнул я. — Теперь, когда ты проболтался, найти я и сам смогу.

— Угу, — Толстяк зевнул. — Потратишь всю ночь, изрежешь на лоскутки уйму хороших вещей.

— Да я…

— Тебе как обычно? — осведомился Мак у гоблина минутой позже, явно расценив мое затянувшее молчание как безоговорочную капитуляцию.

— Ну дык.

— А мне, пожалуйста, яичницу с беконом и, — оглянувшись, я убедился, что за соседними столиками никого нет и, понизив тон до шепота, закончил, — стакан молока.

— Есть козье, — гном выглядел совершенно невозмутимо. Можно подумать, его клиенты поголовно состоят в Обществе Трезвости. — Устроит?

Я кивнул, и Мак тут же выставил на стойку стакан, до краев наполненный чем-то белым. Словно бы он знал мой ответ… еще до того, как я переступил порог салуна.

— Эй, а куда делась твоя корова? — заинтересовался гобл. — Позавчера ведь еще была живехонька!

— Дракон.

Услышав ответ гнома, я едва не выронил стакан.

— Че-е-его?! — Толстяк явно испытал схожие чувства. — Да этих тварей тут отродясь не водилось!

— Зеленая мерзкая с виду ящерица с крыльями, — бармен зачем-то посмотрел на потолок. — Три ярда в длину, не считая хвоста. Свалилась в загон и задрала корову мистера Эллисона.

— И твою?

— Нет, — мотнул бородой гном. — Мою пегую и еще пять других убили наши добрые горожане, пока пытались пристрелить метавшуюся по загону тварь.

— А-а-а, — понимающе кивнул гоблин. — Ну, тогда типа мои соболезнования… и еще два стейка.

— Угу.

Больше гном не издал ни звука, но его взгляд весьма доходчиво намекнул — заказ принят, а исполнения его нам лучше дожидаться где-нибудь не за стойкой.

— Сюды. — Гоблин тоже оказался внимательным чтецом взглядов. — Лучший столик.

— Лучший чем?

Как по мне, выбранная Толстяком конструкция выделялась разве что количеством углов да наклоном поверхности.

— Соседом, — ухмыльнувшись, гоблин ткнул большим пальцем за свое плечо. — Здоров, а?

Со спины определить расу храпевшего за соседним столом было сложно — но судя по габаритам этой самой спины, выбирать приходилось между троллем и великаном.

— От входа нас хрен достанешь. В Малыше Роке… — гоблин, развернувшись, с маху врезал Малышу по хребту. Я поперхнулся молоком, Малыш Рок дернул плечом и захрапел дальше, — даже ядро завязнет.

— Это тебя хрен достанешь, — с досадой пробурчал я. С моего-то места вход в салун был виден, как и большая часть зала. Правда, в нашу сторону вроде бы никто не смотрел… но мне вдруг остро захотелось нырнуть под стол… или перезарядить, наконец, револьвер!

После недолгого верчения так-сяк, я вспомнил, как следует крутить шпенек под стволом, чтобы высвободить шомпол, и принялся выбивать гильзы. Одну, вторую… пятую…

— Твою мать! — вырвалось у меня.

— Ы? — заглянув под стол, гобл увидел гильзы. — А-а-а, вот чего. Так ты не знал, что «Громовой Кот» пятизарядный?

— А ты, выходит, знал? — огрызнулся я, чувствуя, как запоздало начинают дрожать колени. Провести несколько часов рядом с гоблином, имея в качестве страховки револьвер с пустым барабаном… да уж, шутка из разряда: кому расскажи, черта с два поверят!

— Знал.

— Тогда какого орка…

— Не был уверен, что выстрелы точно посчитал, — объяснил Толстяк. — Ты палил, Три Когтя палил, а у меня в башке после взрыва каждый ваш выстрел по три раза эхом грохотал.

Глава 2

Когда оно вошло, я как раз вкладывал в «максима» последний патрон и поэтому сначала защелкнул барабан, а лишь затем поднял голову — и едва не обмочился от ужаса.

Дверь уже закрылась, но клянусь Господом, я с легкостью разглядел бы его и без гоблинского колдовства — ведь вошедший в салун был во сто крат чернее самой Тьмы. Зловещая фигура, чье одеяние беспрерывно шевелилось, словно по салуну гулял смерч, а в провале под капюшоном горели не глаза — о нет, это были две частицы адского пламени, которые сразу же потянулись ко мне незримыми холодными щупальцами, чтобы вырвать из тела душу и утащить её в…

Все, что я успел — это поднять револьвер и выстрелить.

Я не промахнулся. Орк меня свари, я видел дыру в этих черных лохмотьях… и следующую дыру, в двери, сквозь которую был ясно виден свет из окна напротив.

Но исчадие Мрака даже не пошатнулось. Оно медленно вытянуло в мою сторону правую руку…

…и завизжало, словно ужаленная осой девчонка.

— Он в меня выстрелил!

— Он вовсе не это хотел, — сообщил почему-то из-за моей спины Толстяк. — Правда, эй-парень?

— Да?! Да?! Перемать эладийская, если в ком-то не хотят проделать дыру, в него разве палят из пушки?!

— Успокойся, Хьюи, — примирительно буркнул бармен. — Вечно ты поднимаешь вой из-за мелочей.

— Мелочей! — взвизгнуло чучело. — Он стрелял в меня!

— В тебя почти все в первый раз стреляют, — возразил гном. — На твоем месте я бы давно привык.

— Но ты не на моем чертовом месте!

— Поставь ему пива, — наклонившись к моему плечу, шепнул Толстяк. — Иначе его не заткнуть.

— Бармен! Пива… э-э… этому… э-э… вот ему, за мой счет.

Заполучив себе в, гхм, лохмотья кружку с пенным верхом, пугало разом убавило тон до едва слышного бормотания и утащилось с добычей в дальний угол.

— С тебя три доллара!

— Что-о-о!

— Пятьдесят центов за пиво и два с половиной — за дыру в двери. — Подошедший к столику гном выложил передо мной нечто прямоугольное, отлично выделанной кожи, на котором чуть выше тисненных золотом рун зеленела небрежно нацарапанная мелом — и уже полустершаяся — надпись: «Мяню».

— Прейскурант на последней странице. Читать умеешь или озвучить?

— Умею.

Я осторожно раскрыл «мяню», и в конце действительно нашел «Прейскурант на специфические услуги, как-то:

1. Отмывание крови с пола — 75 центов.

2. Отмывание крови со стены — 85 центов.

3. Отмывание крови с потолка — доллар и двадцать центов.

4. Соскребание мозгов — 3,50 за засохшие, свежие принимаются как деликатес по 1,55 за унцию.

5. Дыра в стене от дроби — 4,20.

6. Дыра пулевая — 2,50, скидка за опт начиная с десяти.

7. Дыра от ядра…

8. Взрыв динамитной шашки…»

Список был длинный — чувствовалась проявленная при его составлении гномская обстоятельность — а завершало его весьма «ободряющее» заявление о том, что «раненым предоставляется отсрочка платежа и скидки до 15 %».

— Эй, Хавчик, а чего это цены так подскочили?! — Гобл, выгнув шею, также разглядывал «прейскурант». — Месяц назад дыра от пули была всего по два двадцать.

— Инфляция, — лаконично сообщил гном.

— Чего?!

— Все дорожает.

— Ладно, — вздохнул я, — добавьте к общему счету.

Оставалось лишь надеяться, что пуля не натворила дел на противоположной стороне улицы. Кто знает, какие там расценки на дыру в стене, в портрете любимого дедушки Джо или, упаси Господь, в самом дедушке Джо.

— И, Толстяк, — тихо произнес я, когда гном отошел обратно за стойку. — Хочу попросить кое о чем.

— Ы?

— У гоблов отличный слух, верно?

— Ы? Говори громче, эй-парень, я после сегодняшнего трам-тара-рама малость глуховат.

— Не мог бы ты, — я повысил голос, — предупреждать меня всякий раз, когда на пороге объявится кто-то вроде этого… Хьюи.

— Несложная работенка, эй-парень. — Гобл сверкнул клыками. — Хьюи у нас один такой. Местная достопримечательность, эта… как его… уникум!

Странно, подумал я. Мистер Небьюл, учитель воскресной школы, тоже иной раз именовал некоторых учеников этим самым уникумом, но… я покосился в угол, где скрючилась над пивом черная тень. Сходства с Тимом Перкинсом не было и в помине, равно как и с Мэгги Лав.

В любом случае от гобла я хотел добиться кое-чего другого.

— Я имел в виду: предупреждать, когда в салун войдет кто-то, выглядящий опасным, но по кому вовсе не стоит стрелять. Так понятно?

— Угы, яснее ясного, — кивнул Толстяк. — Предупреждаю.

Думаю, минут через пять я бы все же понял, что гобл не шутил — разве что издевался. Я все же не тупой. Но сейчас в моем распоряжении оказалась лишь пара секунд. Затем около нашего стола объявился лишний стул, а на нём — примерно триста фунтов костей, мышц, усов, черной кожаной куртки, многократно переломанного носа и очень скверного настроения. По многочисленным шрамам — от подбородка до макушки начисто выбритого черепа — можно было бы легко представить отдельные подробности карьеры нашего гостя. Впрочем, узнавать их я сейчас хотел, пожалуй, меньше всего. Мне вполне хватило понимания того факта, что подсевшего к нам человека явно тяготила предстоящая необходимость разговаривать — общение посредством кулаков и револьвера было для него привычнее.

— Значит, вот чего, — начал он. — Я местный шериф, звать меня Билли Шарго, и меньше всего на свете мне нужны неприятности в моем городе!

— Дарова, Билли! — тут же отозвался гобл. — С тобой мы типа знакомы, а моего нового друга зовут «Эй-парень!».

Шериф не удостоил Толстяка даже намека на взгляд. Он медленно и тщательно изучал меня — нахмурившись, то и дело моргая, и снизу вверх. Я припомнил, что именно так и с таким же выражением на лице наш станционный кассир Ларс Хенкли рассматривал банкноты, в которых подозревал фальшивку, — и это сравнение мне совершенно не понравилось.

— Меня зовут Кейн, мистер Шарго, — сказал я, — Кейн Ханко.

— Кейн, значит, — усмехнулся шериф. — Ну а где ж тогда твой брательник Авель?

Знал бы ты, сколько раз я слышал эту шутку, тоскливо подумал я. И как она мне надоела!

— Вот за этим как раз мама и отпустила меня в Пограничье. Найти брата. Только его Крисом зовут. Крис Ханко. Не доводилось о таком слышать?

— Нет.

На мой взгляд, ответ последовал слишком быстро, чтобы счесть его правдивым. Но указывать на это собеседнику было… как-то неловко.

— Жаль, — вздохнул я.

— Эй, а каков он из себя, твой брательник? — снова встрял в разговор гоблин. — В смысле морды рожи.

— Ну-у…

Это был сложный вопрос. Когда Крис отправлялся из дому «поглядеть на мир и людей» через прицел федеральной винтовки, я был еще мал и сейчас не очень-то полагался на те, детские воспоминания. Да и братец сейчас наверняка выглядел постарше. Из более же свежих изображений наличествовала газетная вырезка, извещавшая о свадьбе мистера Кристофера Ханко и мисс Элизабет Дегран. По прилагавшемуся к заметке рисунку можно было уверенно сказать, что платье невесты — белое, сюртук жениха выдержан в темных тонах, а в свадебное «сефтоновское» ландо запряжен единорог, статью очень похожий на першерона.

— …вроде как я, только старше.

— Шутишь? — этот вопрос задал шериф. Толстяк же отреагировал протяжным: — Издеваешсиии?

Я мотнул головой.

— Вон тама, за третьим от входа столом, — гоблин показал на правое плечо Малыша Рока, — сидит, а скорее, лежит, ужравшись в хлам, Джонни-Редис. У него лысина на полмакушки, седые космы заместо нормальных волос, три зуба на всю пасть, бельмо на левом глазу и рожа из сплошных морщин. Месяц назад он клянчил на выпивку по случаю своего дня рождения… ему стукнуло двадцать два.

— Жертва Дикой Магии? — со знанием дела предположил я.

— Дурные приятели, эй-парень. В первую очередь — они!

— А во вторую?

— Всякая мелочь, — гобл изобразил какой-то странно-неопределенный жест, — дешевое мексиканское пойло, вода из луж, мясо падали, ветер, солнце, черный маг в плохом настроении…

— Толстяк.

— Чего, Билли? — оскалился гобл.

Шериф молчал. Зловещая тишина над столиком очень медленно досчитала до пяти. Толстяк прекратил скалиться и, опустив голову, тихо буркнул: «Чего надо, мистер Шарго?»

— Твое молчание.

Гобл не ответил — то ли оскорбился вконец, то ли начал выполнять приказ шерифа немедленно по получении. Шарго еще с полминуты посверлил его глазищами, а затем вновь обратил внимание на меня.

— Я жду ответа, — напомнил он.

— Э-э… а на который вопрос, мистер?

— Как ты собираешься найти своего брата, если даже не можешь описать его?

— Ну, — начал я, — думаю, Крис все же немного похож на прежнего себя.

— Ясно.

«…что ты, парень, круглый дурак!», — без труда закончил я фразу.

В чем-то шериф был прав — временами я и сам не очень верил, что мне удастся выполнить маменькино поручение. Жизнь в маленьком городишке, она того… искажает представление о мире, особенно — о его размерах. Дома я и сам, глядя на вырезанную из газеты карту Пограничья, не мог представить, что россыпь городков и фортов отделена друг от друга не парой мушиных шажков, а десятками миль.

Но, мы, Ханко, не те люди, чтобы так вот запросто дать задний ход, не выполнив задуманное… ну или хотя бы не попытаться.

— Следующий вопрос — что стало с бандой Кривоклыка?

— Я.

Шериф мрачно посмотрел на меня. Сунул руку куда-то в недра куртки — я едва не сполз под стол, хотя и видел, что револьвер шерифа «мирно» покоится в кобуре на поясе — достал небольшую плоскую флягу. Аккуратно, двумя пальцами скрутил крышку — и по салуну сразу же пошел вкусный запах, то и дело исторгая из посетителей завистливый стон. Сам Шарго тоже пару секунд пошевелил ноздрями, затем изобразил на лице подобие улыбки, поднес флягу ко рту и сделал один маленький глоток.

— Хочется еще, — объявил он, пряча свое драгоценное пойло назад и, заметив мое недоумение, пояснил: — подробностей.

По тону ясно чувствовалось: выслушивать эпическую поэму о долгой и кровавой битве, с участием орды-другой орков с одной стороны и федеральной дивизии с другой, шериф отнюдь не жаждет. Поэтому я счел за лучшее ограничиться очень кратким рассказом: шёл, встретил, поговорил, пальнул, попал, бабахнуло, один в дым, второй просто труп, поднял револьвер, пальнул, попал, убил.

Шериф задумался.

— Вообще-то за голову Кривоклыка было назначено двести пятьдесят долларов. Жаль, что ты не догадался прихватить её.

— Там головы-то и не осталось, — с сожалением сказал я. — Говорю же: разнесло в клочья.

— Ну, значит, не повезло тебе!

— Угу.

Двести пятьдесят долларов, конечно, были для меня сейчас целым состоянием, но с другой стороны, останься Кривоклык в большей сохранности, я бы тут сейчас не сидел.

— А за остальных награды не было?

— Нет. Впрочем, — добавил шериф, — Сэм Хопкинс, местный представитель Компании, платит за клыки зеленошкурых. По три доллара за пару.

— Не густо.

Я покосился на Толстяка. Возможно, гобл и не соврал насчет глухоты после взрыва, или нервы у него были стальные. Он продолжал жрать.

— Хочешь пристрелить этого? — Шарго совершенно правильно истолковал мой косой взгляд. — Лучше дождись, пока выйдет наружу. Мак чертовски не любит отскребать со стен всякое дерьмо после пальбы… и дерёт за это втридорога.

— Я… подумаю.

— Подумаешь? — кажется, шериф сомневался в моих умственных способностях… причем заслуженно. — Ну, смотри. Здесь, в Пограничье, это не самая полезная привычка.

— Да уж, — пробормотал я, — это я успел заметить.

— Будь я на твоем месте, — Шарго начал подниматься, точнее, воздвигаться из-за стола, — не стал бы ломать голову там, где незачем.

— И все-таки, — возразил я, дождавшись, пока за выходящим шерифом захлопнется дверь салуна, — я подумаю.

Гобл тем временем дочистил свою миску и тоскливо уставился на мою, почти нетронутую.

— Ну, как тебе наш светоч законности?

— Внушает.

Осторожно взяв стакан, я сделал маленький глоток. Молоко было холодное… и вкусное. Осмелев, я сделал глоток побольше…

— Зараза, каких мало! — глядя на стакан, с чувством произнес гоблин.

— Кхыр-р-р-бэ-э-э!

Молоко я удержал в руке исключительно чудом. Еще удивительнее было то, что в желудке удержалась уже проглоченная часть яичницы.

— Вор, убийца и лжец.

— Чего? Так ты не про козу?!

— Козу? — непонимающе повторил Толстяк.

— «Скотина», это про кого было?

— Про Билли, само собой. Первая скотина здешней помойной ямы. А видел бы ты его подручных, — принялся разглагольствовать гобл, — один другого гаже. Отборнейшие ублюдки…

— Толстяк, — перебил я гобла, — ну-ка, напомни, при каких обстоятельствах мы с тобой встретились?